Нет, наверное, на постсоветском пространстве человека, хотя бы краем уха не слышавшего песен Юрия Визбора. 20 июня легендарному барду исполнилось бы 80 лет... «Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась...» — эти слова напевали все зрители оскароносной советской ленты «Москва слезам не верит». «Милая моя, солнышко лесное!» — кажется, эти строки жили из века в век, словно они были всегда. Поэт, бард, актер, журналист и режиссер Юрий Визбор написал их в 73–м году, чтобы признаться в любви к своей жене Нине Тихоновой–Визбор. Год назад этой красивой и светлой женщины не стало. А мне кажется, что совсем недавно мы сидели у нее на даче и я слушала удивительную историю любви Юрия Визбора и его Музы. Увы, это одно из последних интервью с Ниной Визбор...
...Вдова Визбора Нина Ивановна встречает меня в уютном светлом доме, упрятанном под пушистыми сосновыми ветвями подмосковного леса. Пока она хлопочет, подавая чай на стол, я осматриваюсь: картины, фотографии — все напоминает о поэте. Но нет никакой печати траура и тоски — светлая грусть, память и любовь.— Нина Ивановна, была ли у вас с Юрием Визбором «своя» песня?
— У нас была традиция: каждый год на день рождения Юра дарил мне песню. За 10 лет нашей совместной жизни он девять раз подарил мне написанную к этому дню композицию. И в тот мой день рождения, когда уже был очень болен и писать не мог, все равно по традиции преподнес в подарок песню из написанных ранее.
— Как он дарил песни? Каков был ритуал?
— Никогда сам не исполнял! Вкладывал текст в конвертик и вручал с полевыми цветами. Принципиально дарил только сорванные цветы, никогда покупные.
— А что дарили вы ему на дни рождения?
— Это было очень трудно. Поскольку ему было все равно, как выглядеть и в чем ходить, — он на это не обращал внимания. Однажды я ему такую шикарную дубленку купила в «Березке»! Принесла домой, и первое, что Юра спросил, — «сколько стоит?» Я так испугалась: «30 чеков!» (А она стоила 1.200 чеков) — «Да ты что?.. Ну тогда ладно!»
Мы очень легко проживали вещи. Совершенно не жалко было с ними расставаться. Мою норковую шубу продали, чтобы снимать дачу... Я не могу сказать, что до встречи с Юрой я была материально озабоченной пустышкой, нет. Но те ценности, которые были в его жизни, мне поначалу не открывались. Ну, например, я люблю красивый интерьер. А он мог не замечать вещей вокруг. Вот посмотрите на этот комод! Он мимо него три дня ходил, а потом сказал: «О, а что это за саркофаг такой у нас?» Также он не заметил цветного телевизора. Даже сказал: «А я–то долго не мог понять, что мне так мешает его смотреть!»
Когда мы сняли дачу в писательском поселке (шикарный двухэтажный дом и рядом банька), Юра первую ночь спал в доме, а потом сказал: «Нина, это не мое. Я не смогу здесь. Я уйду в баньку». Там он соорудил кровать, поставил стол, машинку, приемник, открыл окна и так жил: вставал очень рано, уже в 5 — 6 утра сидел за машинкой. И я поняла тогда, что он такой настоящий. На природе буквально расцветал, становился другим человеком. В городе, среди асфальта и бетона, Юра задыхался. С сентября по май мы жили на даче, а когда все туда ехали и цены росли, то уезжали путешествовать. При жизни Юры мы не могли купить дачу: прикидывали стоимость и понимали, что только на сарай тянем. Если бы сейчас муж был жив, все равно — уверяю вас! — дачу он бы не построил. Он нашел бы куда уехать, посмотреть мир. Как–то я купила путевки в Будапешт в международный дом журналиста: цементное 9–этажное здание на берегу Балатона. А Юра как отрезал: «Нина, неужели ты думаешь, что я поеду на это «болото» отдыхать? Я на Байкале не был! Я по Лене ни разу не спустился! Куда ты меня тащишь?» И не поехал.
А я ведь училась на геофаке. И поклялась самой себе, что больше ни в какие походы никогда не пойду. Но в походы с Визбором я ходила как королева: несла только себя, украшая его путешествия. Мы ездили на электричках до реки, дальше сплавлялись на байдарках, спали в палатках — боже, какое прекрасное это было время!
— Но как же вы уживались, будучи такими разными?
— Когда я встретила Юру, я вдруг увидела совершенно иной образ жизни, другое отношение к людям, к миру. Человек с большим состраданием, неравнодушный, имел свое представление об истинных ценностях и никогда себя не предавал. Я все это видела не на словах, а в поступках. Для меня это был совершенно новый тип человека, с которым мне было безумно интересно, и он (а мне было 34 года — сложившаяся личность) полностью меня перековал. Юра меня втягивал в «не мое» не один год, но когда я все поняла и приняла, то осознала, что он — очень высокой души человек.
Вышло так, что у Юры не сложилась жизнь ни с одной из женщин, с которыми он состоял в браке. Безусловно, он их любил: Визбор никогда бы не женился не любя, но все разбивалось о быт. Его аскетизма они не приняли. Трещинка шла все шире, шире...
Уже жизнь прожита, я прошла через три брака, и мое убеждение глубочайшее: семейная жизнь зависит только от женщины. Если она умная, хочет жить с этим мужчиной и имеет гибкие мозги, она всегда удержит свою любовь.
— Так что же, прощать все?
— Все, кроме убийства. Не могут мужчина и женщина, однажды взявшись за руку, пройти через всю жизнь, никого больше не видя. Так не бывает. Вот Визбор, мужественный и сильный, все равно стал ведомым. Я делала многое, чтобы его тянуло в дом. Хоть он этого не замечал, но ему нравилось, что дом всегда оставался домом. Он переступал порог и улавливал запах котлет и пирогов, уже от лифта бежал домой! Знал, что это готовится только для него. Я звонила ему на работу и спрашивала: «Что тебе сегодня приготовить на ужин? — Ниночка, мне все равно, главное, что это ты приготовила». Я звонила несколько раз, пока он наконец не говорил мне: «Приготовь макароны по–флотски». Пока он приходил домой, то уже забывал, что сам просил меня об этом блюде. Открывал духовку — и ахал!.. Марья Григорьевна, его мама, говорила: «Ниночка, от вашего стола очень трудно убежать к другой женщине». Это не значит, что я хорошо готовила (посредственно, надо признаться), но я умела сделать красиво. Жизнь состоит из множества мелочей. Я всегда за ужином зажигала свечи, на кухне ловила в радиоприемничек музыку (он без музыки не жил).
Но мы и ссорились. Потому что у Юры был очень сложный характер, очень! Когда, сидя в машине, на спидометре наших «Жигулей» я видела 130 км/час, мне становилось плохо, я всегда просила остановить машину, выскакивала и шла пешком. Он уезжал. Возвращался за мной... Из–за скоростей мы часто ругались.
— Какой была ваша первая встреча?
— У мужа моей подруги был день рождения, и она пригласила Визбора в гости. Празднование переместилось в мою квартиру, а у подруги была оставлена записка для Юры, где нас искать... Это удивительно: мы с Визбором могли встретиться раньше раз десять! У меня был друг, художник Щапов, у которого все жены были одна моложе другой. И когда в очередной раз он развелся, мы с приятелями стали приходить к нему домой и как могли утешали. Потом я уходила и приезжал Визбор, который только что разошелся с женой, и ночевал у Щапова в ванной. Когда потом я Юре рассказала, как часто бывала у Щапова, он чуть с ума не сошел от мысли, что мы могли встретиться на несколько лет раньше. Но мы еще долгое время продолжали проходить мимо друг друга. Я вышла замуж, он снова женился, потом каждый из нас развелся... Я, конечно, не думала, что это ОН, хотя сразу обратила внимание на его улыбку и глаза. Помню, как открыла дверь и вижу: солнечный человек!
— Визбор был человеком, щедро одаренным талантами. Что он считал главным делом своей жизни?
— Журналистику. Кино, как и песни, было хобби. Он считал себя случайно забредшим на эту территорию. С ним работали блестящие режиссеры: Хуциев, Шепитько, Лиознова. Это как с песней «Милая моя, солнышко лесное» — он ее писал час, серьезно к ней не относился, а ведь она стала гимном. Точно так же с ролью Бормана. Сколько серий в фильме, а он только в двух показался, и роль вот такусенькая, а все Бормана помнят.
...У Визбора было много моментов провидческих. Свою смерть он предвидел. В последние годы его стала беспокоить проблема вечности, убегающего времени, миг жизни. «Мокрая скамейка у реки»: там есть строки про цинковый сентябрь, а умер он в сентябре. Или вот еще: «Листьев маленький остаток осень поздняя кружила. Вот он, странный полустанок для воздушных пассажиров. Странный ветер ностальгии на ресницах наших тает. До свиданья, до свиданья... Улетаем, улетаем...» Это песня об уходе из жизни. Будучи еще уверенным в своем здоровье, он уже писал не об этом мире, а о том...
— Почему после его смерти вы больше ни с кем не связали свою жизнь?
— Это такой сложный и одновременно простой вопрос... Я не могу сказать, что после Юры мне не встречались достойные мужчины. Но каждый из них говорил мне одну и ту же фразу: «Нина, между нами все время стоит Визбор». И все. И я даже не знала, что на это ответить, потому что и сама это чувствую. Не могу объяснить: не то чтобы я все время говорила о нем... Но что–то в моем поведении есть, коль люди очень тонкие и умные говорили мне об этом не раз. Значит, мысленно я до сих пор живу с Юрой. По–прежнему люблю только его.
Анастасия КОСТЮКОВИЧ.
