«Я не верю, что друзей можно купить»

В работе недавнего Белорусского инвестиционного форума принял участие председатель коллегии Евразийской экономической комиссии Виктор Борисович Христенко. Известный и авторитетный профессионал–управленец и к тому же очень интересный собеседник. В своем более чем плотном графике он нашел время для встречи с журналистом «СБ». Получился очень предметный и полезный разговор о перспективах евразийской интеграции.

— Виктор Борисович, вы приехали в Минск для участия в работе инвестиционного форума. Как бы вы определили роль процессов евразийской интеграции в контексте стимулирования притока инвестиций в Беларусь, Россию и Казахстан?

— Говоря о нынешнем этапе интеграции, мы подразумеваем прежде всего первую из четырех «свобод», задача построения которых поставлена главами наших стран в контексте создания Единого экономического пространства. Четыре «свободы» — это свобода движения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Пока мы в основном оперируем движением товаров. И когда мы сегодня говорим о каких–то успехах, то имеем в виду в первую очередь увеличение товарооборота.

Взаимная торговля, конечно, большая ценность. Но это процесс, скажем так, текущей экономической жизни. А вот для того чтобы и долгосрочная перспектива была понятна и чтобы она всех устраивала, да еще была бы и устойчивой, одной торговли мало. К этому нужно добавить и другие степени «свободы».

Скажем, по рабочей силе уже сегодня мы наблюдаем позитивные тенденции. Если взять этот год, то процесс трудовой миграции между странами — членами Таможенного союза прирастает. И это нормальный, естественный процесс.

К этому нужно добавить «свободу» движения капитала и услуг. Услуг в первую очередь финансовых. Поскольку вместе эти две «свободы» формируют фундамент и базовую инфраструктуру экономики. Мерка здесь простая. В отличие от политиков, которые голосуют руками, бизнес голосует деньгами. Просто так его не уговорить куда–то пойти. Он сам подсчитает, оценит и только тогда проголосует.

— И какой инвестор, на ваш взгляд, предпочтительнее в этом голосовании? Стоит в большей степени ориентироваться на привлечение иностранного капитала или все же на первом плане должны стоять взаимные инвестиции в рамках «тройки»?

— Вы знаете, для меня инвестиции не имеют национальной принадлежности. Инвестиционный процесс очень сложный. Он предполагает вовлечение в реализацию бизнес–проекта разных финансовых институтов. Это собственные инвестиции. Дальше надо еще убедить банки в том, что проект эффективен. Тогда они дадут кредит на хороших условиях. Есть еще страховые компании. Им тоже нужно доказать, что риски проекта минимальны. Как видно, здесь много составляющих. Инвестиции — это комплексный процесс. Поэтому не важно, каково их происхождение: из наших трех стран, внешнее или это какая–то комбинаторика. Принципиально важно, чтобы инвестиции были. А для этого нужно весь этот комплексный процесс организовать наилучшим образом с точки зрения мировых практик. Тогда инвестиционные условия будут признаны привлекательными. Ну и, конечно, нам важно задействовать наш единый формирующийся рынок финансовых услуг. Наши банки сегодня слабо присутствуют на площадках друг друга.

— В Беларуси уже не так и слабо...

— Пока это лишь стартовая позиция. А для того чтобы ее развить, нам предстоит еще многое сделать в нормативном, законодательном плане.

— Получается, мы пришли к тому, что национальная принадлежность инвестиций — не первична. Самое важное — создание привлекательной среды для их притока. И наши три страны в конкуренции между собой за ресурсы в итоге придут к формированию единой территории, притягивающей капитал?

— Капиталу должно быть одинаково комфортно на всем Едином экономическом пространстве. Его хозяин должен одинаково понимать, как работают его деньги вне зависимости от страны, в которую он вкладывается. Вся разница для него должна быть только в одном — в специфике и эффективности проекта. И вот тут, на мой взгляд, будут проявляться конкурентные преимущества каждой из наших стран.

Например, если агропромышленный комплекс Беларуси конкурентоспособен и если издержки здесь меньше, то деньги пойдут сюда. Сюда придут те инвесторы, которые до этого, например, думали о вложениях в другие проекты или другие территории. С моей точки зрения, именно в этом и состоит суть нормальной, честной конкуренции.

— Инвестиции в широком смысле, понятно, это ресурс для экономического обновления. Вот в Беларуси сейчас разворачивается кампания по модернизации предприятий. Как Евразийской экономической комиссии видится такая постановка задачи? Насколько она перекликается с процессами развития экономик стран–партнеров — России и Казахстана?

— Важный вопрос. Аналогичная задача сформулирована и в Казахстане, и в России. Здесь принципиально важно от одинаково звучащего призыва дойти до его реализации с наибольшим эффектом. В России, например, существует целый ряд долгосрочных стратегий развития важнейших отраслей: автомобилестроения, авиастроения, фармацевтики, металлургии и других. Они рассчитаны на 15 — 20 лет. Эти документы — продукт интенсивной совместной работы государства и бизнеса. Они позволили соединить в себе три вещи. Сформулировать единую цель, приемлемую и для бизнеса, и для государства; разделить риски в ее достижении и объединить ресурсы. Исходя из этого триединства строились и программы поддержки, и весь спектр регулятивных инструментов. В этой работе участвовали все важнейшие игроки, которые определяют лицо той или иной отрасли. В результате на сегодняшний день во всех приоритетных секторах существуют такие развернутые системы действий.

Сегодня уже в Евразийской экономической комиссии мы пытаемся использовать наработанный опыт. Например, по поручению премьер–министров наших стран двигаться по пути гармонизации промышленных политик трех стран.

При этом наша цель — выйти не только на гармонизированную, согласованную, но, рассчитываю, и на единую промышленную политику в важнейших секторах. Без этого даже самая глубокая технологическая кооперация рано или поздно начинает пониматься как зависимость, от которой надо избавиться. Причем чем глубже кооперация, тем быстрее это происходит.

В первую очередь единая промышленная политика даст всем нам осмысленное долгосрочное понимание того, куда мы двигаемся. Позволит эффективно настроить регулятивные инструменты. С другой стороны, это даст инвесторам четкое понимание картины возможностей на нашем большом рынке, позволит сориентироваться с точки зрения перспективных ниш и территорий. Причем это касается как иностранных инвесторов, так и представителей бизнес–сообщества Таможенного союза. Кстати, ЕС начинал с отраслевых соглашений в угольной и сталелитейной отраслях.

Что касается дальнейшего движения... Нам точно не обойтись без выхода на такого рода документы в сфере транспорта. Комиссия начала работу над концепцией транспортной политики Единого экономического пространства. А следующим должен стать рынок электроэнергетики. Думаю, в ближайшее время мы приступим к этой работе.

Кроме того, мы прекрасно понимаем, что работа по выстраиванию гармонизированных секторальных политик требует единых правил конкурентного законодательства. В следующем году мы должны выйти на принятие типового закона о конкуренции.

Все эти сферы в значительной степени определяют фундаментальные условия функционирования бизнеса.

И если здесь действуют единые правила, прозрачные и понятные, любому ответственному инвестору легче сделать свой выбор. Нас будут выбирать не потому, что кому–то удалось прикоснуться к каким–то эксклюзивным услугам и поставить где–то фабрику или заводик. Но исходя из системных условий, объективных обстоятельств, которые создают возможности для реализации того или иного бизнес–проекта.

— Виктор Борисович, вы внесли немалый вклад в дело строительства Союзного государства Беларуси и России. Помогает ли этот опыт сегодня в деле продвижения евразийской интеграции? Насколько далеко «тройка» может продвинуться по тому пути, который прошли два наших государства? Ведь очевидно, что Союзное государство — наиболее тесное интеграционное объединение на постсоветском пространстве.

— Союзное государство продвинулось очень сильно в целом ряде вопросов. По некоторым из них «тройке» еще надо дотянуться. Например, между Россией и Беларусью отсутствует государственная граница. То есть граждане двух государств абсолютно свободно перемещаются между территориями.

Союзное государство имеет достаточно развернутый набор индустриальных программ по разным сферам деятельности. Это не только обороноспособность и темы ВПК. Много и сугубо гражданских вещей. И такого рода опыт точно будет востребован. Здесь Союзное государство — передовик.

Хотя что–то появилось и в «тройке», чего не было в Союзном государстве. Например, важнейшая, я бы сказал, системообразующая тема — техническое регулирование. Мы впервые формируем базу техрегламентов, становящихся документами прямого действия сразу в формате Таможенного союза.

Нельзя забывать о том, что именно в формате «тройки» впервые было принято решение о создании наднационального исполнительного органа — Евразийской экономической комиссии. Комиссия самостоятельно принимает решения прямого действия, которые напрямую работают в трех странах. И это точно судьбоносный прорыв.

— После вступления Российской Федерации во Всемирную торговую организацию дискуссии о перспективе евразийской интеграции приняли особенно острый характер. Как вы оцениваете последствия этого шага?

— Сегодня ВТО определяет правила игры на глобальном товарном рынке. Раз уж мы существуем в глобальном мире, строим открытую экономику и живем в открытом обществе, то должны этим правилам соответствовать и более того — уметь ими пользоваться.

В каком–то смысле Таможенному союзу уже выдан глобальный аттестат качества. Поскольку, вступая в ВТО, Россия фактически ретранслировала принимаемые нормы и обязательства на нормы Таможенного союза. То есть условия присоединения имплементированы в нормы, тарифы, правила и процедуры всего Таможенного союза.

Любое принимаемое комиссией решение проходит фильтрацию на соответствие требованиям ВТО. Все это означает, что мы теперь уже де–юре и де–факто играем на площадке торгово–экономических отношений, основанных на глобальных правилах игры.

Да, это несет в себе определенные риски. Риски для немодернизированных, не вполне конкурентоспособных индустрии, сельского хозяйства и прочих отраслей. Если кто–то скажет, что никаких рисков нет, что ВТО — это манна небесная, он, конечно, лукавит. Риски есть, и немалые.

Компенсация этих рисков складывается из двух вещей. Во–первых, из самого желания и готовности бизнеса к развитию и модернизации. Во–вторых, из поддержки в переходный период со стороны государства. Если два этих момента не будут учтены, ничего не получится. Будет просто товарная экспансия на наш рынок.

Адаптация к новым условиям — это сложный процесс. Но нам всем точно не обойтись без модернизации индустрии, сельского хозяйства, инфраструктуры. И возгласы о том, что все пропало оттого, что кто–то куда–то присоединился, ничего не обновят и ничему не помогут. Поэтому нынешняя ситуация — повод заново расставить приоритеты, понять, что может быть нашим конкурентным преимуществом на глобальном рынке. И на этом сосредоточить усилия и бизнеса, и правительств, воспользовавшись новыми правами и возможностями.

Сегодня в завершающей стадии находится переговорный процесс о вступлении в ВТО Казахстана. Думаю, что и для Беларуси это не будет вечной историей. Но, как я сказал, мы вместе уже работаем в глобальном формате.

— И тем не менее Беларусь и Казахстан еще не члены ВТО. Видите ли вы шаги к ускорению вступления их в организацию? Есть ли у Российской Федерации инструменты, позволяющие стимулировать эти процессы?

— У Российской Федерации, надеюсь, теперь есть законные возможности как члена ВТО способствовать этому процессу. Раньше делать это было бы сложнее. Думаю, Россия будет предпринимать шаги для ускорения процесса присоединения всех стран ТС и ЕЭП к ВТО.

При этом надо еще очень хорошо понимать, как присоединяться. Стоит посмотреть на некоторых наших коллег по СНГ, которые уже давно вступили в ВТО. Но на каких условиях?

— Похоже, будто прыгнули с закрытыми глазами...

— Нулевые ставки на вход. Никаких ограничений по допуску на свой рынок. А Казахстан, например, завершает свои переговоры, стоя уже не только на позиции Казахстана, но и на позиции члена Таможенного союза. И Россия, пройдя этот путь чуть раньше, ему помогает.

Объективно Россия большая страна, большая экономика. И с ней хоть и тяжелый, но, в общем, один разговор. С экономиками поменьше разговор более жесткий. И я думаю, что Россия как член ВТО сумеет помочь минимизировать политические и любые другие посторонние вещи в контексте переговоров о вступлении в организацию. Что греха таить, мы все понимаем, что многие вещи, в том числе для России на переговорах по ВТО, не были предметом экономической дискуссии. Они были сугубо политическими. И еще. Надо помнить, что и в самой ВТО идет трудный процесс обновления правил мировой торговли. Эти переговоры идут много лет и пока безрезультатно. Но очень важно, пусть пока через Россию, но участвовать в этом процессе, а не остаться сторонним наблюдателем.

— Вы говорили о рисках. А предусматриваются ли ныне в ЕЭП или, возможно, будут предусмотрены в перспективе механизмы минимизации негативных последствий от вступления наших стран в ВТО?

— Здесь я бы вернулся к тому, о чем уже говорил: к согласованной промышленной политике. Вступление в ВТО и применение норм ВТО только усиливает актуальность этой задачи. Ведь что происходит? Становится более жесткой конкуренция. Значит, надо в кратчайшие сроки найти адекватный ответ. А чтобы его найти в таких крупных секторах, как, например, автомобилестроение, надо иметь единый взгляд, общую позицию. Очень важно получить долгосрочное видение развития важнейших секторов, чтобы те усилия, которые уже сегодня предпринимаются, использовать с наибольшей отдачей. Иначе все они могут пойти прахом.

Создавая площадку Единого экономического пространства, мы всегда говорили о том, что надо суметь отстоять собственный рынок. Продемонстрировать на нем конкурентоспособность наших предприятий. Но это только половина дела. Гораздо важнее продемонстрировать свою конкурентоспособность на внешних рынках. И именно туда осуществлять экспансию. Внешняя экспансия гораздо более важная задача. Именно она демонстрирует эффективность всего нашего регионального объединения.

— К вопросу об общей конкурентоспособности. Уже почти год действует Соглашение о единых правилах и принципах конкуренции в ЕЭП. Думается, что главный ориентир этого направления — именно усиление конкурентных преимуществ национальных производителей перед компаниями третьих стран. Однако не считаете ли вы, что зачастую именно конкуренция внутри «тройки» оказывается более острой и это ослабляет наши общие позиции на внешних рынках? Такая ситуация характерна для нефтехимии, пищевой и легкой промышленности, рынка грузовой и сельскохозяйственной техники. При этом именно Россия и Беларусь порой наиболее остро соперничают между собой. И, увы, не всегда на рыночных принципах.

— Соглашусь, что наиболее острая полемика возникает между субъектами хозяйствования трех наших стран. Но это нормально. Хуже было бы, если бы все это происходило скрыто и решалось партизанскими способами. А так это позволяет понять, в чем суть возникшей проблемы, и найти пути ее решения. Я всегда говорил, что смешно строить эффективную экономику, говорить о долгосрочной конкурентоспособности, об инновационном пути развития, если ты боишься коллег по Таможенному союзу. Собираешься бодаться со всем миром, а не можешь разобраться на своем рынке? Это как–то несоизмеримо.

Вообще, надо перестать бояться друг друга в этой конкурентной борьбе. Другое дело, что есть нормативные вещи, которые регулируют условия деятельности бизнеса. И если мы возьмем сегодняшнюю массу норм, законов и правил, которые наши страны приняли и утвердили, то они пока существенно разняться. В этом смысле подписанное Соглашение о конкуренции — это важнейший базовый документ. Под ним еще лежит целый пакет норм, разработку и принятие которого предстоит завершить к июлю следующего года. Это достаточно большая работа, в отсутствие которой многие вещи уходят пока в «серую» зону. И сразу же возникают локальные бизнес–конфликты, которые потом поднимаются на политический уровень.

Многие вещи, которые создают равные подходы, еще предстоит согласовать и зафиксировать документально. А пока возникающие ситуации часто провоцируют нервную, иногда даже неадекватную реакцию, поиск каких–то специальных инструментов. Тем не менее считаю это естественным этапом взросления отношений, который подчеркивает необходимость достижения большей глубины интеграции. Вот что принципиально важно. Понимание того, что мы сейчас сделали только первый шаг. И нам необходимо прежде всего двигаться вглубь.

Европа 50 лет строила союз. Но при этом никто не сможет сказать, что наши коллеги построили абсолютно устойчивую ко всем перипетиям модель. Обратите внимание, какой кризис они сегодня переживают. Но самые мудрые европейские политики понимают ценность интеграции и говорят о том, что в сложившейся ситуации не надо пытаться дезинтегрироваться. Надо углублять интеграцию. С моей точки зрения, единственный адекватный ответ на глобальный кризис — это функционирование сильных региональных институтов. Региональных образований, которые в состоянии, формулируя групповые интересы, выстроить новый глобальный порядок.

Мы сейчас переживаем интересный период. А все то, что мы имеем сегодня в качестве, так сказать, издержек роста, — это хорошее напоминание о том, что нам еще очень многое предстоит сделать. А если мы не хотим двигаться вперед, будем все время ругаться: то ли из–за молока, то ли из–за сахара...

— Глубина интеграции, безусловно, важна. Но и, так сказать, широта ее на слуху. На уровне общественного обсуждения наиболее часто ставится вопрос о присоединении к Таможенному союзу и ЕЭП Украины. Понятно, в его решении очень велика политическая составляющая. Видите ли вы экономические выгоды Украины от участия в евразийской интеграции, которые могли бы перевесить политические доводы «против»?

— Я не верю, что друзей или партнеров можно купить. Если ты кого–то купил, то рано или поздно тебя, скорее всего, при других более выгодных ситуациях продадут и предадут.

Поэтому никого никуда нельзя затащить силком. Это бессмысленно. Это неправильный путь. А правильный — путь самоопределения, выбора. Мир сегодня настолько сложен, настолько подвержен различным рискам. В нем совсем немного стран, способных быть услышанными в одиночку. Их можно по пальцам перечесть.

Остальные страны, если хотят быть услышанными, понятыми, хотят найти адекватный ответ на те риски, которые этот мир для них продуцирует, ищут те или иные формы объединения. Поэтому процесс регионализации сегодня является ведущим в мире.

Каждый сам определяет свой путь. И Украина может себя мыслить в разных форматах. Я думаю, что Украина трезвая страна и понимает, что вряд ли сможет в одиночку решить свои проблемы. Так или иначе, она будет искать для себя возможности там, где лучше.

Существуют экспертные оценки, какое влияние для экономики Украины будет иметь присоединение к Таможенному союзу. Или Евросоюзу. Оценки не наши. Это исследования в том числе украинских ученых из академии наук. И сухие цифры почти очевидно показывают, что для ее экономики, исходя из ее состояния, структуры и рыночной специализации, Таможенный союз даст больше.

Но ведь не обязательно выбор решения должен быть чисто экономического или чисто политического характера. Это может быть выбор ценностный. Главное, чтобы решение состоялось. Сегодня самая большая проблема Украины в том, что она находится в некоем процессе. Насколько он будет вечным, я не знаю. Но для нас, для Таможенного союза, Украина — один из ключевых партнеров. Мы в любом случае будем продолжать выстраивать с нею экономическое взаимодействие. И уже это делаем. Недавно мы с премьер–министром Украины подписали два Меморандума о сотрудничестве в торговле и в сфере технического регулирования. Это такие площадки постоянного рабочего диалога.

А какой выбор сделает Украина — время покажет.

— А в «тройке» насколько далеко может продвинуться интеграция? Например, перспектива введения в ЕЭП единой валюты пока рассматривается лишь гипотетически. Но обсуждается. Каково ваше суждение на этот счет?

— На мой взгляд, в ближайшие 5 лет эта тема не актуальна. На ЕЭК сейчас возложена масса задач. Развернуть 17 существующих соглашений по Единому экономическому пространству примерно в 60 документах, в том числе прямого действия. Среди них — согласованные действия в макроэкономике, в валютной политике, выход на формирование к 2020 году условий функционирования единого рынка финансовых услуг. Вот когда эти задачи решим, тогда и создадим условия для обсуждения возможностей введения единой валюты. Ведь, по сути, валютный союз — это высшая форма интеграции.

Мы растем. Сейчас надо очень внимательно изучать опыт, например, Евросоюза. Надо понять, какие ошибки они совершили, чтобы не повторять их и не столкнуться с теми проблемами, которые испытывают сегодня страны еврозоны.

Это, кстати, опять–таки вопрос о балансе глубины и широты интеграции. В какой–то момент, упустив его из виду, ЕС пошел на двукратное расширение состава. В основном — из политических соображений. Тем самым нанес ущерб качеству интеграции. А сейчас, натолкнувшись на первую, на вторую волну кризиса, пожинает плоды отсутствия недостигнутой глубины. Дай бог им из этой болезни, я этого искренне желаю, выйти с окрепшим иммунитетом. Хотя будет очень непросто.

— Думается, что не только валютный союз имеет характер признака высшей формы интеграции. Вот компетенция Евразийской экономической комиссии весьма специфична. Это наднациональный орган для решения ряда вопросов чисто экономического характера. А вероятно ли, на ваш взгляд, создание подобных политических структур? Например, парламентского измерения ЕЭП. При каких условиях это станет возможным?

— У нас есть Высший евразийский экономический совет на уровне глав государств. Три президента, по сути, выполняют роль главных законодателей. Через этот орган проходят все соглашения, которые составляют основу Единого экономического пространства. Сказать, что парламентарии не включены в эту работу, будет не совсем правильно. Все соглашения, которые сегодня реализуются, прошли ратификацию в парламентах каждой из трех стран.

На первом этапе, когда идет становление законодательной базы, формат Высшего Совета на уровне президентов с активным подключением к работе национальных парламентов — это, на мой взгляд, вполне эффективная конструкция.

Сейчас принят Таможенный кодекс. Через какое–то время, скорее всего, мы придем к кодексу о конкуренции. Появится более системное наднациональное законодательство. Оно будет расширяться. Следовательно, и объем исполнительных полномочий наднационального уровня будет значительно более весом. Тогда сообразно этим процессам мы придем к тому, что необходимо выстраивать и другие институты. В частности — и парламентскую часть. Но на ближайшие годы существующий формат крайне эффективен. Ведь только при политической воле президентов вообще возможно делать все то, что мы делаем. Других институциональных основ просто не существует.

Но напомню, что президентами принято решение до 1 января 2015 года завершить работу над договором по Евразийскому экономическому союзу. Здесь, думаю, встанет и вопрос о формировании межпарламентской ассамблеи Евразийского экономического союза по аналогии с действующей ассамблеей ЕврАзЭС. Когда–нибудь, возможно, она сможет вырасти и в евразийский парламент.

— А общий Основной Закон? Не секрет, что вопрос принятия Конституционного акта вместе с проблематикой валютного союза в свое время притормозил процесс белорусско–российского союзного строительства. Видится ли вам вероятным обсуждение в перспективе подобного документа для ЕЭП?

— Время покажет. Единственное, с моей точки зрения, что является, к счастью, одинаково понимаемым и безальтернативным, это необходимость в кратчайшие сроки добиться той глубины интеграции, которая будет помогать нам двигаться только вперед. Причем не только в разработке документов, а в жизни. Реально повышать конкурентоспособность экономик, реально улучшать позиционирование не только на внутреннем, но и на внешних рынках, реально делать жизнь для бизнеса проще, для людей — лучше. Вот это, конечно, самая главная задача. Здесь непочатый край работы. Может, не все получится. Но если удастся большая часть, это будет гигантский плюс.