На карте уничтоженных в Великую Отечественную белорусских деревень тысячи точек, и с каждым годом кровавых следов обнаруживается все больше и больше. А представьте, что одна такая точка — это сотни простых людей, которые хотели жить и которых этого права лишили. В Ивацевичском районе фашисты убили более 10 тысяч человек и около 2 тысяч вывезли на каторжные работы в Германию. Есть документы, подтверждающие это. Есть люди, которые все это пережили и остались живы. С ними, то и дело вытирая непроизвольно выступающие на глазах слезы, общалась корреспондент «СГ».
Живыми бросали в могилы
В Ивацевичи фашисты пришли на четвертый день Великой Отечественной войны — 26 июня 1941. Примерно год «обживались»: устанавливали свой «орднунг», вербовали коллаборационистов и грабили местных. А в 1942-м началось… В один из июльских дней созданные еще в первые дни оккупации гетто окружили, начали выгонять евреев на площадь, закидывать в машину и вывозить на расстрел в район Морочовщины. Стреляли в затылок. Предложили остаться в живых главе юденрата Хайкину, однако он крикнул: «Шиа исраель! (Слушайте, евреи!) Бог покарает их за нашу невинную смерть! Смерть исчадьям ада!» Отказались от такого же предложения и двое варшавских врачей, семьи которых расстреляли...Позже, когда пришло время расследовать злодеяния нацистов, комиссия содействия ЧГК нашла в деревне Бытень предсмертную записку еврейки Златы Вишнятской и ее 12-летней дочери Юниты. Вот что в ней было написано: «25 июля у нас произошла ужасная резня. Осталось 350 человек. 850 погибли от рук убийц. Как щенков бросали в нужники, так детей живых бросали в ямы. Я думаю, если кто-нибудь случайно уцелеет, то расскажет о наших мучениях. Мы каждый день ждем смерти и оплакиваем близких…» Юнита написала следующее: «Дорогой отец! Прощаюсь с тобой. Нам очень хочется жить, но пропало — не дают! Я так боюсь этой смерти, потому что малых детей бросают живыми в могилы». Всего в Бытени расстреляли около 3 тысяч евреев.
Страшное гумно
Памятник расстрелянным сельчанам в Бобровичах.
10 сентября 1942-го каратели окружили деревню Затишье, убили 135 ее жителей, после чего разграбили все имущество, а 37 дворов сожгли. После войны ее возродить так и не смогли. Немецкие преступники частично уничтожили также деревни Козики, Гичицы, полностью — Вядо, Тупичицы, Красница и Бобровичи. Партизан Д. К. Климов вернулся в Бобровичи 14 сентября.
«Не дойдя еще до самой деревни, я увидел стелющийся по земле дым. Затем — тлеющие угли бывших жилых и надворных построек, — вспоминал он позже. — Еще ближе — лежащие в беспорядке на приусадебных участках трупы, в основном женские. Видимо, люди пытались спастись бегством. На окраине деревни я встретил счастливчика, избежавшего смерти от карателей. Он привел меня к большому гумну. Пахло паленым мясом и едким дымом. Дверь сарая кто-то вышиб изнутри, поэтому я заглянул внутрь и увидел там множество костей — останки человеческих жизней».
Всего в ходе проведения карательной операции «Болотная лихорадка» гитлеровцы уничтожили 10 тысяч советских граждан и 1217 — вывезли на принудительные работы в Германию.
От карателей бежали без оглядки
Одной из частично уцелевших деревень Ивацевичского района были Гичицы. Немцы совершали туда свои захватнические походы несколько раз: в соседних Яглевичах располагался штаб. Мне удалось найти двух живых свидетелей тех событий — Валентину Трофимовну МУЦУ и Николая Ивановича КУЗЬМИНА. Они односельчане. Будучи детьми им пришлось пережить самое страшное — войну. А потом голод, холод... На их глазах от пуль умирали мальчишки и девчонки, бабушки и дедушки. Оба в один голос говорят: могут забыть, что произошло вчера, но то, что случилось 80 лет назад, — никогда.О том, как складывали жизнь, как мозаику, в 1944-м и после, рассказывает Валентина Трофимовна:
Валентина МУЦА.— Март месяц. Мама разбудила нас, троих детей, сказала быстро одеваться, выбегать из дома и прятаться в погребе. Вышли — пули уже летали над головой. В укрытие пришлось ползти на четвереньках. Конечно, немец нашел нас и выгнал. Дальше вижу своими глазами: напротив жил дядька Кузьма со своей сестрой. Выбег он на крыльцо просить за сына, которого гитлеровцы угоняли в рабство. «Пан, пан, мой сын у вас!» — кричал он. Каратель слушать не стал и пустил в него пулю. Сестру, выбежавшую на звук выстрела, ждала та же участь. А уходя, фашистский зверь поджег подворье вместе с трупами.
Всех людей заставили оставить хаты. Гнали нас так же, как стадо на выгон. Такая тишина в деревне была… Только люди шептались: «Сейчас нас тут и расстреляют». Сельчан стали делить на группы: мужчины — отдельно, женщины и дети — отдельно. Одного парня, Андрея Молоша, так сильно избили, что тот упал без сил. На него кинули солому и подожгли. А все остальные пошли через болото в Яглевичи (благо было только начало весны — оно подмерзшее). Помню, мама говорила: «Ты, если что, падай сразу на землю, а я на тебя». Кто-то из толпы умолял о пощаде. На возвышенности стояли три немца, и один из них махнул рукой — тотчас женщины и дети разбежались в разные стороны. Мужчин погнали во Власовцы. Партизаны заранее знали, что фашисты пройдут по той дороге, поэтому заминировали ее. Но кто-то донес им эту информацию, так что каратели решили пустить первыми наших сельчан. Повезло, что подпольщики, выведав это, успели разминировать путь. Однако один мужчина все-таки подорвался.
Граната в подвале
Итак, вернулись мы не в свои Гичицы, а на пожарище… Кругом пепел, кости. Осталось всего около пяти домов. Искали живых — и нашли в подвале одной из хат. Туда сбежались все, кто только мог. Немец почему-то лезть проверять не стал, но для пущей уверенности бросил гранату… Тех, кто стоял ближе к выходу, разорвало. Подальше стояли 16-летняя девочка и 10-летний мальчик — их ранило. Достали всех выживших и пошли ночевать в свободный дом. Холодно было, есть нечего. Та девушка, помню, сильно кричала: ей осколком зацепило грудь. Так она и скончалась там… Потом сельчане своими силами выкапывали ямы и хоронили погибших. Сейчас там стоит памятник.А до этого нашествия фашистов на Гичицы они забирали всю молодежь на каторжные работы в Германию. Забрали и мою 16-летнюю сестру Женю. Но дед с мамой не могли смириться с этим и попытались отвоевать родную кровинушку. Взяли трехлитровую банку меда, запрягли коня, сели на воз и меня с собой взяли. Приехали в Ивацевичи, где стоял немецкий эшелон. Подошли к одному, второму, третьему немцу — не хотели отдавать. Прошло пару минут, они пошептались между собой и отдали нам Женьку. Кобыла в Гичицы так неслась! Только бы не догнали…
После войны у нас не было ничего. Жили в землянках и питались одним щавелем. Когда только-только стали возрождаться колхозы и зарабатываться деньги, построили маленькую хатку. Мама отправляла нас за поиском хоть какой-нибудь пищи. Папы не было — он пропал без вести. Потом понемногу стали учиться: школы были разрушены, так что на уроки приходили в обычные дома, где учительница писала углем на деревянной доске. Я выросла, стала полеводом, вышла замуж и родила троих сыновей.
Вы знаете, кажется, сейчас живу лучше, чем когда-то цари.
 |
 |
|
Из акта о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков в Коссово. |
|
Враги сожгли родную хату...
Николаю Ивановичу Кузьмину было девять лет, когда началась война. Говорить об этом крайне тяжело, признается он:— В 1942-м в Гичицах поселились три еврейские семьи. Немцы узнали об этом и откладывать «акцию» в долгий ящик не стали. Они погнали евреев в Ивацевичи. Я видел это. От деревни по дороге до Ивацевичей — более 10 километров, а через леса и болота — около 5. Они прошли мимо, а потом я услышал автоматные очереди. Сильно испугался, стал бежать куда глаза гладят. В этот же день или спустя день сельчанам разрешили забрать тела и похоронить. Похоронены они были недалеко от кладбища, там со временем вырос лес.
Свои больные воспоминания очевидец геноцида бередить не хочет, поэтому рассказывает мне то, что помнили односельчане. Галина Молош говорила как-то:
— Никогда не забуду утро 22 июня 1941 года. Мы сели завтракать, а в окно клювом стучит воробей. Мама сказала: «Это какой-то знак, не к добру». А после обеда уже вся деревня только и шепталась, что началась война. А осенью 1943-го спалили нашу еще новехонькую хату…
— В 1942 году остановилась в Гичицах машина с арестантами, — продолжает Николай Иванович. — Высадили шесть человек и заставили копать ямы. Выкапывали долго, оттягивая момент смерти. Среди обреченных были Христина Сарока и Ваня Брич. Смельчаки задумали сбежать и договорились: девушка — на болото, парень — через поле на хутор. Каратели хоть и были готовы, но спохватились не сразу. Ваня добежал почти до самого хутора, но вражеская пуля застала его на ржаном поле. Христина оказалась еще дальше, но и ее смертельно ранили. Обоих притащили и скинули в ту могилу, которую несколько минут назад сами себе и копали…
Директор Ивацевичского историко-краеведческого музея Раиса ГОРБАЧ:
— Белорусский народ хотели поставить на колени, заставить прислуживать. Не вышло. Тогда раздавить, унизить, стереть с лица земли с немыслимой жестокостью. Не получилось. Истинные белорусы привыкли склонять головы перед подвигом, но никогда — перед врагом. Геноцид продолжается — санкциями, обвинениями, персональным террором, травлей. Никто даже не скрывает попыток возродить и навязать обществу идеологию фашизма, навязать миру новую историю. А сколько рабов вывезли тогда и теперь под разными предлогами? Сейчас методы тоньше. И как раз уголовное дело о геноциде — это важный шаг к укреплению суверенности, сохранению исторической памяти, важный этап в борьбе с героизацией нацизма. Это нужно не только нынешнему поколению, но и тем, кто будет завтра жить на этой земле.
beleckaya@sb.by
