Венгрия: Кубик Рубика на Дунае

Венгры любили свой «гуляшный коммунизм», но хотели жить лучше — как соседи (а до 1918 года и соотечественники) австрийцы. Они и сейчас этого хотят, но — не выходит: в 2014 году, по данным МВФ, в Австрии ВВП на душу населения составлял 46.420 долларов, а в Венгрии был почти в два раза меньше — 24.942 доллара. Неудивительно, что почти полмиллиона венгров уехали на заработки в Западную Европу.

Через шесть лет после революции, в 1995 году, более половины населения Венгрии считало, что старая система была лучше новой. Сейчас об этом вспоминают редко: экономика и ВВП растут, безработица сокращается, тарифы на ЖКХ почти заморожены (об этом даже в Конституции упомянуто), государственный контроль усиливается во всех сферах. Но не только тем, что жить стало лучше и веселее, объясняется нежелание венгров хорошо отзываться о социалистическом строе. Если слишком рьяно взяться за дело, могут и к уголовной ответственности привлечь — за отрицание советской оккупации.

Почти сорок лет в Венгрии (как и в других социалистических странах) существовала фактически однопартийная система. После событий 1956 года прежняя Венгерская партия трудящихся была распущена и создана Венгерская социалистическая рабочая партия, которая стояла во главе страны до октября 1989 года. На ее осколках возникли две политические силы.

Венгерская социалистическая партия сегодня имеет лишь 29 из 199 мест в парламенте, а ведь в 1994 — 1998 и 2004 — 2009 гг. ее представители возглавляли правительство. И когда вице–спикер Шандор Лежак говорит о «потерянных» для экономики годах, он имеет в виду именно правительство социалистов. Разочарование в левой, социалистической, идее сегодня в Венгрии сильно как никогда. Влияние правой, консервативной и националистической — растет.

Левое крыло бывшей ВСРП со временем превратилось в Рабочую партию, а в 2005 году сменило название на Венгерскую коммунистическую рабочую партию. Но после того как в 2013 году по инициативе правящей партии ФИДЕС во главе с Виктором Орбаном был принят закон, запрещающий употребление «названий, связанных с тоталитарными режимами XX века», от «коммунистического» названия пришлось отказаться. Сегодня Венгерская рабочая партия (ВРП) находится в жесткой оппозиции практически ко всем и заявляет о «следовании пути социалистической революции». После 1989 года ВРП ни разу не преодолела 5–процентный барьер, в парламенте ее нет. Поэтому ее неизменный с 1989 года руководитель (выпускник МГИМО, владеющий шестью иностранными языками) Дьюла Тюрмер называет свою партию «крупнейшей непарламентской».

С Дьюлой Тюрмером мы встретились в его штаб–квартире. Пришлось немного поплутать, прежде чем мы нашли небольшой симпатичный особняк в одном из спальных районов Будапешта. На вопрос о финансировании партии и такой вот (очевидно недешевой) недвижимости товарищ Тюрмер объясняет: «Сейчас начинает входить в моду, что люди завещают нам свою квартиру, вещи. Ну и не секрет, что есть предприниматели, которые нас поддерживают достаточно солидными деньгами. Некоторые считают, что раз выросли при социализме, то должны что–то вернуть».

— Это все последствия прошлого. Но после 2008 года в мировом капитализме начался кризис, и люди стали чувствовать, что мы многое потеряли. То, что мы получили, не стоило всего этого, — живем плохо. Целое поколение — люди, которым сейчас 45 — 46 лет, — приходят к нам и говорят: наши родители жили лучше. Стали приходить молодые, которым чуть за 20, студенты. Они из бедных семей, ищут ценности. Что главное в современной Венгрии? Деньги. Если у тебя есть деньги, ты хороший человек, нет денег — ты никто. А эти молодые люди думают, что деньги это не все, есть другие ценности — солидарность, дружба, любовь, уважение качественного труда. И они надеются найти эти ценности у нас.

— 26 лет тому назад мы ведь не выбирали — социализм или что–то другое. Тогда все лозунги были такие: идем в Европу, хотим демократии, даешь предпринимательство. Прекрасный лозунг, кому не хочется? Все хотели стать бизнесменами, думали, что на социалистическом заводе их талант не развивается, но вот я открою свою фирму — и все будет хорошо. Все хотели демократии. Ну и, конечно, всем обещали высокий уровень жизни: будем жить, как австрийцы. Поверили. Никто, абсолютно никто не использовал слово «капитализм». О том, что будет безработица — зачем? Но прошли годы и поняли, что, конечно, можно стать предпринимателем, но большинство фирм прогорают. Мы до сих пор живем хуже, чем австрийцы, и разница практически не сокращается. То есть цены приближаются к австрийским, а зарплаты гораздо ниже. Демократия — да, сейчас можно кричать, критиковать кого угодно, можно выйти на улицу, но это ничего не меняет. Народ привык ждать подарков: правительство нам что–то обещает — зарплату повыше, цены пониже, живем неплохо.

— Главной проблемой сегодня мы считаем то, что общественное бремя распределено неодинаково. То есть бедные, средние слои населения, рабочие, трудящиеся платят гораздо больше, чем богатые и очень богатые. Мы ввели бы одноразовый налог на собственность — например, 40%. Сейчас средний миллиардер в Венгрии имеет, скажем, 50 млрд форинтов. Огромные деньги. Вот мы у тебя 40% забираем и живи. Этого никто не хочет, кроме нас, ни одна партия. Второе: подоходный налог должен быть пропорциональным. Сейчас все платят 16%. Они говорят, что этим мы поощряем труд и если кто–то работает больше, то может и получать больше. Но на самом деле несравненно большее бремя накладывается на бедные слои населения. Мы бы это изменили. Третий момент: венгерскую экономику надо строить на венгерских началах, на том, что есть в Венгрии. Сейчас правительство гордится тем, что «Мерседес», «Ауди», БМВ — все здесь, и 75% венгерского экспорта производится транснациональными корпорациями. А если завтра они уйдут? Это делает наше развитие хрупким, очень нестабильным. Мы поддерживали бы венгерских предпринимателей. В этом мы немного похожи на нынешнее правительство, считаем, что главные стратегические отрасли должны быть в государственной собственности. Мы создали бы планирующую организацию типа бывшего Госплана, которая координировала бы все экономические процессы. И надо было бы поставить на всенародное рассмотрение вопрос о нашем пребывании в ЕС.

— В Конституции записано, что Венгрия потеряла свою независимость в марте 1944 года, когда нас оккупировали немцы, и получила обратно в конце 1989 года. Все, что за эти 40 лет было, так только ряд преступлений против народа. Публично отрицать так называемые преступления прошлого режима — уголовное преступление. Но пока привлекли только одного несчастного бывшего министра внутренних дел, которому 90 с чем–то лет. Ясно, что это демонстративный процесс. Эти вещи есть, власть ставит на одну доску коммунизм и фашизм. И, конечно, манипулирует людьми, потому что именно так учат в школах.

Если вы, как я, родились и хотя бы немного росли в Советском Союзе, то, общаясь с Дьюлой Тюрмером, не сможете избавиться от впечатления, что все это уже слышали. И о «забрать и разделить» (это я об одноразовом налоге на собственность), и о Госплане. И хотя вы понимаете, что в социалистической системе было немало хорошего, вы осознаете и то, что времена изменились, и возврат к прошлому невозможен (многие скажут — к счастью).

Мне нравятся противоположности, поэтому в Будапеште я искала встреч не только с бывшими коммунистами, но и с теми, кто стоит на антикоммунистических позициях. И хотя законодательно нацизм и коммунизм в Венгрии приравняли по инициативе нынешней партии ФИДЕС (которую возглавляет Виктор Орбан), есть в стране сила, готовая идти дальше и шагающая исключительно правой — партия «За лучшую Венгрию» («Йоббик», это игра слов: «йобб» в венгерском языке означает и «лучший», и «правый»).

Партия создана консервативно настроенными студентами в 2003 году и уже через пять лет смогла войти в парламент, набрав 7% (да, Дьюле Тюрмеру такие цифры только снятся). Членов партии невозможно упрекнуть ни социалистическим прошлым, ни последующей экономической неразберихой: слишком молоды были. На выборах 2014 года партия получила 23 места (из 199) в Национальном собрании, став третьей политической силой Венгрии.

Сегодня не социалисты и уж тем более не коммунисты, а именно «Йоббик» представляет реальную угрозу правящей партии ФИДЕС, которая в некоторых случаях (например, в кризисе с мигрантами) даже пользуется идеями и риторикой «Йоббика», чтобы привлечь на свою сторону молодых избирателей (для возрастной категории до 35 лет «Йоббик» — партия номер один). Руководителя партии Габора Вону конкуренция не пугает: «Они принадлежат ХХ веку, а мы — XXI». К тому же, считает Вона, «Йоббик» партия куда более последовательная, что привлекает избирателей: «ФИДЕС начинала как либеральная партия, и постепенно они двигались вправо, став правоцентристами и правыми. Значит, отказались от своих изначальных ценностей, а это не слишком заслуживает доверия. Мы же начинали как радикальная партия и сохраняем наши убеждения. Мы изменили стиль, но не принципы».

Габор Вона — молодой (37 лет), дерзкий и амбициозный. Желания и даже твердого намерения возглавить правительство не скрывает, более того, уверен, что это лишь вопрос времени. В его депутатском кабинете в глаза бросается большое распятие (как Виктор Орбан и другие известные политики, Габор Вона — христианин, и для сегодняшней Венгрии это имеет значение). Он в джинсах и в окружении молодежи — соратников и сотрудников. Сравнивает свою партию с подростком: «Подростки, как вы знаете, иногда совершают глупые ошибки, но по мере взросления вырастают из них и становятся ответственными взрослыми. Я верю, что, если ты придерживаешься оригинальных корней и не предаешь их, но взрослеешь и становишься более ответственным, это естественно». Возможно, он вспоминает создание в 2007 году «Культурной ассоциации венгерской гвардии». «Йоббик» считал, что создает ее для «пробуждения активного самосознания нации», но суд счел ее «боевым крылом» и запретил. Когда в 2010 году Габор Вона стал депутатом парламента, то на первое заседание пришел в форме (белая рубашка, черный жилет) запрещенной «Гвардии»: организацию запретили, но ведь ее форму нет.

С тех пор Вона и его партия повзрослели. Они точно знают, что хотят власти, и полагают, что знают, как этого добиться. И четкий план на случай победы на выборах (следующие пройдут в 2018 году) у него есть. Габор Вона предупредил, что у него есть только 30 минут (и на том спасибо!), но мы проговорили почти час, и я стала первой белорусской журналисткой, взявшей у него интервью.

— На самом деле это стечение обстоятельств, что я стал руководителем партии в столь молодом возрасте. В нормальной ситуации я должен был быть в третьей линии политиков, которые еще только учатся у старших. С другой стороны, Виктор Орбан стал в первый раз премьер–министром в моем возрасте. В Греции Алексис Ципрас примерно в моем возрасте, и он премьер–министр во второй раз. Возможно, это признак смены поколений в Европе, и я лишь один из представителей. Другой аспект: поколение наших родителей активно использовали в коммунистической системе, а после нее они были так поглощены конфликтами внутри общества, что многие стали избегать политики, повернулись к ней спиной. И это выпало на долю нашего, более молодого поколения. Но на самом деле есть еще вид селекции «от противного»: это когда выбирают не лучших, а худших, но которые как минимум хотят что–то делать. Может быть, именно поэтому я здесь.

Он заливисто и вполне искренне хохочет: Габор Вона сейчас, в сию секунду, кокетничает, и мы оба это знаем. Но он политик, а потому обязан и умеет быть обаятельным — и оттачивает технику на каждом, даже вот на журналистке из Беларуси.

— Мы действительно молодая партия, это лишь наш второй срок в парламенте. Но на то есть серьезные причины: мы особенно популярны среди молодежи. Среди тех, кто моложе 35, мы самая популярная партия. Я не думаю, что это потому, что население Венгрии — проправое. Я вижу это иначе. Я верю, что политические партии, которые принимали участие в изменении политической системы в начале 1990–х, сейчас находятся в упадке и рождается новое поколение политиков. Одна из главных сил в этой новой группе — «Йоббик». Я часто формулирую это так: ХХ столетие в Венгрии еще не закончилось, бывшие политические партии, включая нынешнюю правящую, все принадлежат ХХ веку. А «Йоббик» и партия «Политика может быть другой» будут партиями XXI века в Венгрии. Я объясняю наш успех тем, что именно мы лучше всех смогли ощутить, почувствовать и постигнуть проблемы и менталитет XXI века. Мы хотим быть там, где будущее. Нас часто критикуют за то, что идем слишком далеко и начинаем обсуждать вопросы, которые еще не созрели. Но я уверен, что мы достигли большого прогресса, превратившись из маленькой фрагментированной в настоящую общенародную партию. Мы созрели, чтобы сформировать правительство после следующих выборов.

— Я бы сформулировал этот вопрос иначе: достаточно ли Венгрия сильна, чтобы отстаивать свои интересы — в ЕС или вне его? Для этого мы должны быть сильными, а сейчас сил у нас еще недостаточно. И это проблема по двум причинам. Если мы, будучи недостаточно сильными, останемся в ЕС, более сильные государства будут с нами плохо обращаться. Если же мы покинем ЕС, то будем слишком слабы, чтобы выдержать в одиночку. Поэтому приоритет и задача номер один — построить сильную экономику. За 25 лет после падения коммунизма состояние экономики ухудшалось, и несмотря на то, что в Венгрии работает множество иностранных компаний, то, что они производят, по большому счету, не есть наше собственное производство. Сильная страна может получить большую пользу от членства в ЕС. Но сильная страна может выжить и вне его. Я уверен, что этот вопрос должен быть вынесен на референдум, когда мы будем достаточно сильны. Так что если мы войдем в правительство, то не будем выходить из ЕС, потому что в данный момент Венгрия недостаточно сильна, чтобы выдержать в одиночку.

— Иностранные компании, работающие в Венгрии, показывают хорошие результаты. Но это не венгерская национальная экономика. Если они работают хорошо, с венгерским производством тоже все хорошо, если у них проблемы, то и у нас тоже. Успех экономики в Венгрии, Словакии и других странах в значительной степени зависит от того, сколько они смогут привлечь иностранных инвесторов и производителей. Это очень уязвимая ситуация, потому что пока дела идут хорошо, они остаются. Но если их интересы потребуют уйти или передвинуться в другое место из–за более дешевой рабочей силы или по другой причине, они просто переедут в другую страну. Венгерскую экономику часто характеризуют как экономику с двумя отдельными группами. Одна часть — это транснациональный сегмент, международные компании. Но есть и венгерская национальная экономика, у которой не так много экспортных товаров. Связь между ними может быть установлена в форме поставщиков, чтобы настоящая венгерская экономика могла быть подрядчиком для этих международных компаний. Но, к сожалению, когда эти компании приглашали в Венгрию, у тогдашнего правительства не было долгосрочного мышления, чтобы прописать в контрактах, что они должны привлекать венгерских подрядчиков. Если «Йоббик» войдет в правительство, мы будем выполнять три главные задачи. Первая: да, мы будем и дальше привлекать иностранных инвесторов и компании, но только с теми знаниями, которых нет у нас самих, которые производят товары, которые мы сами не можем. Вторая: в рамках тех многонациональных компаний, которые здесь уже присутствуют, будем увеличивать долю венгерских подрядчиков, даже если для этого понадобится перезаключение контрактов. И третья область — компетенции, которые у нас есть, но в настоящее время эту работу выполняют многонациональные компании. Такие компании здесь не нужны, мы должны их вытеснить из страны. Это будет очень сложно, потому что как у члена ЕС у нас не много инструментов, чтобы это сделать.

— Радикальный патриотизм не равен шовинизму. Что я имею в виду: если я называю себя радикальным патриотом, а я именно такой и есть, я очень люблю свою страну и свой народ, но это не значит, что я унижаю какие–либо другие нации. Вы можете спросить: почему «радикальный», почему недостаточно одного патриотизма? В нормальной ситуации патриотизма было бы достаточно. Причина, по которой мы добавили радикальный аспект к патриотизму, заключается в том, что глобализм так сильно давит и прикладывает так много усилий, чтобы растворить нации в глобальной массе, что нам нужны радикальные шаги и подходы, чтобы это предотвратить.

— Это сложный вопрос, если хочешь избежать банальностей вроде «общности» и «братства», которые характеризуют множество других наций. Во что лично я верю, что самая особенная характеристика Венгрии: мы одновременно западные и восточные. Мы восточная нация, которая пришла в эту часть Европы. Поэтому быть венгром — это значит соединить, построить мост между Западом и Востоком. Мы всегда на историческом перекрестке. Если вы посмотрите на Будапешт, он разделен Дунаем на две части, и река была границей исторической Римской империи. Это граница между Востоком и Западом. Они соединены мостами здесь, в Будапеште, и эти мосты должны быть символом того, кем мы хотим быть.

sbchina@mail.ru

Советская Белоруссия № 48 (24930). Среда, 16 марта 2016