Великие и одиночество

Недавно заспорила я со знакомой насчет молодого поколения... Оказывается, обозвали его поколением солитеров, то бишь одиночек. Никто им не нужен. Семьей обременяться не хотят, поглощены карьерой, Интернетом и собственным интеллектом. Ну не знаю, не знаю... В конце концов Ростан как–то объяснил, что быть взрослым — значит быть одиноким. Разумеется, многие искушаются мнением Шопенгауэра о том, что одиночество есть жребий всех выдающихся умов, но все же состояние это свойственно не только выдающимся. Например, Жорж Санд считала, что одинок всегда человек нелюбимый. Но, пожалуй, самое взвешенное мнение прозвучало из уст французского моралиста Люка де Клапье Вовенарга: «Одиночество так же необходимо разуму, как воздержание в еде — телу, и точно так же гибельно, если оно слишком долго длится». «Кто не любит одиночества — не любит свободы», — упорствовал Шопенгауэр. Но все же мнения насчет ценности такового расходятся. Фрэнсис Бэкон утверждал, что всякий, кто любит одиночество, либо — дикий зверь, либо — Господь Бог. Стендаль предупреждал, что в уединении можно получить все, кроме характера, а Дефо считал, что остаться без друзей — самое горшее, после нищеты, несчастье. Правда, были времена, когда одиночество считалось весьма модным, так же, как интересная бледность и тщательно продуманная небрежность в прическе. Например, в эпоху романтизма. Байрон, Шиллер, Гете... Отверженные, непонятые, гордые герои... Такие же, как Сын Бури в рассказах нашего Яна Барщевского. Да разве есть поэт, который не воспевал бы одиночество?

Ты в Париже. Совсем одинок ты

в толпе, и бредешь, сам не зная куда.

Тут же, рядом с тобою, мычащих автобусов мчатся стада.

Горло сжала тоска тебе обручем острым своим,

Словно ты никогда уже больше не будешь любим.

Это писал французский поэт Гийом Аполлинер, представитель рода Костровицких, к которому принадлежал и белорусский поэт Карусь Каганец. Он–то, пламенный патриот Беларуси, знал средство от одиночества, когда писал своим «любеньким» детям из Пищаловского замка — минской тюрьмы, в которую попал за агитацию крестьян: «Кахайце ўсiх, не толькi сваiх братоў, сёстраў i бацькоў, але ўсiх — увесь свет; а тады вам будзе лягчэй i бяду якую перанесцi».

Максим Богданович умер в Ялте, возле него не было ни одного близкого человека... Однако в предсмертном стихотворении он увековечил свой рецепт от одиночества: «Я не самотны, я кнiгу маю / з друкарнi пана Марцiна Кухты». Это он говорил о своем сборнике «Вянок».

Но были времена, когда чувство одиночества считалось враждебным. Ведь планировалось построить всемирную коммуну, где все будет общим. И вот в «Золотой розе» Паустовского перевоспитывается писатель–романтик Гарт, «списанный» с Александра Грина, а одинокий авантюрист Остап Бендер из «Золотого теленка» грустно произносит вслед коллективному автопробегу: «Мы чужие на этом празднике жизни». Как писала трагически ушедшая из жизни Евгения Янищиц, сполна познавшая тяжесть одиночества, но все же искренне верившая в идеалы эпохи: «Яшчэ нiхто не замалiў грахi / бяздзейсным сузiраннем на аблокi./ Шчыльней самкнём разгалыя шляхi! / Шчаслiвы шлях не любiць адзiнокiх». Да, в это время не вспоминали о мудрости Эпиктета: «Все делать для себя одного отнюдь не означает поступать против общего блага». Не все «шляхi» удается сомкнуть. Ницше сказал: «Я не бегу близости людей; как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество». Владимир Короткевич в стихотворении «Фантазия» описывает «Клуб адрынутых», куда приходят великие ушедших веков: «Грукаюць дзверы, i госцi новыя / йдуць у пакой праз халодны туман: / Дантэ, Петрарка, Катул, Багдановiч — / Столькi гасцей, што й лiку няма», потому что «Тыя, што варты стакрот кахання, / тыя не маюць яго на зямлi». Любовь, по мнению Бертрана Рассела, — главный способ бегства от одиночества, но не стоит забывать и горькую шутку Чехова: «Если боитесь одиночества, не женитесь...»