— Александр Михайлович, какие у вас впечатления от «Белорусской музыкальной осени», проходившей в этом году в разгар пандемии коронавируса?
— Фестиваль открылся бетховенским концертом, который, по моим ощущениям, задал весьма торжественный и позитивный тон. Мы сыграли две пьесы: одну фортепианную с оркестром в ми-бемоль мажоре и самую его позитивную симфонию — Седьмую в ля-мажоре. Конечно, программа этого года была разнообразна, и разные настроения в ней были, в том числе и минорные, и даже трагические — мир серьезной музыки их предполагает.
Вклад нашего оркестра в фестиваль в этом году довольно большой, и на то есть объективные причины. Во-первых, из-за пандемии нет возможности приглашать иноземных музыкантов и коллективы. Во-вторых, опять же из-за пандемии, отменились все гастроли, на которые в этот период по крайней мере часть нашего оркестра регулярно выезжала. Поэтому мы сыграли три наших концерта: произведения Бетховена, концерт Моцарта и Гайдна, а также красивую программу музыки советских композиторов, классиков XX века — Шостаковича, Прокофьева, Свиридова, Хачатуряна и нашего белорусского автора Владимира Курьяна.
Яркие музыкальные события продолжились и после фестиваля. Вчера, 3 декабря, наш оркестр представил программу классической музыки чешских композиторов — Дворжака и Сметаны. Дирижировал наш второй штатный дирижер Юрий Караваев, выпускник Белорусской академии музыки, преподаватель и доцент академии, много работающий со студентами, с оркестром Белтелерадиокомпании. В жизни нашего коллектива Юрий занимает большое место, особенно на гастролях.
По сравнению с докарантинным периодом атмосфера, конечно, изменилась. Мы уже привыкаем к тому, что публика сознательно ограничивает посещения культурных мероприятий. Это ожидаемая и понятная ситуация. Но я присутствовал на одном из концертов в Малом зале филармонии в рамках фестиваля «Белорусская музыкальная осень», где выступали наши ведущие музыканты — кларнетист Петр Науменко, виолончелист Евгений Микляев и пианист Андрей Иванов. Они играли музыку Бетховена и Брамса. Это был камерный концерт, на нем присутствовали максимум 50 человек, и, честно говоря, мне не было дискомфортно. Я купался в этой музыке. И никто, извините, не сопел рядом, никто не ерзал в соседнем кресле, не отвлекал. Царила забытая атмосфера домашнего музицирования, но при этом музицирования высокого профессионального качества. Сейчас благодаря интернету мы все видим, как в этой ситуации выживает мир классической музыки, какие формы находят в США, Европе, Азии.
— Кроме того, мы видим несколько вариантов поведения в сложившейся ситуации: театр «Метрополитен-опера» полностью отменил сезон 2020/21, в Москве залы заполняются до 15 января только на 25 %, у нас — шахматная рассадка и все меры предосторожности. Какой вариант кажется вам наиболее жизнеспособным? Все это отображение только бизнес-стратегий или национального менталитета?
— Во Франции обе сцены Оперного театра тоже закрыты. Закрыта и Парижская филармония, там это решение мотивировали проходящей реконструкцией и ремонтом. Да, удивительно, но Беларусь стоит абсолютно особняком во всех своих начинаниях и взглядах, в том числе на все сегодняшние сложности. И у нас концертные залы не закрывались.
Во время первой волны пандемии коронавируса, когда все еще было в «диковинку», моя реакция и реакция руководства филармонии были моментальными. Мы уменьшили количество приходов на работу, ввели больше самостоятельных занятий и занятий по интернету. И как я ни пытался подвигнуть нашего нового молодого генерального директора Александра Никиту на возможность проводить концерты в онлайн-режиме, он считал, что этого делать не стоит, надо оберегать музыкантов и не подвергать их лишнему риску. Затем все пошло на спад, и мы благополучно ушли в отпуск. В сентябре свободно и смело открыли симфонический сезон, причем с аншлагом. Настроение у всех было приподнятое. Был большой успех, очень эмоциональный и для оркестра, и для публики. Но потом снова навалились серьезные сложности…
Филармония не сильно трясется по этому поводу. У нас идут концерты, бывает и по два в день. Другое дело, что в этой ситуации есть два аспекта, и оба отрицательные. Первый — в зале гораздо меньше людей, чем обычно. И второй — мы получаем разнарядку от руководящих организаций, в данном случае от Министерства культуры, согласно которой обязаны выполнять план. Слова «план», «планирование» в творческом процессе для меня вообще выглядят странно. Наша деятельность — живой творческий процесс. Здесь не может быть жестких условий: кровь из носу, но сделайте 30 концертов или даже 50.
С сыном Александром. 2005 г.— Из-за пандемии план не отменяли?
— В Белгосфилармонии — нет. И мы еле-еле догоняем его. В другие времена выполняли план по необходимому количеству годовых выходов на публику и количеству обслуженных зрителей за счет гастролей. Если были, допустим, гастроли в Европу, где в течение 30 дней мы давали 25 концертов, это составляло половину нашего годового плана. И когда оркестр возвращался, мы спокойно и взвешенно планировали дальнейшие концерты. И все выходы на публику из-за этого были праздничными и волнующими, потому что не были многочисленными — максимум два раза в месяц, а то и один. Зато каждое наше выступление становилось событием, и мы имели возможность тщательно готовить программы.
Я сознательно сокращал наши выходы на публику, потому что, кроме нас, в филармонии есть и другие коллективы, публика должна их тоже видеть и знать. И приходить на их концерты. Сейчас за неимением гастрольной деятельности мы выполняем план благодаря концертам в Минске. В декабре, по-моему, у нашего оркестра будет восемь концертов. Никогда такого не было. Правда, из этих восьми есть несколько закрытых корпоративных, заказных мероприятий. Но это не уменьшает нагрузку оркестра. Мы ответственно относимся к любому выходу перед публикой.
30 и 31 декабря всегда был переаншлаг на наших знаменитых концертах «Новый год в филармонии». Я не заглядываю вперед, но надеюсь, что и сейчас интерес к классике будет не меньший. На эти выступления цены на билеты всегда были чуть выше, и благодаря этим сборам у нас была возможность материально поддержать коллектив, и не только наш, но и другие коллективы филармонии. Все с нетерпением ждали этих концертов, так же, как и детских «елок». Они тоже потом «кормят» творческих работников пару месяцев, а то и больше.
— Вы славитесь этими эксклюзивными проектами на Новый год, и благодаря вам, Александр Михайлович, в Минске прижилась новая традиция: 31 декабря идти не в баню, а в филармонию.
— Да, мы стараемся. И я очень серьезно подхожу к программам, каждый год придумываю что-то интересное и новое. Программу иногда варьируем, в зависимости от ценообразования и количества солистов. Был вариант с участием цирка, потом — с талантливыми детьми.
Концепция концерта этого года — показать мастерство ведущих солистов нашего оркестра. Сделать парад солистов-инструменталистов. Как правило, мы не обходились и без вокальной составляющей. Наша публика всегда ждет этих выступлений, мы постараемся оправдать все ожидания.
— А что выберете для тромбона? Интересуюсь как тромбонист в прошлом.
— Вы знаете «Розовую пантеру» Генри Манчини? Мы нашли версию с тромбоном. Может быть, это переложение. Я хочу, чтобы наш ведущий музыкант продемонстрировал свое уникальное мастерство.
На фуршете после концерта с Монсеррат Кабалье и Святославом Бэлзой. Москва. 1995 г.— Какие еще декабрьские концерты стоит назвать?
— 11 декабря прозвучит Первый фортепианный концерт Чайковского. Вот посмотрите на афишу, кто-то говорит — это «кол» (улыбается). Или можно прочитать как первый Чайковский. Что, в общем-то, верно. Чайковский не один. Был советский композитор Борис Чайковский, жив-здоров Александр Чайковский. Так что Петр Ильич в самом деле первый. Надеюсь, концерт привлечет публику. Во-первых, в этом году юбилей Чайковского, 180 лет со дня рождения. Во-вторых, у нас очень симпатичный солист — Александр Музыкантов. Люблю этого молодого, но уже маститого музыканта. Он пианист-виртуоз, преподаватель, доцент нашей академии музыки. Мы стараемся с ним поддерживать регулярный контакт, он штатный солист нашей филармонии. Петр Ильич испокон веков привлекал зрительское внимание. Тем более такое произведение, как Первый концерт для фортепиано с оркестром.
19 декабря в Малом зале наши солисты предложат изюминки камерной музыки. А 25 декабря предложим любопытный международный проект. Наш оркестр впервые в Беларуси исполнит произведение израильского композитора, ученого и поэта Баруха Берлинера «Сотворение мира». Он не имеет никакого отношения к одноименному балету Андрея Петрова, поставленному в Большом театре Валентином Елизарьевым. Это симфоническая поэма для чтеца и оркестра. Дирижером выступит Михаил Кирхгофф. Проект уже видел свет, исполнялся в Санкт-Петербурге, Ташкенте, других городах, и теперь Минску предложили познакомиться с этой историей.
Дальше через зиму, в которой предполагаются интересные программы (продолжим бетховенский цикл, сыграем первую, вторую, третью и четвертую симфонии в двух вечерах, программу французской музыки, которой будет заниматься дирижер Юрий Караваев), плавно будем двигаться к весне. Есть планы отметить 8 Марта, и накануне 7 марта хотим пригласить на сцену детей музыкантов нашего оркестра, племянников, внуков, прочих юных родственников, среди которых есть и талантливые, студенты академии музыки и колледжа при академии искусств, колледжа имени Ахремчика.
— Александр Михайлович, вы сталкивались с критикой в социальных сетях за вашу центристскую позицию?
— Я с любопытством листаю Facebook, а с критикой в своей адрес столкнулся после истории с камерным оркестром, когда музыканты с бело-красно-белыми флагами после концерта покидали сцену. Они, видимо, считали, что это была такая задорная игра? После этой ситуации появились какие-то критические реплики. Пианиста Андрея Сикорского, который должен был с нами выступать, пытались втянуть в эти распри, его убеждали, чтобы он не выходил на сцену рядом со мной. И сейчас я улыбаюсь, разговаривая с вами на эту тему. Потому что я точно знал, что Андрей выйдет и мы прекрасно сыграем Пятый фортепианный концерт Бетховена. Меня эта история задела, но здоровья не подпортила. Я был абсолютно уверен, что Андрей придет к правильному решению, и публика его поймет, и никаких демонстраций не будет.
Для нас это еще в новинку, а на Западе есть давно. Например, дирижера Валерия Гергиева там считают человеком, близким к Путину, к которому на Западе отношение не везде одинаковое. Перед концертом Гергиева в Мюнхене были демонстрации прямо у входа в концертный зал. И там к подобному относятся гораздо спокойнее, чем у нас. Хотя это неприятно.
— А как сам Гергиев к этому относится?
— А ему вообще, по-моему, наплевать. Он знает, что его поддерживает бургомистр Мюнхена. Гергиева поддерживает оркестр, который выбрал его своим руководителем, и ему этого достаточно.
— Александр Михайлович, вы следили за ситуацией в Большом театре, в Купаловском?
— Как сказать, специально не слежу, но о ситуациях знаю. В Большом театре произошел инцидент, на мой взгляд, некрасивый и неприятный, когда люди пришли на оперу Римского-Корсакова «Царская невеста», а ведущие музыканты оркестра посчитали возможным высказать какие-то свои мысли, кто-то в зале запел гимн «Магутны Божа». Таким образом спектакль попытались превратить в политическое собрание.
— А вы пошли бы главным дирижером в Большой?
— (Смеется.) Это вопрос очень сложный… Я никогда не трачу время на какие-то мысли по поводу фантазий.
— Но совмещать работу в таком оркестре и Большом театре возможно?
— Даже думать на эту тему не хочу. Такого предложения нет, и при той ситуации, которая складывается в театре, оно не поступит. Если бы театр хотел сотрудничества со мной, он бы его сохранил и продолжил, потому что при прежнем генеральном директоре Владимире Гридюшко оно началось. Когда он узнал, что я готов прервать сотрудничество с Самарским театром оперы и балета, предложил мне офис в виде отдельного кабинета как народному артисту Беларуси и должность приглашенного дирижера. Плюс предложение постановки «Князя Игоря». Контракт был подписан на пять лет, но после ухода Владимира Гридюшко новое руководство его прервало.
— Премьера этой оперы в постановке режиссера Галины Галковской прошла под вашей музыкальной редакцией. Сейчас вы дирижируете спектаклем?
— Нет. Ни «Князем Игорем», ни «Пер Гюнтом», которого я тоже выпускал.
— Почему? Это же все — ваше детище…
— Вы задаете правильный вопрос. Почему? «Евгений Онегин», которого я в свое время поставил, «Щелкунчик» — тоже мой спектакль. Можно было бы рассматривать любые варианты и формы сотрудничества — главный дирижер, или первый дирижер, или старший. Как угодно… И этот момент меня волнует как раз гораздо больше всех разговоров в интернете обо мне и больше всех политических акций.
Как-то Большой театр пригласил для постановки «Травиаты» выдающегося латвийского актера и режиссера Андрейса Жагарса. Он работал генеральным директором Латвийской национальной оперы в Риге, и с его именем связано новое возрождение этого театра. Он приглашал к сотрудничеству Андриеса Лиепу, Михаила Барышникова, гениального американского режиссера Боба Уилсона, вел один из сезонов проекта «Большой балет» вместе с Илзе Лиепа на телеканале «Культура». Он был великолепным менеджером, неоднократно приглашал меня и певицу Ирину Крикунову выступать в Риге. И вот во время обеда в Большом он вдруг спросил администрацию театра: «У вас через улицу живет и работает такой выдающийся дирижер и мастер, как Александр Анисимов, который дирижирует по всему миру, а в своем родном городе и театре не дирижирует. Почему?» Дирекция не смогла ответить на этот вопрос.
Но приподнявшись над всеми сегодняшними проблемами, я бы хотел сказать, что уже 20 лет открываю дверь в филармонию для того, чтобы работать с нашими музыкантами, чтобы встречаться с публикой Беларуси и Минска, в частности. И для меня это огромная радость. Я где-то читал, что в основном профессия дирижера — это профессия долгожителей. Мравинский, Караян, Тосканини, Клемперер, Фуртвенглер, Стоковский прожили до 90 лет. И все они практически до последних дней не прекращали своих встреч с музыкой и оркестрами. Даже некоторые медики пытаются разобраться в этом феномене — почему? А с подачи ЮНЕСКО труд дирижера даже приравняли к труду молотобойца в кузнечном цеху.
— Сочетание физического и умственного труда?
— И еще эмоционального! Это сочетание дает жизненный тонус, позитив, отбрасывающий некоторую шелуху, которая всегда существует вокруг нас. Это возможность и искусство не замечать этой шелухи за счет концентрации на своей основной миссии. Будем говорить красиво и высоко: это и дает мне возможность чувствовать себя гордо, несмотря ни на что.
— Геннадий Рождественский и Владимир Федосеев входят в ваш список любимых дирижеров?
— Да, конечно. Геннадий Рождественский прожил до 87 и работал до последнего. Он был моим педагогом в аспирантуре Московской филармонии, профессором на кафедре оперно-симфонического дирижирования. Позже он возглавлял эту кафедру. Владимир Федосеев, которому уже 88, работает до сих пор и находится в прекрасной творческой и физической форме. Это умение приподниматься над частностями жизни и видеть главное.
Как сохранить сегодня согласие в творческих коллективах?
— Александр Михайлович, согласие в обществе сродни согласию в оркестре: без него невозможно двигаться вперед и делать общее дело. Увы, сегодня многие творческие коллективы из-за различных разногласий раскалываются…— Любой коллектив — живой организм и большая семья, и, как в любой семье, в нем могут быть разные подходы к разными ситуациям, жизни, искусству, политике, здоровью. Но специфика работы такого организма, как симфонический оркестр, заключается в том, что, когда мы на сцене, времени для каких-то дискуссий и обсуждений практически не существует. Мы сразу должны работать. Перед нами документ — ноты, и мы должны их почувствовать, вдохновиться и попробовать вдохновить тех, кто пришел на концерт.
Работа наша не рабская. Мы не работаем из-под палки или из-под кнута. Мы, в общем-то, творим, и слово «работа» даже не совсем подходит к тому процессу, который происходит на сцене. Это процесс непростой. И не все музыканты всегда легко и сразу убегают после репетиции из зала. Бывают периоды, когда изматываемся после каких-то особо сложных программ. Конечно, общение все равно происходит, как и обсуждение каких-то общественно-политических процессов. Но почему наш коллектив при всем различии взглядов и полярных точках зрения все-таки не раскололся? Может, прозвучит нескромно, но во многом это замыкается на моей личности. Музыканты, а это 110 человек, видят мою преданность делу и коллективу. Не просто мифическому организму, а конкретным людям, где каждая боль, каждая проблема, каждый вопрос, который возникает и волнует, всегда проходят через меня. Они это знают и чувствуют. Они знают мою позицию: я категорически против всех ситуаций, которые не имеют отношения к музыке, нашей профессии, конкретному концерту или конкретной программе. Когда вы вышли на улицу после репетиции или концерта — вы свободные взрослые люди, которые в меру своих мировоззрений, воспитанности и возможностей могут выражать свою позицию по отношению к тем или иным событиям.
pepel@sb.by
