Я слышу, как тикает время
Валерий Тодоровский с 1991 года (с «Любви») казался мне самым талантливым режиссером своего поколения – и, может быть, не только в России. И за двадцать два года, прошедшие с тех пор, я этого мнения не изменил.
Тодоровский снял довольно много – «Страна глухих», «Тиски», «Стиляги», «Мой сводный брат Франкенштейн», «Любовник» – и спродюсировал еще больше. Только что он закончил 12-серийную сагу «Оттепель» – трагикомедию о советской богеме начала шестидесятых. В прошлом году ему исполнилось 50. Несмотря на все эти достижения, мне по-прежнему кажется, что его главная картина впереди.
– У тебя нет ощущения, что сегодня нельзя снять фильм про жизнь? Нормальное реалистическое кино вроде «Странной женщины», где ты в 15 лет дебютировал?
– Неплохой был фильм, я там играл сына главной героини. Говнючка такого.
– Но сейчас ты не снимешь социальное кино.
– Запроса нет. Реалистическое кино, может быть, вообще закончилось – или по крайней мере ушло в подполье? Я не исключаю, что оно оттуда вылезет, снова станет мейнстримом, но пока его место на фестивалях или в интернете. В кинотеатр ради него никто не пойдет. И скажу тебе честно: смотреть фестивальное кино стало тяжелой работой. Я недавно просмотрел три артхаусных фильма подряд, якобы про жизнь, и как раз жить-то мне и расхотелось.
– Ну, «Любовь» Ханеке ты наверняка посмотрел. Хотя бы для сравнения с собственной «Любовью».
– Посмотрел. Мощно. Это тоже, конечно, не для всех, но Ханеке снимает фестивальное кино по крайней мере со страстью. С диким желанием просто ткнуть зрителя носом – вот, это будет с тобой, будет старость, будет болезнь, смотри, не говори, что тебя не предупреждали! Страсть спасает.
– Ты не думал снять «Любовь-2» лет через 30, когда герои тоже будут стариками?
– А что, идея. Женя Миронов активно снимается, Наташа Петрова снимает – она режиссер теперь… Но вот будет ли тогда такое кино?
Я понимаю это беспокойство – слом действительно произошел громадный, он еще не осознан.
Сегодняшний зритель – не только в России – ничего про себя понимать не хочет. Он панически боится вторжения реальности даже в собственную жизнь, не то что в кино. Жизнь ведь еще не реальность. Жизнь – это быт, повседневность, рутина. А реальность – это когда в нее вторглась история, большое событие, любовь, в конце концов... И человек заслоняется от этого двумя руками! Если же ему еще и в кино начнут рассказывать про его проблемы – он побежит оттуда стремглав, что мы и наблюдаем. Кино ушло в жанр, в сказку. Очень возможно, что есть два мира – в России их разделение особенно заметно: страна, которая за окном, и страна, которая в интернете. Та, что в интернете, – готова думать и смотреть серьезное, но согласись, что интернет-просмотр – другой жанр. Это не то кино, которое становится праздником, на которое ты идешь с девушкой и/или пивом.
– Подожди, но ведь «Астенический синдром» Муратовой, скажем, – хоть он и тычет человеку в лицо эту самую гнусную реальность, – вызывал облегчение, даже хохот. Было ощущение вскрытого нарыва.
– Но, во-первых, вскрывать нарыв – ничего особенно приятного, что для врача, что для пациента. А во-вторых, сегодня феноменальная эпоха: нарыв не осознается как нарыв! Человек считает себя нормальным, зачем ему скальпель? Кино перестало быть зеркалом реальности и стало ее творцом, окончательно эту черту провел «Аватар», собравший в России сто миллионов долларов. Никто вообще не верил, что в России можно делать такие сборы! Кстати, в какой-то момент самым своим важным фильмом я считал именно «Сводного брата Франкенштейна». Мне казалось, я говорю там зрителю о самых важных вещах. И это был мой самый ощутимый провал в прокате – фильм шел три дня, практически не собирая залов. И прокатчики не удивлялись, их скорее удивляло, что я ждал чего-то другого.
– Между тем в сети это самая скачиваемая твоя картина.
– Я же говорю: сеть – другой мир.
– Ну хорошо: в жанровом или сказочном кино Россия сможет догнать остальных?
– Прежде всего: что значит – догнать мир? Мир давно лег под Голливуд, не конкурирует с ним. Европа уж точно. Исключение – Франция. Мы по крайней мере бросаем вызов: давайте попробуем делать свое. За последние два-три года процент хороших фильмов вырос в разы. Их было бы еще больше, если бы не потерянное поколение, которое не сумело получить базовые навыки в девяностые. Здесь – провал. Но уже сегодня Россия делает вполне качественные блокбастеры. «Шпион», скажем.
– Согласен.
– Только что вышло «Метро» – я не успел посмотреть, но люди, которым я доверяю, говорят: вполне голливудского уровня блокбастер с хорошо прописанными характерами. Я, кстати, думаю, что это и будет наше ноу-хау – характеры, психологизм, мы это унаследовали от советской школы.
– Тебе не кажется, что СССР у нас все-таки еще впереди?
– В каком смысле?
– В том, что мы откатились назад. И если хотим идти вперед, нам придется его миновать снова.
– В профессиональном отношении мы откатились безусловно, но в остальном... Ты же сам понимаешь: это была искусственная, изолированная страна. В ней люди действительно могли пять часов стоять на морозе в очереди за книжкой или менять на эту книжку с трудом собранные двадцать кило макулатуры. А будь это открытая страна, куда свободно попадал бы тот же Голливуд с большими рекламными бюджетами, – сильно сомневаюсь, что «Странная женщина» выдержала бы тут конкуренцию с жанровым кино. Правда, и само это жанровое кино было бы другое – но сомневаюсь, что СССР с упоением смотрел бы серьезные американские картины. Максимальные сборы тут делали «Есения» и «Большие гонки».
– Ну, изоляционизм вернуть никогда не поздно...
– Железный занавес – вряд ли. Даже у гораздо меньших стран получается с трудом.
– А ты посмотрел «Операцию «Арго», которая с таким шумом награждается в Штатах?
– Посмотрел.
– Тебе не кажется, что это хороший советский патриотический фильм, с местными примочками и приемами семидесятых?
– Э, нет, телега впереди лошади. Это хорошее советское кино было голливудским по корням и приемам.
– Да ладно.
– Да серьезно! Сталин этим очень вдумчиво занимался. Эйзенштейн, Александров, Ильф и Петров – все ездили учиться в Штаты, а сколько оттуда приехало техники? Все чертежи кранов, осветительные приборы – всё заимствовалось, Голливуд ни из чего не делал военной тайны. Тот же Райзман – абсолютно американский режиссер! Да что Райзман – «Операция «С Новым годом» Германа по классически голливудскому сценарию Володарского, это что такое? Типичная голливудская схема военного триллера, противостояние двух сильных героев в экстремальной обстановке, только снято в манере советского авторского кино. Вся советская кинодраматургия – Габрилович, Володарский, Дунский и Фрид, которые вообще считали американское кино своей главной школой...
– Фрид говорил, что это кино на него повлияло больше, чем лагерный опыт.
– Конечно! И во многом они выдержали этот опыт, потому что их идеалом был американский герой-индивидуалист.
– Что ты сейчас собираешься делать?
– Идей много, одну могу рассказать. Я со времен ВГИКа мечтал сделать две картины: про стиляг и про холеру в Одессе. Про стиляг сделал. Про холеру – я же отлично помню семидесятый год. То есть помню странной памятью – смутно, но ярко. Это был такой гротеск: город абсолютно закрыли. Ни въехать, ни выехать. Масса разлученных семей, оборванных связей. Трагифарс, пир по время чумы: город почувствовал себя отрезанным и зажил бурно, даже хулигански. Вот про такую Одессу я хочу снять, но это очень трудно.
– Тебе исполнилось 50…
– Я тихо отметил.
– Почему? Сделал бы ретроспективу…
– Я это ненавижу! Когда на сцене Дома кино сидит юбиляр, а к микрофону выходят люди его хвалить… Нет, мы тихо напились в ресторане в узком кругу.
– Сильно меняется жизнь после 50?
– Ты уже боишься?
– Мне через пять лет, если доживу.
– Бойся, бойся. Правильно. Хотя пять лет – это еще очень долго. А разница вот в чем. До пятидесяти я теоретически знал, что время идет. А сейчас я слышу, как оно тикает.
Дмитрий Быков.
