Есть на свете места, где коммунизм наступил давно и очень не хочется, чтобы что–то изменилось...
Сколько мне было лет, когда я впервые переступил порог библиотеки, и не припомню. Стараюсь восстановить то событие в памяти — не получается. Именно отсутствие точного воспоминания, когда нет ни картинки, ни звука, ни запаха, подсказывает, что возраст мой тогдашний был совсем ничтожный. Но то, что встреча с библиотекой произошла раньше, чем я переступил порог школы, — это точно. Как говорят, и к гадалке не ходи.
Не думаю, что кто–то станет спорить, если я скажу, что самое великое изобретение человечества — книга. Сам я в это верю уже давно. Как и в то, что все, что с людьми происходит, — только для того или следствие того, чтобы история человеческой жизни когда–то попала на страницы книги. Возможно, всего только одной строкой, возможно, коротким абзацем, ну а если повезет, то и целой страницей... Пусть даже и электронной.
В библиотеке не требуют за книги денег. Заполнят формуляр, а потом приходи, бери, читай, выписывай, вникай, фотографируй, перерисовывай. Тут тебе и стол со стулом, и лампа с мягким светом, и тишина. Еще этот удивительный шорох страниц, с чем его сравнить? В библиотеке, как и в соборе, все люди кажутся лучше, чем они есть на самом деле. Академик равен школьнику. Почему так происходит — не знаю, но всегда этому поражаюсь. Это так удивительно и хорошо, что порой даже становится неудобно.
Я помню школьную библиотеку своей восьмилетки и зачитанные книги, похожие на израненных солдат. Распухшие, переклеенные, перепачканные чернилами, с отпечатками пальцев, с помятыми страницами и обложками, название едва различимо. А в них портреты: с усами, рожками, очками и черной пиратской повязкой на глазу. Эта метаморфоза была присуща учебникам и хрестоматиям по литературе. А вот со стен библиотеки те же классики взирали и взирают на посетителей вполне себе доброжелательно...
Библиотекарь — слово мужского рода, но, хоть убей меня самой толстой и тяжелой книгой, а мужчину–библиотекаря мне видеть не доводилось. Хотя знаю тех, кто учился на библиотечном факультете. В наших библиотеках мужчины не приживаются. Там работают только женщины. Они тихо ходят среди книг, прикасаются к ним. Они вместе с ними дышат. Да, вот еще, думаю, что это очень важно: они отличаются от учителей тем, что не ставят школьникам и студентам оценок и зачетов. Может, еще и поэтому мне нравилось пропадать в тихих библиотеках. И знаете, это осталось на всю жизнь — всегда кажется, что самая интересная, главная и важная книга, прочтя которую наступит прозрение, пока еще впереди. Мне ее не выдали, а сам не нашел. Автор и название пока неизвестны. Библиотекари ее хранят на одной из полок. Выглядит она обыкновенно, так, как и другие. Стоит себе молча. Ждет. Возможно, ее даже и открывали только один раз, чтобы поставить штамп и номер...
Помню многие библиотеки и тех, кто в них работал. Деревенские, где громко скрипят крашенные суриком половицы, а книги пахнут сыростью и дымом печки. Библиотекарш, перебирающих крестьянскими пальцами формуляры в длинных фанерных ящичках. Помню всегда элегантную библиотекаршу художественного училища. Она, сама того не подозревая, давала мне книги и альбомы, от просмотра которых кружилась голова и исчезали границы государств. Иногда кажется, что именно библиотекари знают будущее каждого, кто просит книгу. Когда учился в институте, там в библиотеке было специальное помещение, где хранились ценные экземпляры. Я дружил с библиотекаршами, и они давали посмотреть альбомы, на которых еще и штампов не было.
Потом была «Ленинка» с ее фондом редкой книги и читальным залом. Библиотека Союза писателей, в которой я мог сидеть часами, читать, смотреть и разговаривать с библиотекаршей не только о книгах и писателях, но и о многом другом...
P.S. Утро. Дочка уже оделась, собирается в университет. В двери останавливается, поправляет на плече сумку и говорит, что вспомнила: первой пары сегодня не будет. Я делаю удивленные глаза, а она радостно добавляет, что посидит в библиотеке.
Советская Белоруссия №218 (24355). Среда, 20 ноября 2013 года.
