Евгений Евтушенко о жизни в Америке, встречах с великими и напрасно утерянных советских традициях
В свои 77 лет автор хрестоматийной фразы «Поэт в России больше чем поэт» полон энергии и творческих замыслов. Его по-прежнему отличает активная гражданская позиция. Любимая фраза, которую он сейчас часто повторяет, — «Любая стена — это дверь», сказанная Альбером Камю.
— Нужно своей энергией, как лазером, пробивать любую замшелую стену, чтобы все-таки добиваться своего, — уверен Евгений Евтушенко.
Большую часть года он живет с семьей в американском городе Талса (штат Оклахома). Но каждое лето приезжает на родину, встречается с друзьями и читателями. Как признается сам, любит выступать перед людьми. Говорит, потом, когда сидит дома один и пишет, перед ним проходят лица людей, которых когда-то видел.
Наверняка и те, кому посчастливилось общаться с Евгением Александровичем в его нынешний приезд в Беларусь, надолго сохранят в памяти встречу с легендой российской поэзии.
Ну не тупые…
Я Михаилу Задорнову, а это мой близкий друг, говорю: «Что ты все время повторяешь «эти тупые американцы»?! Ведь там, как и у нас, есть разные люди, и среди них достаточно здравомыслящих, думающих, образованных.
Я преподаю в американском университете русскую поэзию. Курс доступен для студентов любых факультетов, на мои лекции приходят и будущие инженеры, и программисты, и врачи, и геологи. Им нравится. Я даже стал им читать дополнительно курс европейского и русского кино.
Некоторые из них до поступления в университет никогда не видели ни одного иностранного фильма: в Америке, в отличие от своих, голливудских, они выходят очень маленькими тиражами. Знаете, какой фильм пользуется особым успехом у моих студентов? «Летят журавли». А ведь сколько лет картине! Или, казалось бы, сложный фильм для понимания молодежи «Холодное лето 53-го», но мои ребята сидели и плакали. А однажды просто порадовали. Показал российский «Ночной дозор», ничего о фильме не говоря заранее. Самому мне он категорически не понравился, хоть столько людей рвалось его смотреть. Вообще, считаю этот фильм позором, демонстрирующим низкий вкус определенной части нашей публики. Так вот во время просмотра встал огромный черный парень баскетбольного роста и говорит: «Мистер Евтушенко, мы просим остановить эту третьесортную голливудщину!» Я был просто в восторге: прививаю им хороший вкус! Кстати, нашел фильм, который сразу и сильно меняет вкусы людей. Сам смотрел его раз 60. Это итальянская картина 1948 года «Похитители велосипедов». После нее молодые люди смотрят на искусство совершенно другими глазами.
Вообще, свою работу в США воспринимаю как своего рода миссию. Точно знаю, что многие из студентов, которых я за эти 18 лет выпустил, стали людьми, которые никогда не позволят себе высокомерного отношения к российскому народу.
А тупиц и в России тоже хватает. Моя жена Маша – врач, но на работу в Америке устроиться не смогла, потому что наши дипломы там не признаются, нужно заново пересдавать все экзамены и снова учиться. Тогда она решила сменить профессию и поступила на филфак в своем родном Петрозаводском университете. Ей было уже к 35 годам, сокурсникам она казалась немолодой, взрослой женщиной. И как-то перед экзаменами один парень подходит: «Ой, Мария Владимировна, мне тут сказали, что будут спрашивать повести какого-то Белкина. Я везде обыскал, нет такого автора – Белкин, подскажите, где почитать».
Так что мы должны оглянуться и на себя. Все упирается в образование. Есть базовые книги, которых нельзя не читать. Есть фильмы, которые нельзя не видеть. Вообще необразованность — это болезнь глобальная и общая, это мировая болезнь сейчас.
Эльба — это такая речка
В 1972 году мне пришлось инструктировать американского президента Никсона перед его поездкой в СССР для переговоров по сокращению вооружения. Он у меня спросил: «Мистер Евтушенко, я получу 20 минут прямого бесцензурного эфира и буду говорить на весь Советский Союз. Как вы считаете, с чего мне лучше начать, чтобы затронуть сердца русских людей? Ведь у меня плохая репутация: я не разделяю коммунистической идеологии, потому что ваш лидер господин Хрущев все время говорит, что собирается выкопать могилу капитализму». Я ответил: «Начать, конечно, нужно со встречи на Эльбе». При нашем разговоре присутствовал Киссинджер, и Никсон вопросительно посмотрел на него. Тот объяснил, что Эльба — это такая речка, где в 1945 году встретились две союзнические армии. Выяснилось, что президент никогда об этом не слышал! И вдруг он меня спрашивает: «Столько лет прошло, неужели у вас еще помнят о той войне?» Что вы хотите: молодая нация, память короткая. Я ему говорю, мол, у нас в стране нет ни одной семьи, наверное, которую так или иначе не задела бы эта война. Он снова спрашивает: «А сколько всего вы потеряли в этой войне?» Я сказал: «20 миллионов». Такой тогда была официальная цифра, потом она поднялась до 27 миллионов. Никсон был потрясен. Между прочим, потом в Москве он сделал действительно решающие шаги по сокращению американских вооружений.
Общеизвестно, что Рейган путал Боливию с Бразилией. А несколько лет назад, когда демократ Джон Керри баллотировался на пост президента США, его спичрайтеры записали ему речь, где была часть, касающаяся взаимоотношений с Россией. Там оказалась дикая ошибка, что-то вроде «мы за сильную Россию, но не хотим диктаторской России, как во времена кровавых подвалов Таганки», вместо Лубянки. Эти ошибки делаются не со зла, не нарочно. Просто американцы в какой-то степени островитяне.
Вот мне Стейнбек рассказывал: когда он путешествовал по Америке, один фермер ему пожаловался, мол, замучила засуха, знающие люди говорят, это коммунисты русские установили себе какие-то подземные сооружения и наши облака к себе втягивают. Стейнбек, хохоча, так мне комментировал это: «Кажется, у русских тоже есть люди, которых они обвиняют во всем плохом, что происходит, только называют они их американцами». Вот тут он попал в точку! Мы ссылаемся на них. Они – на нас. И это обоюдная дурость, которую нужно прекратить.
«Вас к телефону Брежнев!»
Про себя и Брежнева я слышал много небылиц. В действительности же с Леонидом Ильичом я имел только одну беседу.
В 1972 году меня не пускали в Америку. Не подписывали характеристику. А у меня был запланирован концерт в Мэдисон-Сквер-Гарден, проданы все билеты. За аренду зала мои американские друзья заплатили гигантские деньги, там прежде никогда вообще не выступал ни один поэт. А здесь характеристику не подписывают, загранпаспорт не дают да еще потребовали, чтобы я отправил телеграмму, будто болен и потому концерт отменяю. Я сказал: «Это вы больны, а не я». И написал гневное письмо Брежневу.
И вот сижу в Доме литератора, настроение отвратительное. Как объясняться с американцами? Позора не оберешься. И вдруг бежит дежурная: «Вас к телефону Брежнев!» Беру трубку и слышу: «Евгений Александрович, не расстраивайтесь, вы же знаете, так у нас бывает. Ведь и мне, когда еду за рубеж, тоже характеристику не подписывают». Я обалдел просто, честное слово, спрашиваю: «Неужели?» «Ну такой порядок, что, вы не знаете, сколько у нас бюрократов? Так что можете ехать», — отвечает. Я тогда на радостях говорю: «Леонид Ильич, какие будут ваши ко мне пожелания?» Инструкция, которую я получил от партии, оказалась короткой: «Ты Америку лучше знаешь, чем я, так что действуй, будь самим собой и счастливого пути». Вот такой был случай.
И еще насчет Брежнева. Мне об этом рассказывала Клавдия Ивановна Шульженко. После концерта по случаю дружеского визита в Москву Эриха Хонеккера она была приглашена на правительственные посиделки. И вот Хонеккер жалуется Брежневу, что опять Евтушенко, будучи в ФРГ, высказывался о неизбежном воссоединении Германии. Мол, этим в свое время еще товарищ Ульбрихт возмущался и звонил товарищу Хрущеву, а Евтушенко по-прежнему такие вещи говорит. Брежнев ответил, что он был в кабинете у Никиты Сергеевича во время того разговора и помнит его фразу: «Вот чего делать-то с этим Евтушенко? В Сибирь его сослать, так он же там родился…» А затем, чтобы уйти от этой темы, Брежнев обратился к Шульженко: «Клавочка, ты спой нам какую-нибудь песню Евтушенко». И она спела: «А снег повалится, повалится…»
И еще один знаю случай точно. Это когда я написал письмо протеста против вторжения в Чехословакию. Конечно, никто меня тогда по головке не погладил и книжки остановили и так далее, но не тронули. Проходит время, Брежнев уже скончался, мне звонит его помощник и говорит, что сдает дела и хочет мне презентовать любопытное письмишко. Я поехал. Он показывает письмо, которое подписали 12 писателей с просьбой лишить меня советского гражданства, и рассказывает, что и как происходило. Оказывается, один из его коллег, помощников Брежнева, все время старался поставить этот вопрос на Политбюро, и вот наконец протащил в повестку дня. Косыгин сразу же высказался, мол, наверняка от зависти решили с Евтушенко расправиться под шумок. А Брежнев вспомнил историю про двух инженеров, которых он знавал еще до войны в Днепропетровске. Один все время обвинял другого в бюрократии и в результате засадил его в тюрьму. Когда пришли немцы, они освободили этого человека, предлагали ему сотрудничество, но он отказался, а затем стал подпольщиком. А тот, кто его засадил, сразу же переметнулся к полицаям. И вот Брежнев, рассказав эту историю, говорит: «У меня до сих пор от этих воспоминаний кошки на душе скребут. А что касается Евтушенко, то, случись война, в подпольной организации я его вполне представляю, а вот в полицаях – нет. Закрыт вопрос». Вот такие истории.
Есть чему поучиться
Писатели должны быть доступными для своих читателей и читатели для них. В последнее время вообще разорвана эта связь: читатель – писатель. Да и слово писателя потеряло прежний вес в обществе.
Я не идеализирую советские времена, но, считаю, были тогда и хорошие традиции. Например, существовало Бюро пропаганды советской литературы, где работали чудесные писательские вдовы, беззаветно любившие поэзию и прозу. Они находили молодых, еще неизвестных, авторов и давали возможность им проявиться. Меня в Союз писателей приняли, когда еще Сталин был жив, в 1952 году, но в 1949-м, 17-летним юношей, меня уже приглашали выступить, и я читал свои стихи в парках, во время гуляний, в красных уголках заводов, в библиотеках. Помню, как на меня это действовало. Я видел людей, чувствовал их реакцию на свое слово.
К сожалению, сейчас в России нет организации, которая устраивала бы подобные туры. А вот американцы взяли этот опыт на заметку после того, как приезжали в СССР в 1960-х и видели, какое огромное количество слушателей собирают наши выступления. Сейчас в Америке есть не меньше тридцати лекционных бюро, которые занимаются только тем, что устраивают встречи с писателями. Кстати, там есть и другая хорошая традиция. В бюджет любого уважающего себя университета, будь он государственный или частный, включены деньги на оплату штатной должности «приглашенный писатель». Что это дает? Для самого писателя это неплохое подспорье, возможность продержаться на плаву, если он, скажем, пишет новый роман. Поверьте, там тоже есть писатели хорошие и серьезные, которые трудновато живут. А в университете он не загружен лекционной работой, в основном ведет литературное объединение, поддерживая тем самым вкус к литературе, а вместе с ним и интеллектуальный уровень университета.
Вот этому нам стоило бы поучиться у американцев, а не традициям масскультуры, которые мы быстренько усвоили и, уже никому не подражая, начали производить собственную пошлость. Вы посмотрите, что выплескивается на телевизионные экраны, что поют, как себя ведут, какие интервью дают. Позор! И все сходит с рук, все прощается. Но можно ли представить, чтобы так вели себя великие шансонье Ив Монтан или Шарль Азнавур? Вообще, считаю, не должны писатели, актеры из-за того, что они знамениты, разрешать себе то, что не позволительно обычному человеку.
