Меня принесли в этот дом на площади Свободы апрельским днем 41–го года. Вообще–то у дома есть номер — 4, но горожане называют его привычно: «Дом Шменкеля» (на нем висит мемориальная доска герою–антифашисту Фрицу Шменкелю, казненному здесь в 1944–м).
До войны в доме была квартира моего прадеда по материнской линии Ивана Ануфриевича Кудлача. Квартира замечательная, в пять окон! Получил он ее в конце XIX века за ревностную службу комендантом Минской городской управы. Семья у прадеда была огромной: 11 детей. Совершеннолетия достигли лишь 8. Всех детей крестили в православных храмах — Екатерининском на Немиге и Свято–Духовом на Большой Бернардинской.
Новый век, XX, моя 8–летняя бабушка Надежда встретила восторженно. Вся огромная семья собралась за праздничным столом, глава семейства привычно приговаривал: «Каб вам, дзеткi даражэнькiя, лыжачак не хапiла!» Он часто сыпал белорусскими прибаутками. К сожалению, знаю прадеда только по рассказам и фотографиям — его не стало за несколько лет до моего рождения. Плотный, с коротким бобриком стриженых волос, в белом форменном кителе он постоянно был чем–то занят. Хлопотная комендантская должность не давала покоя даже дома — на пороге то и дело появлялся посыльный из управы.
Праздники в семье любили. Особенно Пасху. Светлое Воскресение Господне встречала вся семья после ночных бдений (всенощной). Белоснежную скатерть украшали свежими лианами дерезы — ее собирали младшие дети, цветами. Эти бабушкины рассказы про дерезу я вспоминала, когда школьницей украшала такими же веточками портрет Сталина к юбилею...
В праздники все были хлебосольны. Продукты закупались накануне на Низком рынке. Когда прабабушка выходила на рынок, со всех сторон летело: «Иваниха, бери карбонат свежанький, палендвичку... Хадзi, хадзi сюды...». Для меня, ребенка послевоенного голодного времени, воспоминания бабушки казались фантастикой.
Новое столетие дом на Соборной площади встретил еще не зная, что новый век — жестокий зверь. Горестные исчисления для нашего семейства начались в самом начале ХХ века. Умер старший сын Александр. Болезнь «белого цветка», как тогда называли туберкулез, косила молодежь. Потом началась Первая мировая. Последний из минских градоначальников Станислав Брониславович Хрженстовский объявил о строжайшей дисциплине в прифронтовом Минске. Забот у коменданта городского управления стало еще больше. А горести уж одна за одной сыплются: у старшей дочери, Веры, муж пропал без вести. Без отца остались двое мальчишек. У второй дочери, Надежды, один за другим умирали дети, муж не вернулся с фронта (25–летняя Наденька с дочерью (моей мамой) так и осталась вдовой на всю жизнь).
...Грянула революция. Соборную переименовали в площадь Свободы, но комендант городского совета оставался на своем посту... Он умер легко, во сне. Вечный покой Иван Ануфриевич Кудлач обрел на мемориальном Военном кладбище. А дом на площади Свободы жил дальше. Он выстоял в революцию и в Великую Отечественную, пережил многих своих жильцов и еще стольких же переживет... Больше столетия в нем жили, рожали, праздновали и уходили в мир иной члены семей чиновников, дворников, истопников, музыкантов, даже работников ЦК. Крошечный дворик в форме колодца и галереи квартир с разноголосием их жильцов, казалось, вмещали в себя весь срез тогдашнего городского социума.
В дни Великой Отечественной войны южная часть дома пострадала от прямого попадания бомбы. В 1942–м нашу семью выселили на Немигу, в дом еврейского гетто. А в стенах родного дома расположилась немецкая контрразведка абвер. В нашем любимом дворике–колодце, таком душевном и уютном, расстреливали людей.
Увы, после войны жильцы в свой дом уже не смогли вернуться. В нем прописались учреждения госбезопасности. 3 января 1946 года в доме на площади Свободы готовились к новогоднему карнавалу. На вечер были приглашены отличники учебы, комсомольские активисты. Ближе к полуночи вспыхнул пожар. До сего времени так и не определены причины той страшной трагедии: поджог или нелепая случайность унесла более ста юных жизней...
Меня словно магнитом тянет к этому дому. Он для меня — символ жизни предков, точка отсчета моей сознательной жизни. В детстве я кружила вокруг него, видела во сне, я до сих пор пытаюсь постичь некую его тайну и не могу найти внятных слов...
В начале 90–х годов прошлого века впервые за много лет я смогла снова, как в детстве, пройтись по лестницам старого дома. Я была очень взволнована. Эти обшарпанные стены, выщербленные ступеньки, ажурные лестничные пролеты, потолочные фонари, они ведь все помнят! Родной убогий дом...
Спустя еще какое–то время — уже не было со мной ни бабушки, ни мамы — я стала, пожалуй, единственным и последним свидетелем окончательного забвения некогда бурлящей в этих стенах жизни. Дом готовился к реставрации. Помню, спускались сумерки. Я вошла в наш до боли знакомый колодец двора. В самом его центре лежит куча старого хлама. Обломки вещей — равнодушных соглядатаев сотен человеческих судеб...
Что безнадежно старалась я найти в куче мусора? Невозвратимы прошлые жизни.
Сегодня история моего дома на площади Свободы пишется заново.
Светлана ИВАНОВА.
В поисках утраченного
