В поисках утраченного

Если есть «маленькая Одесса», то почему не может быть «старенького Минска»? Эдакого утилитарного уголка столицы, где в общении идеологические предпочтения не манифестируются. Я говорю о Грушевке — столичном районе, в котором жил ремесленный и пришлый люд аж с ХIХ века.

Грушевские «эскизы», поверьте, займут не последнее место в галерее славы города. Это сегодня поселок находится в центре, «в круге первом» Минска. Например, от здания Главпочтамта улица Щорса и площадь Победы равноудалены. А два века назад район был классической окраиной столицы. Не более. В этом рабочем мегаполисе функционировали: больница, баня, кинотеатр и магазин, в котором отпускали товар «на повер». Разборки и драки случались без крови и милиции, под девизом Леонида Пантелеева: «Четыре с боку — ваших нет!» Изредка воровали яблоки в частных садах и сохнущее белье на веревках. Яблоки — детвора от скуки, белье — чужаки бесстыжие.

Грушевка — это эфир городского бытия, «людская» Минска. Там не прижились архитектурные памятники из мрамора потому, что вкусы и традиции местного населения неистребимы и ненавязчивы. На Грушевке ведь как? Сосед — значимее родни, собака — друг человека, а из всех искусств местные жители раз и навсегда выбрали индийское кино. Сорок лет назад фильмы в кинотеатре «Авангард» обновлялись каждую неделю. Олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике Светлана Богинская, известный врач–эндокринолог Римма Бурчик, «мировая» судья Наталья Бабкина, народный артист Беларуси Виктор Манаев наверняка еще помнят символы культурной жизни: тетю Цилю, Раджа Капура и фильмы «Вор», «Бродяга», «Цветок в пыли». Помнят потому, что нас, сопливую пацанву, к серьезному киноискусству допускала только добрая билетерша тетя Циля, вернувшаяся с войны глухой и с татуированным запястьем...

Грушевцы... Боюсь, что без бани картина грушевского жития будет не полной. Если вам повезет и выпадет случай оказаться на улице Декабристов, зайдите в буфет, что при банно–прачечном комбинате. Там под местный коктейль «слеза комсомолки» вам расскажут не одну историю. Здешние мужики зарастают в легенды быстрее, чем щетиной, которую до сих пор в этих краях бреют опасной бритвой у криво висящего зеркала на стене. Одну легенду я расскажу.

В голодные послевоенные годы «тутэйшы» скорняк Иосиф держал голубей породы нездешней и редкой. Его сын учился на инженера. Как и многие студенты в послевоенном Минске, ходил в отцовских военных брюках–галифе, мечтая об одном: поесть «от пуза». Правда, в силу генетической скромности о колбасе «Одесской» мечтал лишь по праздникам... Скуки ради обучал красивых птиц почтовому ремеслу, и пацан преуспел–таки: голуби стали возвращаться домой из любого места в Минске. А позже, шельмец, по–тихому наладил и бизнес.

Утром продаст самца на Переспе, а к вечеру птица возвращалась домой к голубке. И так он проделывал несколько раз. И деньги в кармане, и птицы в доме... Говорят, когда Иосиф узнал о «славном» изобретении сына, то прилюдно его, взрослого, выпорол. Той же ночью старик разобрал свою голубятню на крыше сарая и неведомо куда снес птиц.

А избиенный отцом студент через много лет опубликовал серию рассказов — посвящение голубятнику, своему отцу... Опубликовал далеко, за морем–океаном, для чужого русскоязычного населения. Вот только Иосиф, увы, трудов сына не увидел. Умер. На Грушевке мужики ведь до 65 лет редко доживают, в «стариках» живут одни женщины.

Чудны дела твои, Господи!

...Там, как нигде больше, почитают мое любимое животное — собаку. Эти умнейшие твари больше века провожали товарные и пассажирские поезда с Брестского вокзала (ныне — ж/д ст. «Институт культуры»). Совершенно спокойно лежали у полотна в теплой пыли, а зимой грелись в вагоноремонтных мастерских, функционирующих с 1871 года. Ныне — вагоноремонтный завод имени А.Мясникова.

Представьте себе уличный диалог. В белорусском языке «собака» — мужского рода, в поселке никогда не говорили на «мове», но нелюбопытный грушевский люд из всего извлекал пользу.

— Это чей собака? — спрашивают на поселке.

И абориген ему отвечает:

— Этот собака мой. Не гони его!

Мелодию местного говора уловить нетрудно. Но музыка, надо признать, звучала на поселке согласно обстоятельствам, месту и времени. Не сомневаюсь, что тогдашний государственный гимн «Боже, царя храни» звучал 30 октября 1905 года во время митинга рабочих у вокзала Либаво–Роменской железной дороги. Тогда безоружных митингующих рабочих расстреляли по команде П.Г.Курлова — губернатора Минска... Отсюда и исторический термин — «курловский расстрел». А без грушевских этот митинг не состоялся бы, так как жители поселка служили в основном на железной дороге. Допускаю, что «Прощание славянки» — марш трубача кавалерийского полка Василия Агапкина из Тамбова, пели здесь всяк на свой лад. Во–первых, мелодия была написана еще в 1912 году, а во–вторых, во время Первой мировой войны благодаря железной дороге на Грушевке осело много солдатского люду, который и принес с фронта популярную мелодию и различные сюжеты в тему и в рифму... Сентиментальные женщины Грушевки плачут, не стесняясь, в двух ситуациях: на сеансе индийского фильма про любовь и когда провожают мужчин в армию... или на войну.

Старая пластинка, на которой Джанни Моранди задорно поет: «Ма–ри–на, Мари–на, Марина...», хранит звуки «безбашенного» грушевского детства и память о моем отце, который однажды был молодым. И всегда — сыном Иосифа. На Грушевке, я ведь говорила, мужчины долго не живут...