Татьяна Орлова – о театральной журналистике, ироничном яде, особенностях дружбы и о встречах с Александром Вампиловым
В мире театра и журналистики Татьяна Орлова — личность известная и уважаемая. Прекрасный педагог, профессор, доктор филологических наук. Автор 14 книг, более 150 публикаций научных, более 1000 — в средствах массовой информации. Истинный знаток театра и авторитетнейший критик, которого неизменно приглашают в жюри самых престижных фестивалей и к чьему мнению прислушиваются самые именитые режиссеры. Нынешний год для Татьяны Дмитриевны юбилейный. Ей исполнилось 75. К этому событию на ее родной кафедре литературно-художественной критики Института журналистики БГУ приурочили проведение Международной научно-практической конференции «Время. Личность. Критика», в ходе которой состоялось и чествование юбиляра. Но чинно сидеть в кресле, принимая цветы и выслушивая поздравления, — не для Татьяны Дмитриевны. Говорит, отмечать юбилей она предпочитает на манер артистический, с бенефисом, и таковым применительно к себе считает выход новой книги. «Тогда есть о чем в юбилей говорить», — считает Татьяна Орлова. К личной дате она подготовилась основательно — свет увидели сразу два издания.
— Татьяна Дмитриева, о чем ваши новые книги?
— Первая — «История театра в вольном изложении». Люблю делать сложное простым. Вот и позволила себе вольное изложение, разумеется, опираясь на крупнейшие театроведческие труды российских исследователей, со многими из которых была знакома, общалась. Я выступаю потребителем и ретранслятором этой литературы с тем, чтобы увлечь, «заразить» читателей театром, его историей, а вместе с тем сориентировать и на театр белорусский.
Вторая книга «Театральная критика нового времени» — учебное пособие для студентов факультета журналистики и тех, кто журналистикой занимается. В ней собраны мои публикации разных лет, как научные статьи, так и журналистские материалы.
— Не могу не отметить, что, пожалуй, большая часть этих публикаций увидели свет в газете «Рэспублiка», именно на ее страницах уже около 10 лет вы даете свой мастер-класс.
— За эту возможность я благодарна. Тем более что как к автору ко мне относятся лояльно, меня не переписывают, моему мнению доверяют, а это важно. Но сотрудничество с «Рэспублiкай» стало для меня и хорошей школой. Конечно, я все время сопротивляюсь тому объему, который отводится моим публикациям, — он мал. Но он научил излагать мысли максимально точно, емко и лаконично. И еще я научилась делать броские, привлекательные заголовки и подзаголовки, которые в редакции уже не меняют.
— Словом, практикуете ту самую театральную критику нового времени.
— Критика Виссариона Григорьевича Белинского ушла в небытие и такой не будет уже никогда. Остаются театроведение, научное исследование, но критика как таковая переходит в другое качество — в театральную журналистику. Этого требуют и редакции, определяющие формат своих изданий, и читатели, которых уже не привлекает объемный театрально-критический «подвал». Все это прекрасно понимаю, потому что журналист — моя первая и главная профессия. Однако есть одно но. Серьезно подготовленные театроведы могут написать и часто пишут хорошие книги, но, как правило, не умеют писать для газет и журналов. А журналистам, пишущим о театре, не хватает о нем знаний. Как соединить тех и этих — вот это задача, чтобы театральная журналистика была и увлекательной, и острой, и в меру скандальной, но при этом точной и качественной. Я всегда говорю: вырастить таких специалистов — дело штучное, здесь не может быть конвейерной системы. Вот и пытаемся, возимся, учим, и могу сказать, что не каждый год, не массово, но такие журналисты появляются.
— Ваш приход в театр актеры, режиссеры воспринимают спокойно или напрягаются?
— У меня были периоды, когда меня даже не пускали в театр. Но я покупала билет — зрителя же не могут выгнать. И сейчас, бывает, отговаривают, мол, вы пока не приходите, может, потом, через месяц. Напрягаются, конечно. Сразу идет по цепочке — от администратора за кулисы к режиссеру: сегодня Орлова смотрит. А после ждут реакцию и, если не напишу или не скажу, сами звонят, интересуются.
— Положительный отзыв услышать приятно. А если нет? Ведь творческие люди все, как известно, гении…
— Вот тут-то и бывают большие трудности. Если вижу, что удача, с удовольствием об этом скажу или напишу. А если неудача… Тогда уходишь после спектакля, опустив глаза. Тогда жалеешь, что оставила пальто у администратора, потому что, когда придешь его забирать, сразу спросят: «Ну как, понравилось?» Иногда молча убегаю после спектакля. Но бывает, что кипит внутри: ну что же вы, ребята, сделали, как могли все так испортить! И тогда от правды не уйти и не высказаться невозможно. Конечно, стараюсь говорить деликатно, с долей иронии, которую Ростислав Янковский однажды как-то назвал «орловским ядом».
Вообще, отношения критика с творческими людьми очень непростые. С ними сложно дружить — ведь как тогда ругать? Значит, нужно соблюдать определенную дистанцию. Чтобы к тебе не относились по-панибратски, мол, свой человек, всегда похвалит и плохого не скажет. Со мной так нельзя, и это все знают.
При всем том отношения складываются, в принципе, неплохо. Даже с теми, кого я обижала, про кого когда-то не так, как им хотелось бы, написала. А ведь я кого только не обижала — и Раевского, и Луценко, и Анисенко, а уж Дударева сколько… Но они подуются-подуются и прощают.
— Говорят, что критик — это тот, кто знает, как и что быть должно, но сам сделать этого не умеет.
— Правильно говорят. И история театра знает случаи, когда умнейшие, образованнейшие театральные критики брались за постановку спектакля, но удачей он не становился. Думаю, потому, что каждому нужно заниматься своим делом. Между прочим, мне периодически уже много лет снится один и тот же сон — будто я выхожу на сцену, мне нужно играть роль, а я ни одного слова не помню, не знаю, куда двигаться, что делать. Это ужасно!..
— Неужели никогда не грезили сценой? Ведь вы из театральной семьи. Мама — актриса, отец — народный артист Беларуси, актер театра и кино, режиссер, выдающийся театральный педагог.
— Зная трудности профессии, мои родители, причем в большей мере отец, внушали мне с пеленок: куда угодно, только не в театр. Правда, был период в моей школьной жизни, когда я с мамой, актрисой провинциального русского театра, ездила по разным городам, бывало, три школы в год меняла. Мы часто жили при театре, я постоянно находилась в этой среде, смотрела из театральной ямы, как мама играла Раневскую, Анну Каренину. Но отец сделал все, чтобы я к театру не подходила. Он вытащил меня из этих поездок, и, когда подошло время выбора будущей профессии, о театре не могло быть и речи. Школу я заканчивала в Москве, у меня неплохо получались сочинения, я любила литературу, много читала и даже пошла на подготовительные курсы в МГУ при факультете журналистики. Но поступать испугалась, дико испугалась Москвы. Тогда отец, который уже давно жил в Беларуси, сказал: «Приезжай в Минск». И я поступила на журналистику в Белгосуниверситет, а после его окончания стала обычным, рядовым журналистом. Начинала карьеру в отделе пропаганды газеты «Знамя юности», писала про кукурузу, тепловозы, солигорские копи, спускалась в шахту.
— А театр?
— Иногда ходила смотреть спектакли. Но если писала о театре, то, например, о том, как комсомольцы-артисты ударно потрудились на коммунистическом субботнике.
— Правда ли, что когда-то под вашим руководством проходил в газете практику драматург Александр Вампилов, автор пьес «Утиная охота», «Прошлым летом в Чулимске», «Старший сын»?
— Правда. Но тогда он был еще не знаменитым Вампиловым, а обычным журналистом, кудрявым парнем-бурятом из Сибири, который работал в иркутской молодежке и по обмену приехал стажироваться в «Знамя юности». Так он появился в отделе культуры, которым я в то время руководила. Практика была довольно длинная, около трех месяцев. Мы даже вместе по какому-то заданию ездили в командировку в Гомель. Я о многом ему рассказывала. Помню, как он удивился, впервые увидев ясень, в Сибири таких деревьев нет. Вообще, общение было колоссальное, к тому же мы были почти ровесники, он чуть меня старше.
— Может, и служебный роман случился?
— Нет, не было. Но творческие отношения были замечательными, и они сохранились надолго, я много писала о Вампилове как о драматурге. Спустя годы мы еще дважды встречались в Москве. Сначала пересеклись на каком-то семинаре, Вампилов был на творческом подъеме. Второй раз — где-то за год до его ухода из жизни встретились в редакции журнала «Театр». Александр Валентинович был в плохом состоянии: и физическом, и моральном. Непросто складывалась его творческая судьба.
Лет пять назад я была в Иркутске, на том месте, где Вампилов погиб. И видела бронзовый памятник ему в центре города. Вот как все повернулось. А ведь когда-то его не понимали и запрещали.
— И все же как появился в вашей журналистской жизни театр?
— Наверное, работая в отделе культуры, где-то «наследила». Потому что совершенно неожиданно мне предложили поступать в аспирантуру Академии наук на театроведение. Когда поступила, придумали тему для исследования: «Современник на сцене белорусского театра». С нее все и началось. Кстати, в среде театральных критиков я долго была изгоем. В том смысле, что меня серьезно не воспринимали, мол, что она, журналист, о театре напишет. Поэтому среди разных групп и коалиций я оставалась кошкой, которая гуляет сама по себе, занималась тем, что сама считала для себя интересным и нужным. Впрочем, я и сейчас прежде всего хожу смотреть то, что мне интересно.
— А удается ли когда-нибудь ощутить себя в театре просто зрителем, не разбирая спектакль по косточкам?
— Честно скажу, я очень эмоциональный и благодарный зритель и никогда не разбираю по косточкам. Вот некоторые сидят и во время спектакля записывают. Может быть, это плохо, но я так не делаю никогда, ведь иначе обязательно что-то пропущу, не увижу. Я смотрю и либо получаю удовольствие, либо нет. Могу и искренне хохотать, а на какой-нибудь мелодраме и слезу пустить. Искусство я воспринимаю непосредственно: что вижу, впускаю в себя, и там оно бурлит — нравится или не нравится. А уж разбор — потом, позже.
Кстати, не люблю ходить на премьерный спектакль. Он неточен. Хожу на третий-пятый, когда со сцены схлынет мандраж.
— Сидите в первом ряду?
— Никогда. В первом ряду сидеть для критика неприлично. Считается, что он должен сидеть в ряду шестом-седьмом. Но я люблю третий, поближе. Для меня очень важно видеть глаза актеров.
