В море жизни нужно учиться плавать

Египетские фараоны оставили потомкам пирамиды - похоже, не только для того, чтобы обессмертить себя лично. Стремление вверх означало движение к солнцу, а значит, и к жизни. А вот мы на своей земле не построили пирамид. Так уж получилось, что нас, белорусов, все больше тянуло не вверх, а вниз, к земле. Даже если посмотреть фотографии и рисунки парковых ансамблей прошлых веков, то несложно заметить одну особенность: этажей в "ма„нтках", как правило, два-три. И вовсе не потому, что не умели строить и жить по-иному. Просто не хотели, что-то держало. Что же? Все та же близость к земле, вековое понимание въевшейся в кровь аксиомы: чем ниже сидишь, тем легче падать.

Судя по всему, такого рода философия закреплялась не один век. Может, потому что падали часто? Или состояние общечеловеческого детства у нас продлилось намного дольше, чем у иных народов? Во всяком случае, ясно, что, скажем, осторожность стала одной из главных черт национального характера, а ее высшей ступенью стала толерантность.

Прорыв наметился в конце XIX века. Те люди, которые начали создавать первые белорусские газеты и ставить на театральных подмостках белорусские пьесы, совершали духовную революцию - часто не зная и не догадываясь об этом.

Потом пришел 1917 год. В числе прочих приобретений - когда подлинных, когда мнимых - он наполнил государственные паруса ветром национального возрождения в его подлинной, а не марионеточной форме. Государственность, пусть в неразвитой форме, наконец-то стала реальностью.

Для "советского белоруса" были характерны черты, присущие всей новой исторической общности, которая вовсе не была фантомом. Когда сегодня говорят "совок", вкладывая в это слово сугубо негативный смысл, то явно грешат против истины, а говоря проще, просто сводят политические счеты. Советский народ был такой же реальностью, как народ американский или японский. Со своими характеристиками и своими замечательными достижениями. "Homo belorusikos" во многом сформировался как психологический, ментальный тип в советские годы. Да иных возможностей для национальной самоидентификации у него раньше просто не было.

Советский народ для нас привлекателен прежде всего реальным опытом построения национальной общности, имя которой - белорусский народ. Со всеми издержками и перехлестами. И только поэтому перед каждым памятником советской эпохи каждый "сьвядомы" белорус, проходя мимо, должен снимать шляпу. .

За годы советской власти "homo belorusikos" до того окреп, что решил попробовать крылья для самостоятельного полета. И это получилось, крылья держали. Нет необходимости переворачивать страницы белорусской истории этого периода, они всем известны. Достаточно сказать одно: именно за эти годы была сформирована не просто социально-экономическая, но и ментальная структура национального сознания. Так что в этом смысле крутые националисты начала 90-х годов в такой же степени стоят на плечах недавнего коммунистического вчера, как в свое время Георгий Плеханов и Владимир Ленин стояли на идеях народовольцев. Зенон Позняк, очевидно, даже не подозревает о том, что, не будь коммунистической Белоруссии, не было бы и Народного фронта. Кому-то эта диалектика может показаться искусственной, но ход исторических событий говорит именно в пользу такого прочтения развития национально-освободительной мысли.

Но все же для нас гораздо интереснее поговорить о проблемах сегодняшнего дня. Что поменялось за последнее десятилетие именно в аспекте ментальном, проще говоря, психологическом, народном? Есть ли основания утверждать, что "homo belorusikos" изменил самому себе? В каком-то смысле да, несомненно. Когда, в каком веке вы могли бы увидеть белоруса, свободно преподающего, скажем, философию или химию, уголовное право или гражданский процесс в университетах Германии и Соединенных Штатов, Польши и Франции? И это далеко не единственное "спасибо", которое мы можем и должны сказать Европе. Ко всему прочему, Старый континент напрочь погубил нашу пресловутую местечковость. Ах, как не хотелось терять все то, что так великолепно описано в повестях и романах великого Короткевича! Вереск, пустоши, тайны замков, переплетение веков - так мнимый больной не хочет расставаться со своими болячками. А она, Европа, отяжелевшая от прожитых веков, жадно ищет свежей крови, и где еще может найти ее, кроме молодых стран и народов? Между прочим, это один из наших немногих исторических шансов. Ведь мы не устали жить. Нам многого хочется. Свое персональное и национальное возрождение мы ждем так, как люди на остановках ждут показавшийся из-за угла троллейбус - вот он, уже виден! А многие и не ждут, а делают вполне реальное дело. Здесь ли, где-то на европейских перекрестках, в глубине России или вообще на африканских хуторах. Говоря другими словами, "вечный сон" белорусов, эпизодами смахивающий на летаргический, давно ушел в прошлое. И дело тут, конечно, не в последнем десятилетии, а в прошедшем веке в целом.

В каком-то смысле Европа выступила в роли коллективного Лопахина, распахивающего, за неимением вишневых садов, наши картофельные поля.

Патриархальность, ортодоксальность, верность традициям - все это, конечно, прекрасно. Однако нашей главной тенденцией, символом нашей ортодоксальности почти всегда было стремление выжить. Изменились ли мы в этом смысле?

Современный белорус реже рассуждает о "черном дне", чем его предтечи. Незаметно пришло понимание, что символ забитости - вовсе не отсутствие носового платка, а неумение жить так, как подсказывает время. Многие вещи достаются не даром, но легче. Усилие можно разделить на составные части. Главное же, не надо откладывать жизнь "на потом". Живи сейчас - вот что не умели мы делать когда-то и чему с трудом учимся сегодня. Хотя у нас до сих пор маловато внутренней свободы и масса разного рода "зажатости". У нас все время слово "должен" забивает остальные словосочетания. Хорошо бы как-нибудь проснуться и сказать самому себе: слушай, а ведь сегодня ты ничего никому не должен! Ты можешь взять лопату и идти копать, а можешь не копать. Можешь пойти в парк, а можешь любоваться звездами. Идиотизм? Нет, завтрашний день. Конечно, если к самому себе относиться хотя бы с некоторой долей иронии и понимать, что "homo belorusikos" - не печать, поставленная навечно, не награда, которой ты удостоен посмертно, а цель в жизни, которой ты рано или поздно добьешься.