Какой должна быть наша национальная идея?

В последнее время в экспертном сообществе повысился интерес к теме национальной идеи. И это не случайно. С будущего года страна выходит на новый этап интеграции, начнет функционировать Евразийский экономический союз. А в условиях глобализации всегда возникает вопрос о национальной идентичности. С другой стороны, без общего духовного стержня, объединяющего различные группы людей и нацию в целом, трудно представить дальнейшее развитие государства и общества. Какой же должна быть наша национальная идея?

Кажуць, што ў эпоху глабалізацыі нацыянальнае адыходзіць на другі план. Калі так, то чым патлумачыць пад’ём нацыянальных рухаў у Еўропе? Шатландыя хоча аддзяліцца ад Вялікабрытаніі, Каталонія — ад Іспаніі, Бельгія на мяжы распаду на Фландрыю і Валонію. 

А справа ў тым, што цяпер у свеце паралельна развіваюцца дзве супрацьлеглыя тэндэнцыі. З аднаго боку, гэта глабалізацыя, касмапалітызацыя. З другога — усплёск нацыяналізму і сепаратызму, імкненне да стварэння новых дзяржаў на этнакультурнай глебе. Дарэчы, на апошніх выбарах Еўрапарламента правыя нацыяналістычныя партыі ў шмат якіх краінах Еўрасаюза ўмацавалі свае пазіцыі.

Для беларусаў як маладой нацыі пытанне нацыянальнага адраджэння, умацавання нашай ідэнтычнасці мае асаблівае значэнне. Праблема ў тым, што працэс фарміравання беларускай нацыі моцна адрозніваецца ад падобных працэсаў у іншых постсавецкіх краінах. Напрыклад, паводле традыцыі гістарычныя міфы, якія ляжаць у аснове нацыянальнай свядомасці, павінны даказваць, што наша дзяржава мае глыбокія карані. Чым глыбей, тым лепш. Гістарычным падмуркам для нашай дзяржаўнасці павінна было б стаць Вялікае Княства Літоўскае. Але існуючы ідэалагічны канструкт фактычна адкідвае ўсю беларускую гісторыю, некаторыя гісторыкі сцвярджаюць, што пачаткам фарміравання незалежнасці з’яўляецца... Вялікая Айчынная вайна.

Паводле класічнай мадэлі ў аснове фарміравання нацыі, з аднаго боку, павінен ляжаць жорсткі ідэйны разрыў з імперскай спадчынай, этнакультурны нацыяналізм, з другога боку, зварот да роднай мовы, нацыянальных сімвалаў. На практыцы ж фарміруецца рускамоўная нацыя з трошкі мадыфікаванымі савецкімі сцягам, гербам, гімнам, іншымі атрыбутамі мінулага. 

Цяперашні ўкраінскі крызіс нечакана моцна актуалізаваў праблемы беларускай нацыянальнай ідэнтычнасці. Справа ў тым, што новая знешнепалітычная дактрына Расіі прадугледжвае прымяненне сілы для абароны “русского мира”. Прычым у Маскве пад гэтым тэрмінам разумеюць тыя тэрыторыі, дзе насельніцтва размаўляе на рускай мове. 

Беларускае кіраўніцтва гэтую праблему добра разумее. Важнейшы тэзіс Паслання Аляксандра Лукашэнкі Парламенту і народу сёлета —  ідэя незалежнасці. Праз 22 гады пасля абвяшчэння суверэнітэту гэтая тэма раптам стала зноў актуальнай. 

У такой сітуацыі інстынкт самазахавання соцыуму павінен, па маім цвёрдым перекананні, падштурхоўваць беларусаў да этнакультурнага нацыяналізму, да беларускай мовы, нацыянальных сімвалаў, апеляцыі да сваёй гісторыі. Зварот да мовы — гэта своеасаблівая спроба адгарадзіцца, абараніцца, схавацца ад напору. Маўляў, мы не зусім “рускі свет”, у нас ёсць нават свая мова. 

Гэты інстынкт самазахавання соцыуму выяўляецца цяпер у тым, што пачаўся стыхійны працэс росту цікавасці да беларускай мовы. У гарадах адкрываюцца новыя моўныя курсы, туды прыходзяць шмат людзей.

Цяпер самы спрыяльны момант, каб да беларускасці павярнулася і дзяржава, каб яна падтрымала гэты стыхійны парыў грамадскасці. Патрэбны больш важкі ўдзел беларускай мовы ў адукацыі, дзяржаўным справаводстве, медыя. На думку многіх інтэлектуалаў, варта было б стварыць нацыянальны ўніверсітэт з беларускай мовай навучання. 

Функцыянаванне любой дзяржавы павінна быць заснавана на агульным сацыяльным праекце, пошуку інтэгруючых ідэй, сімвалаў, мэт і памкненняў. Гэтая праблема можа знайсці сваё вырашэнне ў фарміраванні нацыянальнай ідэі. Нацыянальная ідэя — гэта вынік інтэлектуальных намаганняў, хутчэй, грамадзянскай супольнасці, чым дзяржавы. Яна павінна добраахвотна прызнавацца грамадствам як спосаб кансалідацыі соцыуму і ні ў якім выпадку не навязвацца грамадзянам. Калі дзяржаўная ідэалогія трансліруецца ад дзяржавы грамадству, то нацыянальная ідэя — у адваротным кірунку. Перш за ўсё яе распрацоўка магчымая толькі ва ўмовах пераадолення грамадскіх спрэчак адносна фундаментальных светапоглядных каштоўнасцей. А для гэтага патрэбныя свабодная дыскусія, дыялог паміж уладай і грамадствам, паміж рознымі палітычнымі сіламі. Сёння гэтага бракуе.

Жил да был когда-то философ по имени Эпикур. Космополит, призывавший радоваться жизни, получать от нее удовольствие  вне зависимости от национальных пристрастий и форм государственности. Три вещи, полагал он, мешают жить человеку счастливо и спокойно: вечная тревога перед небесными явлениями, боязнь богов и страх смерти. Не оставляет чувство, что белорусское общество, очевидно, не эпикурейское, испытывает тревогу перед небесными явлениями в форме национальной идеи.

Надо признать, что эта тревога обоснованная и ее источник можно назвать достаточно определенно. Это смешивание двух процессов, двух явлений, двух идей. С одной стороны, перспектив национального развития в целом, с другой — понимания характера тех национальных задач, которые стоят перед обществом в качестве первоочередных. Такие примеры истории известны. Скажем, Жанна д’Арк во многом воплощает национальную идею Франции. Это и конкретный образ простой девушки, готовой пойти на все для освобождения родины от иноземных захватчиков, и одновременно обобщенный образ гражданки (в некотором смысле мистический образ), идущей на смерть ради осуществления неких высших идеалов. 

У нас же перспективы национального развития и решение конкретных прагматических задач (на основе которых и формируется национальная идея) фактически не разделяются. Например, о важности перехода общества на белорусский язык многие теоретики говорят как о национальной идее. Между тем это вовсе не объединяющая нацию мысль, она вряд ли может претендовать на такой статус. Хотя бы потому что для миллионов белорусов “матчына мова” — русская, польская, украинская, иная. Вот интересно, Вильгельм Телль каким языком пользовался в многонациональной Швейцарии? А ведь это тоже личность, во многом воплощающая национальную идею. И не потому, что говорил на “швейцарском” языке, а в связи с теми идеалами свободы, независимости, которые большинство общества приняли как свои, личные. Более того, пора понять одну простую мысль: давлением, силой навязать обществу способ выражения своих мыслей и чувств нельзя. Парадокс ситуации заключается в том, что чем больше и чаще нам будут втолковывать о важности белорусского языка в императивном тоне и духе, тем больше будут “разрывать” общество по языковому критерию. Но дело, конечно, не только в языке.

Никого не смущает тот факт, что чем больше мы говорим о национальной идее, тем больше не понимаем, что это такое? Дело в том, что в тех случаях, когда нация четко осознает свою первоочередную национальную задачу, пресловутая идея формируется быстро и органично. Итальянцы, которые на протяжении столетий боролись за объединение Италии и изгнание захватчиков, еще до теоретиков ясно сформулировали для себя эту цель и эту идею. Национальная идея — этот тот случай, когда обществу не надо разжевывать что-либо и в чем-то это общество убеждать. Разве нашим соседям, полякам, надо было объяснять и доказывать важность существования польской государственности на разных этапах непростой польской истории? Этими идеями жило все общество и потому национальная идея (свобода родины, создание национального государства) была ясной, понятной, органичной и воспринималась без споров. 

Специфика нашего понимания подобного рода вещей заключается в том, что мы, реализуя общенациональные цели и задачи, зачастую осознаем их важность постфактум. Пример — создание белорусской государственности. Разве кто-то сознательно и в общенациональном масштабе формировал эту идею в советские годы или писал книжки на эти темы в 1980-х и позже? Разве ее “озвучивали” на митингах той поры? Она была поставлена Президентом и ныне фактически реализована. Сейчас мы воспринимаем это как должное, более того, осознаем свою внутреннюю связь с данной идеей. А это и есть ее основополагающий принцип и характеристика. 

Какие идеи, мысли носят приоритетный характер ныне? Вот если спросить того же Эпикура: а что дальше-то? Мудрец, очевидно, ответил бы, что на первом месте — спокойствие общества, его ориентация не на некие новые или подзабытые “измы”, а на получение удовольствия от самого процесса жизни. Не борьба, не реализация очередных светлых идеалов, а “просто” жизнь. Мы ведь так и не научились просто жить. Ныне вот даже говорят об особой “терапии Эпикура”, в частности, преодолении потребительского фанатизма, ведь человеку необходимо не так много. Говорят о важности регенерации простых человеческих чувств: дружбы, веры, уважения. Твердят о необходимости реализации ресурсов личности, поскольку человек неисчерпаем, его возможности действительно безграничны. Получается, не надо гнаться за абстрактными идеями: ведь если нет идеи национального масштаба, то, значит, время для нее просто не пришло. Можно предложить самые замечательные идеи — западные, восточные, либеральные, консервативные, позитивные, но они будут иметь смысл исключительно тогда, когда само общество заявит об их необходимости.