В 45-м я спас ему ногу от ампутации

А первых раненых увидел, будучи студентом последнего курса лечебного факультета Новосибирского мединститута, – я тогда проходил практику по хирургии в госпиталях глубокого тыла. Именно там началось мое становление как военно-полевого хирурга. День, когда мы, студенты «огненного курса», как назовет нас позже молодежная газета, получали дипломы, забыть нельзя – прямо с выпускного уходили на фронт. Мне довелось стать старшим воен-врачом лазарета минометного полка. Так случилось, что во время очередного массированного налета вражеских самолетов я получил контузию, повредил позвоночник. Но после выздоровления продолжил свой путь на запад – через донецкие степи, Белоруссию, Украину, Молдавию, Румынию до самой Вены. В боях участвовал в качестве хирурга госпиталей действующей армии вплоть до безоговорочной капитуляции фашистской Германии, до долгожданной Победы. Многие эпизоды Великой Отечественной и по сей день живы в моей памяти. Вот я вижу себя хирургом военно-санитарного поезда, перевозившего раненых из Овруча в Калинковичи. Нам тогда необычайно повезло: машинист чудом перевел наш состав по мосту через реку Припять сквозь вой пикирующих самолетов, взрывы бомб, а следовавший прямо за нами поезд… А вот мы в освобожденном Харькове, в госпитале на площади Фейербаха, 7. Помню все до деталей: разрушенные здания, коптилки, громыхание зениток… И сотни раненых, стонущих людей, молящих врачей о спасении. Мы работали на пределе, круглыми сутками – в операционных, перевязочных, гипсовых, в приемных и эвакуационных отделениях. Не хватало кроватей, белья, медикаментов. Умел я тогда еще мало, а помочь хотел всем. Да, именно война меня сделала хирургом. Научила не бояться ответственности, идти на риск. Заставила вновь учиться: оперировать довелось с опытнейшими хирургами. В 44-м меня назначили начальником хирургического отделения одного из госпиталей. Сюда поступил младший лейтенант Николай Павлов с огнестрельным осколочным ранением в области плеча. Рана была страшная, началась гангрена. Кто-то из наших хирургов настаивал на том, чтобы верхнюю конечность удалить. Но я решил применить свой метод: рассек мягкие ткани и ввел в рану марлевые тампоны с перекисью водорода. Так рука раненого была спасена, к его величайшей радости. В другой раз довелось помочь сержанту сохранить простреленную ногу, и снова в сложнейшей и, казалось бы, безнадежной ситуации (также прогрессировала гангрена). Но, как в народе говорят, Бог троицу любит. Так же случилось и у меня. В наш госпиталь в Могилев-Подольске в тяжелом состоянии был доставлен майор Юрий Булюбаш. Ногу ему прострелили 1 мая 1945 года под Веной – так не повезло! Ко всему, во время артобстрела он был контужен, да еще ночь пролежал в поле. Рана была столь опасна, что хирурги госпиталя предложили сделать ампутацию – как и всегда в таких случаях. Операция была поручена мне. Вот тогда я и обнаружил, что не все еще потеряно. Большие надежды я возлагал и на только что появившиеся антибиотики – враги тяжелых осложнений и инфекций. Словом, от ампутации я отказался. Больной пошел на поправку, а по выздоровлении уехал на родину, в Казахстан. Кто бы мог подумать, что судьба через много лет сведет нас снова. Но встреча все-таки состоялась – в 60-е, на целине. Я тогда работал заведующим кафедрой госпитальной хирургии в Актюбинском мединституте, а Юрий Булюбаш – в Уральском обкоме партии. С последними военными залпами война для меня не закончилась. Госпиталь, где к тому моменту я возглавлял хирургическое отделение, а после стал ведущим хирургом, был переполнен ранеными, участниками штурма Будапешта, Берлина, Вены, Дрездена. Еще сражалась и звала на помощь советских солдат Злата Прага. И напряженная работа у операционного стола, на который попадали тяжелораненые бойцы, продолжалась – более полутора лет. Только в 1947 году меня демобилизовали из армии по болезни, ранению и контузии, полученным на фронте…