Выставка как сеанс минутного восстановления грезА вы знаете, что с гламуром начали бороться еще в конце XIX века? Молодая русская буржуазия жадно требовала красоты за деньги, заказывая за баснословные суммы свои портреты у знаменитых художников. «Живопись стенных украшений» — прапра... нашего «глянца» — наводнила гостиные и выставочные залы, и тогда, как протест, как вызов «сладкой жизни», часть живописцев объединилась в Товарищество передвижников, провозгласив главной темой творчества язвы социальной жизни. Но салон все равно процветал. И вскоре адептов «тонких чувств» стали язвительно называть «беспечальными художниками». Подтекст уничтожающий — в империи, где над писателем Чернышевским буквально только что была устроена гражданская казнь, честные люди не могли не печалиться. Все это так. Но жизнь по обыкновению не стерильна. И хотя по петербургским столичным газетам время от времени в адрес «беспечальных» раздавались ругательства: «Бонбоньерки! Конфетная живопись! Маркизная глупость!», салонные художники процветали. Рынок – он, знаете ли, уже и тогда диктовал свои законы. И как Павел Третьяков ни отгораживался от «вакханок» и «нимф», жизнь заставляла покупать его для своей галереи и такие «чувственные» картины. Дело в том, что написаны они были безупречно. Еще бы, художников–отличников из обоих «лагерей» воспитывало одно учебное заведение — Петербургская императорская академия художеств. А против таланта, против совершенства рисунка Третьяков устоять не мог.
И вот прошло чуть более ста лет. «Пленники красоты» — экспозиция салонного академизма из собрания Третьяковской галереи представлена сейчас в Национальном художественном музее. Выставка небольшая, но пользуется популярностью, по просьбам зрителей ее работа продлена еще на 10 дней. Вы спросите, почему так милы нашим душам эффектные сюжеты dolce vita? Риторический вопрос... А почему попса собирает стадионы? Хотя посетить ее советую и взыскательному глазу: истоки современного масс–культа нужно, как говорится, знать в лицо. Лично меня на выставке привлекли именно те самые портреты, за которые их авторы так нещадно были биты демократическими критиками. Во–первых, интересно посмотреть на идеал женской красоты XIX века — даже такой, гламурно–романтический, заказной, он ведь тоже существенно изменился с тех пор! Как бы то ни было, а моду диктовал аристократический свет. И прежде всего там не пользовались косметикой. Это считалось дурным тоном. Главное — манеры. Умение держать себя. Плюс наряды. Поэтому детали костюма на портретах — кружево, мех, драгоценности — выписаны с виртуозным мастерством.
— Теперь таких женщин нет!
Искусствовед музея Марина Александровна Щербакова вообще считает стиль салонного академизма недооцененным в наше время. Она показывает мне выставку, и ее эмоциональная реплика тут же собирает толпу посетителей.
— Может, все дело в костюме? — высказываю я зыбкое предположение.
— В мышлении! — твердо поправляет меня Марина Александровна. — Внешность человека зависит от его взгляда на жизнь, от мировоззрения — и модели, и художника, кстати, тоже. У персон на портретах Маковского, Кустодиева, Неффа, Зарянко кровь другая — дворянская. Ее у нас уже нет. А что такое кровь? «Сортировка» вида столетиями! Она дает человеку апломб — манеру держаться, выражение лица, улыбку. А еще форму рук и пальцев, форму носа. Поколениями накапливался отборный человеческий материал. Вы говорите — краска... Дурной тон! Купчиха еще могла позволить себе что–то подкрасить... А светские женщины — никогда. Посмотрите, какая линия! — на слове «линия» голос у Марины Александровны твердеет. — Это же невероятная чистота!
Мы стоим у портрета Лемана «Дама в костюме времен Директории», одну из авторских копий которого приобрел во Франции даже Дюма–сын. Впрочем, я и не думаю дискутировать. Передо мной на холсте — женщина–кошка, игривое мягкое создание, пластичное, капризное и в то же время обаятельное, искреннее. Линии ее тела действительно совершенны. А взгляд? О, эта дама вмиг сумеет перевоплотиться даже в императрицу. Как хотите, а мне она напоминает принцессу Диану — те же элегантность и... демонстративность. Салону–гламуру без них нельзя. Между тем Юрий Леман, хотя «социалку» никогда не писал, был членом Товарищества русских передвижников. Жил в Париже, выставлялся на родине. Любил рисовать французских женщин. «Срывы» в салон ему почему–то великодушно прощали... Впрочем, ясно почему: талант! Кстати, по поводу названия картины. В конце века появилась мода на пикантное развлечение: позировать в нарядах времен Наполеона I или в русских боярских костюмах. Богатые светские львицы заказывали художникам не просто свой лик, они хотели поиграть в эпоху. «Проект переодевания», как сказали бы мы сейчас, охватил высшие круги общества, многие художники специально собирали антиквариат, а также исторические костюмы, чтобы на месте облачить заказчицу в нужное ей платье и создать соответствующий интерьер. Оглушительно популярным в этом смысле был Константин Маковский. «Русским Рубенсом» называли его современники. Рассказывают, что портрет он мог написать за один–единственный сеанс, но, чтобы заказчика не шокировали его темпы, назначал ему еще две–три встречи. Огромное дарование позволило ему взвинтить цены на свои картины до такого уровня, что они кусались даже дляТретьякова. В 1902 году американский президент Теодор Рузвельт заказывает Маковскому свой портрет — газеты по обе стороны океана захлебываются этой новостью. В США вообще осталось много работ Маковского: «новые американцы» покупали его холсты еще при жизни художника и они осели в частных коллекциях, как, например, «Свадебный боярский пир». Ее история — вызов русскому реалистическому искусству. Богатый заокеанский ювелир купил картину за 60 тысяч рублей (и это 1883 год!) и повесил в своем магазине как своеобразную рекламу роскоши и богатства. Ну кто после этого скажет, что К.Маковский — не первый рыночный художник? Но успех не отменяет таланта. И сейчас на русском антикварном рынке К.Маковский продается как один из самых дорогих живописцев.
Любопытный раздел на выставке — работы «итальянского жанра». Теперь из путешествия привозят сувениры, а сто лет назад и больше — картины на память. Писали их, кстати, русские художники, которые во множестве продолжали свое образование под высоким небом Италии и продавали свои «штудии» всем желающим. Для позирования приглашались девушки с улицы — желательно в народных костюмах, чтобы потом путешественник мог с негой вспоминать о солнце и любви в серой зимней петербургской гостиной. Вот картина «Поцелуй» Моллера — она даже выбрана в качестве заглавной на этой экспозиции, ее рекламная копия висит сейчас и на проспекте Независимости. Да, эффектна, но нет в ней ни грамма эротики или пуще того — развязности. Романтизм, изящество, и знаете, она даже современную улицу украшает: жарким, но стыдливым первым чувством, робким полудетским жестом... Кстати, рядом — современная реклама косметики: тоже в своем роде картина и тоже «поцелуй», но сколько лукавого знания в звездном взоре Бандераса...
Конечно, красота — понятие изменчивое, зависит от влияния конкретного исторического времени и культуры. Понятно, что в конце XIX века женский идеал был другой — более естественный, природный, что ли. Теперь он всего лишь некий конструкт, основанный не на эмоциях, а часто на пропорциях куклы Барби. Да и художники писали женщин иначе — с придыханием... Сходите на выставку подышать — это будет как сеанс минутного восстановления утраченных с годами иллюзий...
