Впервые это случилось лет пять назад в деревне Большие Бортники: мы с младшим сыном гостили у отца. Неспешно прогуливаясь с ребенком по деревенской улице, я вдруг поймала подозрительный взгляд нетрезвого гражданина.
— Чего это ты тут высматриваешь? — не представившись, начал атаку он. — У меня велосипед пропал. Ты украла?!
Мой отрицательный ответ обвинителя не устроил:
— Ребенком прикрываешься, а сама только и смотришь, что плохо лежит! Пошли к милиционеру!
Понимая, что логические доводы на мучителя не подействуют, а с трехлетним ребенком далеко не убежишь, я послушно поплелась к хате участкового. Стража порядка, однако, дома не оказалось, и это обстоятельство еще больше распалило воображение нетрезвого аборигена. Периодически порываясь схватить меня за рукав и поливая улицу отборным матом, он повел нас по деревне к дому моего отца — для выяснения личности.
Отец меня и спас — выскочив на крики и мгновенно оценив обстановку, он ударил гражданина в глаз, после чего все обвинения с меня были сняты. Вышедшие на улицу жители других домов разъяснили моему конвоиру, что забытый им вчера у соседского забора велосипед благополучно дожидается, когда протрезвеет его владелец.
— Почему вы решили, что я воровка? — на прощание спросила я велосипедиста.
— Ты шла очень медленно и все время оглядывалась, — выдохнул тот пахнущий перегаром аргумент.
Мы с сыном не вспомнили бы эту историю, если бы нынешним летом в Минске не повторилось нечто подобное. Жарким воскресным днем, положив в сумку купальник и плавки, мы отправились на Цнянское водохранилище. По дороге сделали привал в тени на травке. Не успел мой ребенок выпить купленный сок, как подошли два раскрасневшихся гражданина.
— Лучше сама отдай, — убедительно сказал мне один из них. — Мне этот мобильник подарила мать!
Как выяснилось, за пятнадцать минут до нас, выпив и закусив на этой же травке, мои собеседники потеряли телефон.
Оценив их физическую форму и приняв во внимание почти миролюбивый тон, я вывернула карманы и выложила из сумки купальник: мол, перед законом и совестью чиста. Краснолицые граждане кивнули и, как опытные грибники, принялись шарить в траве. Почувствовав себя неуютно в их обществе, мы с сыном направились к троллейбусной остановке...
— Куда?! — уже с угрозой в голосе заорали “грибники”. — А ну выворачивай сумку, а не то вызовем милицию! Пусть ребенка допросят, он не соврет!
К счастью, милиция приехала через каких-то десять минут. Еще через полчаса, вновь осмотрев мой купальник, составив протокол и искренне извинившись, стражи порядка нас отпустили. Кстати, во время нашей совместной работы над протоколом две милые девушки принесли в опорный пункт барсетку “грибника”: потерял во время поисков мобильника.
— Почему вы решили, что воровка именно я? — задала безутешному владельцу барсетки диагностический вопрос.
— Вы слишком быстро ушли. Это показалось подозрительным, — объяснил он.
Сопоставив эти два случая, я крепко задумалась над двумя вопросами. Во-первых, с какой скоростью надо ходить, чтобы не вызывать у пьяных сограждан подозрений? Ведь если, как убедилась я, безопасной скорости перемещения не существует — значит, мы все без исключения рискуем оказаться у них в заложниках. Во-вторых, в какие суммы обходится государству, то есть нам с вами, их нетрезвая бдительность?
“В Беларуси уже разрабатывается методика подсчета затрат, связанных со злоупотреблением алкоголем”, — заверил главный нарколог Минздрава Беларуси Алексей Александров. По его словам, в структуру таких затрат входят расходы на ликвидацию последствий происшествий, которые случились по вине пьяных людей, оказание медицинской помощи, потери субъектов хозяйствования от низкой производительности труда работников с похмельным синдромом и некоторые другие показатели. Главный нарколог страны убежден, что затраты, связанные со злоупотреблением алкоголем, во много раз превышают доходы от продажи алкоголя. В куда более благополучной по количеству выпиваемого Индии затраты в 19 раз выше доходов!
Пока Министерство здравоохранения пытается выразить ущерб в рублях, я попробовала измерить его в других единицах. Ученые уверяют, что каждые 100 граммов водки губят 7,5 тысячи активно работающих клеток головного мозга. Потребление алкоголя в Беларуси — более 50 бутылок водки в год на каждого жителя страны (без учета домашнего вина и самогона). 50 бутылок водки — это 250 стограммовых “стопариков”, которые надо помножить на 7,5 тысячи убитых клеток и примерно 10 миллионов жителей страны. У меня получились космические величины — Беларусь ежегодно теряет как минимум 18 квадриллионов 750 триллионов клеток мозга. По собственной воле лишает себя возможности делать мировые открытия, писать программы для умных машин в парках высоких технологий, создавать великолепные произведения искусства, умножать свои материальные богатства... Наверное, потери от упущенных возможностей невозможно оценить ни по одной из принятых в мире методик!
Что до моего “воровского” прошлого, то есть конкретное предложение: каждому хмельному потерпевшему вручать квитанцию на уплату штрафа. Потому что добровольное отпитие мозгов есть не что иное, как пособничество реальным преступникам. Глядишь, тогда у дипломированных стражей порядка убавится работы по поиску забытых по пьяному делу мобильников и велосипедов...
