Ускоряемся

Если в Питере, как утверждает Сергей Шнуров, «пить», то в Москве, скажу я вам, — бежать. Таково мое скромное мнение, подтвержденное недавней (спустя много лет отсутствия) поездкой в белокаменную. Сразу скажу: Москву я люблю. Но вот впервые задалась вопросом: почему при всей этой давней любви мне никогда не приходило в голову переехать туда, например? Может быть, как раз из–за темпа этого? Боялась не выдержать?

А чтобы его выдержать, начинать нужно рано. Моя единственная, но неудачная попытка была, когда я после школы поступала в университет дружбы народов на специальность «Русский язык как иностранный». Тот месяц, который я абитуриенткой провела в университетском общежитии, был одним из самых веселых и безоблачных в жизни. Но это было мое первое поражение: в университет я не поступила. Других попыток покорить Москву не предпринимала. Не то чтобы обиделась, а просто жизнь закружила. В другой столице — Минске. Но Москву всю жизнь люблю и всю жизнь езжу.

...Пока стояла на Белорусском вокзале и ждала опаздывающую подругу, увидела девушку — молодую, красивую и, очевидно, переполненную надеждами. Надежды эти читались во всем: в подъеме головы, в сканере глаз с оценивающим все вокруг взглядом, в решительности походки. Было холодно, дул пронизывающий ветер, грозивший обрушиться снегом, а она, одетая в норковое манто и суперкороткие шорты, намеком выглядывавшие из–под этого самого манто, тянула огромный ярко–оранжевый чемодан. «Счастливая!» — подумала я: у нее все впереди, и она полна веры в себя. Не все получится, не все сложится, как хочется прямо сейчас, но она об этом еще не знает. Да и знать не желает. Ну зачем ей это знать? Жизнь крылья и так подрежет. А может, вот именно у нее все сложится именно так, как всегда мечталось, и осуществятся самые смелые мечты и планы, и расправятся крылья. Но бежать (или правильнее все–таки «лететь»?) придется быстро. Это ж Москва, она не терпит задержек в пути.

В Москве у меня подруга всей жизни: практически всю сознательную жизнь дружим. С перерывами, само собой: в университетской юности на пару месяцев, сейчас — на пару лет. Встречаемся — и как будто снова в ту самую университетскую юность окунаемся: выставки, театры, музеи, парки. Гуляем по Бульварному кольцу: «Ну ты видишь, видишь, как у нас все меняется в лучшую сторону?» Вижу: Бульварное кольцо в ограждениях и ремонтных работах, скоро будет хорошо. Идем по Столешникову, потом по Камергерскому переулку: «Ну ты видишь, видишь, как здесь стало хорошо?» Вижу. И правда хорошо: плитка под ногами новая, фасады отремонтированные, витрины праздничные, ресторанов много, посетителей меньше. Вместо «Интуриста» на Тверской — «Ритц–Карлтон». Все справедливо: у столицы уровня Москвы должен быть «Ритц–Карлтон». Принцессы Дианы, правда, уже нет, чтобы открывать его вращающиеся двери, как она это делала в Париже. Но что Москве до Парижа? Она давно круче. Недавно моя родственница из Бобруйска, в Париже никогда не бывавшая, сказала: «А что там делать? Париж — грязный арабский город». Д’Артаньян, конечно, обиделся бы, я же соглашаюсь молча: и грязи там немало, и людей, на лицах которых отпечаталось французское колониальное прошлое, много. Москва город тоже многонациональный, и другая моя приятельница сильно озабочена: 1) оскорблением причисленного к лику святых Николая II в фильме «Матильда» (фильм она, как и все остальные зрители, не видела: на экраны он еще не выходил, но озабоченности это не мешает), 2) тем, что мусульман в российской столице становится все больше (пример Парижа в этом случае далеко не лучший). У подруги всей моей жизни дочь учится в православной школе: она, очевидно, тоже озабочена, хотя вслух это не говорит. Но отпор дает. Тихо.

И бежит. Она всегда бежит. Мне кажется, все москвичи такие: они просто разучились ходить. Любуясь Бульварным кольцом, мы ускоряем шаг: не потому, что боимся куда–то опоздать, а потому, что как по–другому? Только быстрее, быстрее. Пока ты будешь просто идти, тебя обгонят. Может быть, та юная девушка в норковом манто с оранжевым чемоданом, которую я наблюдала на Белорусском вокзале, и обгонит: у нее стимулов больше. Моя подруга, жалующаяся на снижение уровня энергии (я тоже на это жалуюсь, никто не молодеет, знаете ли), все делает быстро: пока едет полтора часа на работу, по телефону решает массу вопросов. Влетает в свой косметический салон (она владелица, директор и врач) и, пока добегает до кабинета, раздает кучу указаний. Персонал относится к ней трепетно и немного побаивается. Ну это нормально. Она работает и в выходные тоже: двое детей, которых нужно вывести в люди. Она их частенько выводит: то в театр, то в кино, то на выставку. На вопрос, как она все успевает, смотрит на меня удивленно: хотела бы успевать больше. Вот уже два занятия в фитнес–клубе пропустила. Но ничего, наверстает: поедет в двухнедельный фитнес–тур в Грецию, а там тренировки по два раза в день, вернется постройневшей, загоревшей и жуть какой энергичной. Бежать. Чтобы устоять на месте и сохранить результаты, бежать нужно все быстрее. Она бежит. Я бегу за ней и понимаю, что живу в очень спокойном, оказывается, ритме: у меня не бег, а так — ускоренная ходьба. И когда в Минске у меня спрашивают, как я все успеваю, отвечаю, как Оксана в Москве: хотела бы успевать больше. А для этого нужно переходить на бег. Иначе сойдешь с дистанции. Оранжевые чемоданы уже в пути.

sbchina@mail.ru