Был ли у ГКЧП шанс на успех?

Для того, чтобы адекватно оценивать ГКЧП, необходимо понимать внешний и внутриполитический контекст существования СССР того времени. 

К августу 1991 года Советский Союз был обречен, процессы дезинтеграции уже приняли необратимый характер. Центральная власть не контролировала обстановку в Закавказье, Средней Азии, Прибалтике. Но самое главное заключалось в том, что в основной республике Страны Советов — РСФСР — уже сложилась собственная политическая элита с явно выраженными антисоветскими взглядами и сепаратистскими настроениями. Группа так называемых демократов во главе с президентом РСФСР Б. Ельциным в тот период активно подминала под себя власть на территории России, явно готовясь к выходу в самостоятельное плавание. К этому необходимо добавить, что появлению ГКЧП предшествовала длительная политика “гласности” и “перестройки”, когда попытка оценить собственное историческое прошлое привела к самобичеванию, а общественная дискуссия превратилась в организованную антигосударственную пропаганду. Нелишне также напомнить, что к 1991 году СССР фактически остался без союзников. К тому времени в социалистических государствах, входивших в Организацию Варшавского договора, прошли так называемые бархатные революции, которые предопределили смену курса и внешнеполитической ориентации этих стран. Нужно сказать, что и процессы дезинтеграции, и “перестройка”, и революционные события в странах соцлагеря проходили с молчаливого согласия, а то и с прямого одобрения, по инициативе партийной верхушки Советского Союза во главе с Михаилом Горбачевым.

Таким образом, объявление о создании ГКЧП происходило в изначально абсолютно непригодных условиях. Ни ситуация внутри СССР, ни обстановка на международной арене никак не способствовали успеху подобного предприятия. Очевидно, что если это была “попытка спасти страну”, то явно запоздалая, а если путч, то уж совсем какой-то чересчур беззубый и неудачный. Вспомним, что ГКЧП, объединявший высших должностных лиц СССР, включая руководителей силовых ведомств, существовал всего несколько дней и ничем, кроме ряда “жестких заявлений”, не отметился. Ни один из “демократических лидеров” не был арестован, введенные в Москву войска и бронетехника были остановлены группами студенческой молодежи и заблокированы троллейбусами, а уже 20 августа 1991 года номинальный руководитель ГКЧП, вице-президент СССР Янаев, подписал указ о роспуске комитета, а все его решения объявил недействительными. Думается, именно исходя из вышеперечисленных, внешне абсолютно алогичных фактов, у многих историков при оценке ГКЧП возникает стойкое ощущение какого-то фарса и фальшивости. Это ощущение еще в большей степени усиливается, если вспомнить, что именно ГКЧП поставил окончательную точку в вопросе советской государственности, за сохранение которой высказалось на референдуме в марте 1991 года большинство граждан Советского Союза (76,43%). Фактор ГКЧП впоследствии позволил многим развернуть бешеную пропаганду о “красно-коричневой угрозе”, рисках “реванша сталинистов”. Любой, кто пытался этому противиться, моментально объявлялся пособником путчистов. Таким образом, ГКЧП и август 1991 года стали прологом декабря 1991-го и знаменитых Беловежских соглашений, ликвидировавших Советский Союз как геополитическую реальность.

Была ли в этом конечная цель замысла членов ГКЧП? Думаю, что нет. Считаю, что ГКЧП и его участники использовались втемную и стали лишь составной частью общего плана по упразднению СССР. Именно поэтому члены “комитета” действовали столь нерешительно: они просто не были самостоятельны. Дрожащие руки Янаева на пресс-конференции ГКЧП указывали всем специалистам на то, что это не коварный путчист-заговорщик или лихой спаситель государства, а чиновник-исполнитель, которому поручили непосильную задачу. В поддержку данной версии говорит тот факт, что в 2011 году и сам Михаил Сергеевич вдруг заявил о том, что знал и был информирован о планах по созданию ГКЧП. 

Кстати, следствие и суд — это еще один интересный эпизод в деле о ГКЧП. Примечательно, что после ареста все подозреваемые были отпущены под подписку о невыезде, а затем, в ходе судебного разбирательства, и вовсе амнистированы Госдумой. Один из подсудимых, генерал армии Варенников, отказался принять амнистию, после чего Военная коллегия Верховного Суда России вынесла военачальнику оправдательный приговор. Получается, что “дело августа 1991-го” — это еще одно весьма странное событие в цепочке противоречивых явлений, которыми был наполнен заключительный этап истории советского государства.

События 19—22 августа 1991 года — это травма, болезненные воспоминания для той части поколения граждан великой страны, которые считали и во многом и сегодня считают себя советскими людьми. Действия Государственного комитета по чрезвычайному положению тогда, почти четверть века назад, победители свели к дрожащим рукам его председателя Г. Янаева, к самоубийству министра внутренних дел Б. Пуго, к бездействию министра обороны маршала Д. Язова. И в итоге заклеймили действия госкомитета презрительным словом “путч”. Потом были инициированы судебные процессы, попытки покарать “преступников”, но пузырь общественного негодования оказался искусственным и очень быстро сдулся: новые власти предпочли затушевать, забыть произошедшее. И лишь один из членов ГКЧП, генерал армии В. Варенников, мужественный и честный солдат, требовал процессов. Чтобы сказать правду и доказать свою невиновность. Но судьба отдельного человека, пусть честного и блестящего офицера-патриота, мало кого интересовала. Демократическая общественность предпочитала обсуждать стихи поэта Ясенева (псевдоним А. Лукьянова), которые он написал, сидя за решеткой. Стихи — можно, процессы — не надо.

Споры о том, были ли события августа 1991 года естественными или искусственными, вписываются ли они в некую логику исторического развития, идут все эти годы и будут продолжаться еще долго. Хотя бы потому, что никто толком не знает, а в чем же она заключается, эта логика исторического процесса. Все попытки выстроить универсальное понимание исторического процесса оказались несодержательными, и ныне господствует постмодернистское понимание сути истории и исторических событий. Если очень коротко, то суть его проста: смыслов исторических событий ровно столько, сколько уст, их интерпретирующих. Поэтому все, что остается для простого гражданина, — это ценить, знать и оберегать свою собственную правду. И для большинства людей события августа 1991 года означали крах привычного общежития, иногда весьма сложного и непростого, а иногда оптимистичного и перспективного. Они сопровождались кровавой бойней во многих регионах страны. Когда сегодня утверждают, что все это ради пресловутой свободы и демократии, то нужно задуматься над одним-единственным вопросом: а стоит ли эта свобода и демократия тысяч загубленных жизней и беженцев в Карабахе, Прибалтике, Грузии, Кыргызстане, а нынче и в Украине? Да, это парафраз известного вопроса из “Братьев Карамазовых”, того, где речь идет о слезинке ребенка. Но разве от этого легче тем детям, которые плачут сегодня? 

Конечно, есть понимание и того, что любые катастрофические события дают основания для новой жизни, нового роста и нового качества нашей жизни. События 1917 года, которые вполне можно поставить в один смысловой ряд с августом 1991-го, означали не только крах великой Российской империи, но и появление нового и мощного имперского образования — СССР. То же произошло и почти четверть века назад: появились национальные республики, набрала силу, вес и авторитет Республика Беларусь. Сложно согласиться лишь с одним: нашей привычкой все делать через колено, разрушать до основания, чтобы потом долго и мучительно достигать некоего прошлого уровня. В СССР долго достигали уровня 1913 года, в нашей практике ориентировались на 1985 год, год прихода к власти М. Горбачева. Преемственность, единая цепь исторического развития, у нас все время прерывается, и это нельзя констатировать без чувства горечи. 

Важен и еще один урок путча, который уже, собственно, не путч, а трагедия, беда, неудавшаяся попытка сохранить не прежние формы власти и соответствующую идеологию, а страну, пространство нашей общей жизни. К сожалению, сегодня логика децентрализации, жесткого, а то и военного решения возникающих проблем вновь имеет место. В частности, украинские события показывают, что попытки добиться цивилизационных изменений, обеспечить западное понимание основополагающих ценностей во многом основаны на логике 1991 года, логике тех, кто тогда победил и стал строить новую государственность. 

Мне хорошо помнится август 1991 года. На площади Ленина в Бресте бушевал, как тогда говорили, демократический митинг, в обкоме партии находились лишь два работника, собирающие книги, и группа милиционеров из роты охраны, не ведающие, кого надо охранять и от кого. Вот сообщили, что компартия под запретом, и ликующая толпа потекла вниз, к парку, к областному комитету партии. Охранники прибежали к работникам обкома и попросили немедленно покинуть здание. Но как? Оставался лишь один выход — через внутренний двор, так и сбежали. Примечательно: никто тогда не пришел защищать обком, да и среди работников не нашлось тех, кто, подобно Сальвадору Альенде, предпочел умереть на своем посту. Наступал век прагматизма, и места в новой жизни у обкома уже не было.