— А вы знаете, по какой улице сейчас идете? — загадочно прищуривается 74–летний Давид Родинский, начиная тестировать меня с первых минут знакомства.
— По какой? — останавливаюсь я от неожиданности.
— По той, по которой ходил Валерий Чкалов.
Несколько часов разговора с известным в советское время спецкором ведущих российских и белорусских газет Давидом Родинским, ныне гомельским пенсионером, пролетели как одно мгновение.
В его квартире я сразу потеряла счет времени, глядя на глыбы архивов, накопленные моим собеседником за 30 лет журналистских трудов. Пожелтевшие страницы «Правды», «Известий», «Литературной газеты», «ЛiМа», «Огонька» с собственными публикациями, документы, редкие фотографии — все это вместе сформировало настоящую летопись военного времени, собранную журналистом.
— А почему вас так интересовали военные судьбы? — в первый же момент захотелось узнать, что стоит за таким кропотливым трудом.
— Понимаете, там люди были настоящие, — внимательно смотрит мне в глаза Давид Исаакович. — Не потому, что мы, журналисты, стремились их сделать такими. Встречались, разумеется, и липовые истории. Но мне, видимо, везло на героев. Их хотелось знать, открывать другим. Хотя они обычно были скромны и на публику не стремились.
Единственный за всю историю Белоруссии почетный гражданин Парижа — Герой Советского Союза Василий Серегин, летчик эскадрильи «Нормандия — Неман» — в один момент вдруг перестал общаться с прессой. Родинский долго добивался встречи с ним... Когда общение состоялось, в широком прокате уже шел кинофильм «Нормандия — Неман», в котором Серегина сыграл Николай Рыбников. Любимая песня Василия Георгиевича — «Татьяна» — стала вроде визитной карточки русско–французского полка, а Серегина за нее прозвали «капитан Татьяна».
— Он говорил так: когда человек прав, он ничего не боится, когда человек бьется не только за себя, а и за других, он обязательно побеждает... Эти слова я запомнил на всю жизнь. На склоне лет судьба Серегина, к сожалению, сложилась трагически. Не стало жены. Похоронил троих сыновей. Старший, Валерий, майор милиции, умер после участия в ликвидации аварии на ЧАЭС. Внук Эдуард — сержант–омоновец — погиб, преследуя бандита. Сам Василий Георгиевич умер в больнице.
Родинский был в числе тех, кто открывал стране братьев–героев Лизюковых — Евгения, Александра и Петра, погибших в годы войны. Как–то в Гомельский областной краеведческий музей пришла посетительница. Представилась родственницей Лизюковых. Тогда в музее работал историк Николай Царьков. Он и предложил Родинскому вместе поднять пласт неизвестной истории. Спецкор ездил в командировки, вел многочисленные переписки, встречался с родными и соратниками, сидел в архивах. После очерка в «Правде» появилась документальная книга «Повесть о братьях». Предисловие к ней написал маршал Василевский.
— Это такие судьбы, от которых мурашки по коже, — в глазах Родинского и сейчас видна гордость первооткрывателя. — Герой Советского Союза Александр Лизюков — уникальная личность, талантливый военный. Казалось, генерал армии — какая может быть смерть в бою? А он садится в танк, мчится выручать один из своих батальонов, попавших в окружение, и гибнет... Евгений Лизюков. Партизанский отряд под его командованием готовится к параду в освобожденном Минске. И тут весть, что в засаду попали партизаны из соседнего отряда. Бросаются на выручку. Евгений Ильич гибнет в рукопашной... Герой Советского Союза Петр Лизюков — командир 46–й истребительно–противотанковой бригады. Восточнее Кенигсберга тяжелый бой ведет соседняя стрелковая дивизия генерала Петрова. Петр Ильич садится в «Виллис» и мчится организовывать взаимодействие. Сам ложится за крупнокалиберный пулемет и... тоже гибнет.
Он рассказывает мне все новые и новые истории о знаменитых уроженцах Гомельщины. Вера Ломако — бывшая рабочая «Гомсельмаша», член легендарного экипажа Марины Гризодубовой, еще до войны совершившего сверхдальние рекордные авиационные перелеты. Герой Советского Союза летчик–испытатель Петр Стефановский — его имя в первом выпуске Книги рекордов Гиннесса. Александра Самусенко — единственная женщина — командир танкового батальона...
— Все собранное вами написано и опубликовано? — ответ, мне кажется, я знаю.
— Не все, — Родинский возвращается в наше время. — Есть вещи, о которых говорить еще рано. Есть, которые не сказать, потому что тяжело. Тогда я, разумеется, не написал, что в 1938 году Александр Лизюков попал под арест, а его родные подверглись гонениям. Я так и не опубликовал свою документальную повесть, в которой разгадка, пожалуй, одной из самых громких тайн послевоенной истории...
Из–под груды бумаг он достает лист, сложенный вдвое, а в нем — слои тетрадных страничек. В 1958 году в бывшем немецком концлагере Заксенхаузен нашли безымянную тетрадку со стихами на русском языке. Эта рукопись облетела мир и была переведена на 150 языков. Неизвестного советского узника–поэта искали журналисты, историки, энтузиасты. Но тщетно. О поэтическом дневнике вышла книга Анатолия Елкина «Стихи за колючей проволокой». А спустя год Родинский случайно встретил старого друга из Брагинского района. И он рассказал о знакомой учительнице, у которой сын, будучи в концлагере, писал стихи. Давид Исаакович помчался по адресу. Ночь проговорил с матерью. Оказалось, тот самый узник — Георгий Столяров, до войны корреспондент рогачевской районки. После прихода наших он вышел из концлагеря. Но по возвращении на родину попал в другой лагерь — сибирский... По тем временам этого было достаточно, чтобы его имя осталось неизвестным.
— Мне всегда были интересны люди — не цифры, не события, не происшествия, — своими прописными истинами он еще больше разжигает мой профессиональный интерес. — Кого–то испытания ломали, кого–то очищали. Но в чем уверился на все сто процентов за свою жизнь и долгие годы профессиональной деятельности, так это в том, что без памяти о настоящих людях того времени нет твердой точки опоры у настоящего. И это хочу сказать в своей новой книге очерков о выдающихся уроженцах гомельской земли. Вот только пока не знаю, удастся ли издать...
Фото автора и из архива Давида Родинского.
