Эта семья ни на какую другую не похожа.
Людмилу Киселеву и Николая Милова называют живой достопримечательностью этого края. Людмила – художница, Николай – поэт, художник. Когда она отмечала свой круглый юбилей, вместе с ней был весь город. В районном ДК открылась ее персональная выставка. Но на выставку Людмила не пришла, потому что ходить не может…
Она с рождения прикована к постели. У нее миопатия. С таким диагнозом живут только до 17 лет. Она прожила втрое больше. Каждую секунду у нее отмирают мышцы. Сейчас в руке она может держать только полчашки воды да легкую телефонную трубку. Последние десять лет она уже даже не сидит, а только лежит. Тело у нее бескостное. Как кисель.
Неслучайно ее фамилия – Киселева. Правда, иностранцы ее перевели как «кис лайф» – «целующая жизнь».
Рождение
Ее все зовут не Людмилой – Люсей.
Люся появилась на свет, когда шла Вторая мировая война. Боровск заняли немцы. Григорий Киселев отправил жену в Рязань к родственникам, а сам ушел в партизанский отряд. Но пока Евдокия Киселева, беременная Люсей, добиралась до Рязани, город тоже заняли немцы. И она решила вернуться обратно в Боровск. Поезда не ходили, и она пошла пешком через поля, простреливаемые немцами со всех сторон. Кругом лежали мертвые. Евдокия искала среди погибших мужа. Но, к счастью, не нашла.
Когда немцев прогнали из Боровска, муж вернулся невредимым из партизанского отряда, стал работать шофером. Но беда уже стучалась в дом Киселевых.
Люся родилась в день памяти святых Афанасия и Кирилла – 31 января 1942 года. По народному календарю, родившийся в этот день мальчик наследовал богатырское здоровье. Девочкам этот день не сулил ничего хорошего.
Но Господь вложил в нее великую судьбу.
Люся заболела, когда ей было полтора года. Поднявшись на ножки, она села обратно на пол и уже больше никогда не вставала.
О самом остром воспоминании детства напишет она в автобиографии «Сотворение жизни»: «Это папа и мама, склонившиеся у маленького гробика, в котором лежит светловолосый братик Сашенька двух лет отроду. Мать горько плачет. Ее утешает соседка, живущая через дорогу: «Не плачь. Он безгрешный. Ангелом будет…»
Все дети Георгия и Евдокии Киселевых рано садились, рано вставали на ноги и рано умирали. В живых осталась только Люся.
«Ты счастливая, тебя Бог любит», – скажет ей соседка.
«Да как же любит, – возразит Люся, – если я больна и ходить не умею. Если я себя чувствую изгоем. Если я вижу мир только через окно, за которым дождь сменяется снегом, солнце – грозой, а одни люди – другими…»
Большое окно на втором этаже их квартирки стало экраном жизни. У окна низкий подоконник и видно далеко-далеко проезжую часть дороги, а за ней шлемы куполов старообрядческого храма. Там никогда не звонят в колокола. Там нет служб, там – автотранспортное предприятие, именуемое в народе «гараж».
Люсин отец долгое время возил начальство. Домой возвращался поздно. От него пахло бензином, и этот запах для нее стал родным.
Мама работала воспитательницей в детском саду, но потом из-за больной дочери ей пришлось работу оставить. Игрушек не покупали. В нижнем ящике комода хранились самодельные игрушечная комната и мебель для кукол, в которые приходили играть все девчонки двора. Среди детворы Люся была лидером. И когда играли в школу, была учительницей. Но сама в школу не ходила. Учителя к ней приходили на дом.
В хорошую погоду ее выносили на лавочку во двор или в бабушкин огород. От беспомощности и незащищенности она чувствовала себя белой вороной. Легко могла заплакать, но не умела легко рассмеяться. Была зажатой и стеснительной. Когда ее на улице возили в плетеных санках по ее просьбе, накрывали одеялом с головой. А если знакомые спрашивали, кто под одеялом, подружки шутили: «Больная корью».
Снег она полюбила навсегда. А когда, повзрослев, больше не могла бывать на улице, ей приносили снег в стакане или ветку клена. В мизерных порциях жизни, как в капле воды, отражался огромный мир, который она стала осмыслять.
Из городского сада в летние вечера доносились звуки оркестра. Девчонки рассказывали, что происходило на танцплощадке. Приносили пластинки с записью песен Клавдии Шульженко. И Люся в альбом переписывала их слова, а рядом рисовала красавиц с длинными ресницами, мечтающих о взаимной любви.
Институт имени Турнера
В 16 лет в отчаянной надежде Евдокия Васильевна повезла Люсю в Ленинград в ортопедический Институт имени Турнера, бывший до революции приютом для детей с физическими недостатками. Здесь многим помогли встать на ноги. Евдокии Васильевне врачи сказали, что в мире нет средств, поднимающих с постели больных миопатией. Но в институте Люсю все же оставили. Больше года ее лечили новым препаратом АТФ, пользы от которого оказалось не больше, чем от дистиллированной воды.
«В Институте имени Турнера, – скажет потом она, – меня не поставили на ноги, но поставили душу». Именно здесь она почувствовала, что мир для нее не потерян. Здесь она устремилась на поиски себя – такой, какой задумана была Богом. Если нельзя научиться ходить, то можно научиться летать?
В Институте имени Турнера она взялась за карандаш и поступила в заочный университет искусств. Воспитатели, увидев ее увлечение, поручили ей выпуск газеты. Ее назначали ответственной за палату. И эта ответственность за детей потом перерастет в ответственность за людей.
Вернувшись в Боровск, она стала рисовать всерьез, с утра до ночи работая над композицией, светом. Мама составляла натюрморты, а она пыталась копировать природу. Это была первая ступенька восхождения к самой себе. Через рисунки ей хотелось утвердиться в мире, который простирался за окном.
После пяти лет учебы к ней приехал ее преподаватель рисования, чтобы устроить ее первую персональную выставку. Местные жители, разглядывая рисунки, угадывали знакомые уголки Боровска и своих соседей. «В другом городе эти сюжеты будут неинтересны», – подметила Люся. И от копирования природы перешла к философии жизни. Она вернулась в детство, найдя там главные свои сюжеты. Жизнь в них била ключом, заряжая зрителей мощной созидательной энергией. «Жизнь чудесна!» – говорила им прикованная к постели художница. И это потрясало внешне здоровых, внешне нормальных людей, но внутри либо несчастных, либо несостоявшихся. Они потянулись к ней огромной вереницей с одним и тем же вопросом: научи жить, как будто она знала тайну.
В популярный в восьмидесятых годах журнал «Юность» она отправила письмо «Мне повезло», в котором рассказала, что ей повезло на родителей, друзей, учителей…
В редакцию шквалом пошли письма. Писали мужики из тюрем – предлагали дружбу и замужество. Писали инвалиды – спрашивали, как жить. Обращались просто несчастные люди… К ней хлынул рыдающий от горя человеческий мир.
Дверь без замка
Дверь в ее квартиру никогда не закрывалась на ключ. Приходили, приезжали к ней – видели ее неподвижную на кровати и уходили с чувством стыда за себя, здорового. Она ясно представляла, что каждому ее новому знакомому нужно делать.
Как певцу ставят голос, а балерине шаг, она ставила людям душу, а душа уже сама находила выражение в стихах, рисунках, статьях.
«В трудную минуту, – например, говорила она, – нужно опираться не на сильного, не на крепкого, а на слабого. Оберегая слабого, сам станешь сильнее». (Эта фраза позже вошла в учебники по психологии.)
Или: «Без чего человек не может прожить? Без того, чтобы не чувствовать себя прекрасным».
Одна деревенская учительница после каждого визита к Киселевой начинала бурно писать рассказы, да такие выдавая самородки, что их нарасхват печатали в центральных журналах… Ее захватил бурный поток сочинительства. Люся для нее была как волшебный камень, к которому она прислонялась и начинала неистово творить. Как только творческий поток иссякал, она снова приезжала к Киселевой и «подзаряжалась».
Другая женщина после встречи с Киселевой начала вырезать из дерева дивные поделки.
На одной московской выставке у Люси украли 11 лучших работ. Их ей пришлось восстанавливать несколько лет – ведь рисовала она долго и мучительно: не более пяти рисунков в год.
Володя
В 72-м году она сама чуть не задохнулась болью и горем. В то лето стояла невыносимая жара. Догорала и жизнь ее близкого друга Володи, с которым в ее дом пришли веселье, песни, любовь. Школьный учитель по профессии, Володя был тоже болен. У него тяжелый нефрит с детства.
Их любовь прервала его смерть.
Володе пересадили почку семнадцатилетней девушки, которая погибла в автомобильной катастрофе. Друзья говорили, что Володя должен омолодиться, но он прожил с новой почкой только месяц.
Осенью он умер. И она тоже словно умерла с ним.
В тот день, когда он умер, во дворе завыла собака…
К ней приходили друзья, пытались петь Володины песни, которые любил весь город, но они застревали в горле… Это была трагедия всего города.
Выражение, что нет незаменимых людей, неверно. С уходом Володи в ее душе поселилась пустота, которая сузилась до болевой точки под названием «я»… Два года она не могла рисовать. Но пришли новые заботы…
Хождение по невидимому
Рядом с ее домом разрушалась церковь Бориса и Глеба. Церковь стояла на горке, и с купола падали на прохожих кирпичи, отчего местные власти приняли решение церковь снести. Но Люся рисовала эту церковь с куполами, такой, какой она должна быть.
Однажды ее знакомый узнал, что снос Бориса и Глеба заложен генеральным планом развития города. Люся застала время, когда на городской площади взорвали храм Параскевы Пятницы, а на его месте установили памятник Ленину.
До революции в Боровске было 36 храмов, а теперь 4. И если бы Киселева не забила тревогу о том, что разрушается город, их бы осталось еще меньше.
Ее статью «Я рисую Боровск» опубликовали в самой главной газете страны, и участь Бориса и Глеба была решена – храм включили в реставрационный план города. Это победа, которой может порадоваться не каждый человек, ведь слово «храм» в 80-е годы нельзя было произносить.
Отстояв храм, она принялась создавать музей народного творчества – в городе вязали, лепили многие, но показать свои поделки им было негде. Люся целыми днями названивала по телефону в местные организации, выбивая для ремонта музея то доски, то гвозди… Однажды педагог из Ростова привезла к ней своих учеников, которые набились в комнату, расселись на подоконнике, на полу. Один мальчик стоял в коридоре. Когда толпа вдыхала, он оказывался в комнате, когда выдыхала – в коридоре…
После многочасового разговора стали прощаться. Люся сказала: «Ну, я побежала, мне гвозди надо доставать». И мальчик, стоящий в коридоре, вдруг спросил учительницу: «А почему вы сказали, что она не ходит, ведь она даже бегает?»
Коля
Николай Милов появился в ее доме вместе с Валерием Прокошиным задолго до смерти ее родителей. Оба писали стихи. Коля пел под гитару. Оба жили в поселке Ермолино под Боровском. Оба были женаты.
К стихам Николая Люся оставалась равнодушной, уделяя больше внимания его другу и его поэзии. Но другие поэты говорили, что Колины стихи – это как колодец, в который надо смотреть долго-долго, чтобы однажды увидеть дневные звезды.
Детство его прошло с пьяными воплями, уличными частушками, с глухонемой теткой и тишиной леса. В отрочестве ему приснился сон про девочку, которую он купает, заворачивает в полотенце, носит на руках, бережно прижимая к груди. И неизменное чувство радости этого мига, словно случилось главное действо…
В 85-м году умерла Люсина мама – ей стало плохо с сердцем, вызвали «скорую». Приехала Люсина подруга – Лариса Осиюк, но до больницы не довезла – Евдокия Васильевна скончалась на ее руках.
Люся решила уйти из жизни, собрав таблетки снотворного, которые ей раньше давала на ночь мать. В душе стоял ад. Она собрала больше тридцати таблеток.
Отец замкнулся, но сказал, что дочь в дом престарелых не отдаст, хотя сам уже болел раком. И было непонятно, кто заменит отца и мать, но она интуитивно чувствовала, что ни в какой дом престарелых не пойдет.
На третий день после смерти матери пришла к ней жить ее подруга Женя. И стала ухаживать за Люсей вместо мамы. Люсина мама ее в детстве подкармливала. Киселевы держали корову, поросенка, кур. Женя выросла в бедной семье, без отца. Мать у нее была горбуньей. Работала сторожем. Зарабатывала копейку и жила впроголодь. Но в благодарность за кусок хлеба, протянутый когда-то рукой Люсиной мамы, Женя бремя семьи Киселевых теперь взяла на себя.
В детстве Женя катала Люсю на санках, сидела с ней дома, когда отлучались Люсины родители. Помогала по хозяйству, стирала белье. И когда в очередной раз пришла за бельем, Люся сказала: «Мама болеет. Придешь ко мне жить, если что-то случится?» – «Приду». И прожила Женя с Люсей полтора года, ухаживая за подругой. Она не была образованной, но черной работы не гнушалась. Люся при Жене была ухоженной.
Женя оказалась единственной из подруг, которая смогла ради Люси оставить семью. Хоть порывались на этот шаг многие. Одна подружка приехала к Люсе из Калуги, попыталась взять Люсю на руки и упала под тяжестью ее тела.
Через полгода не стало отца. Люся распоряжалась похоронами сама. Но гроба видеть не хотела – попросила отнести ее в квартиру соседей: «Пусть родители останутся в моей памяти живыми», – сказала она.
Коля Милов и Валерий Прокошин создавали атмосферу дома, которая утратилась со смертью родителей и без которой жить не хотелось. В один из вечеров Коля приехал один и сделал Люсе предложение стать его женой. Люся ответила отказом, потому что думать о замужестве даже не хотела.
Предложение Николая посчитала она смехотворным. Николай больше с этим вопросом не приставал, он просто приезжал и был с ней рядом. Он выбрал правильный ход. Люся к нему привыкла и без него уже не могла.
Его жену звали Валя. У них было двое детей, одного из которых Николай усыновил. Жена работала медсестрой, хотела, чтобы Николай много зарабатывал. А он как раз не тот человек, который способен зарабатывать большие деньги. Он работал энергетиком на железной дороге, но больше жил внутренней жизнью.
Николай говорил, что его жена – женщина земная… А он человек творческий… Когда он первый раз показал свои рисунки Люсе, они были мрачные и тяжелые. Сильно притягивали к земле, отчаянно безнадежные.
Колина жена проявила инициативу и объявила, что нашла себе другого человека. Их квартира превратилась в коммуналку. В коммуналке Коле стало еще тоскливее, и он чаще стал бывать у Люси. И они сами уже перестали понимать, что с ними происходит…
«Что будет, то и будет, – решила Людмила, – надо попробовать». И согласилась стать женой Николая.
Многие подруги восприняли это решение в штыки. Им казалось невероятным, что их неподвижная подруга выходит замуж, а у них, здоровых и сильных, семьи зачастую не клеились.
«Ты была для нас идеалом, – говорили они Люсе, – а теперь стала обычной бабой».
«Если я еще и замуж вышла, – парировала Люся, – значит, это только подтверждает, что я многое могу». «Он тебя подавит, разрушит». «Он стихийный, неуравновешенный, весь в страстях, – уверяли друзья, – а если тебя бросит, как справишься с этим ударом?» Словом, Колю, который моложе Люси, близкие подозревали в корысти и черных делах.
Появление Николая разочаровало Женю. Она становилась третьей лишней. У нее было двое детей, плохая квартира, и она надеялась, что Люся долго не протянет, а Люся собралась замуж.
Женя сказала, что уходит, хотя и мучилась этим решением. Женя пришла к Люсе кудрявая, веселая, толстая. За год кудри развились оттого, что ей некогда стало за собой ухаживать. Она похудела – по ночам вставала к Люсе, которой было постоянно плохо.
Люся дала объявление, что требуется сиделка. По объявлению стали приходить тетки с железными зубами. Они не столько желали за ней ухаживать – им негде было разместиться. Они спрашивали: «А куда можно поставить мебель и положить ковры?» Люсе стало страшно оттого, что к ней приходят люди, не заинтересованные в ее жизни.
«Который час свисаю вниз…»
У Коли пошла голова кругом. Как надеть на «текучее» тело корсет, какую подушечку подложить – всей этой науке теперь Люся обучала Колю. Резко прогрессировала ее миопатия: слабость одуряющая и мышцы всего тела немели.
Однажды ночью она проснулась в страшном состоянии, что нет тела – так все онемело. Все падало, ничего не держалось, ни голова, ни рука…
А у Коли утро стало начинаться с горшков, с тазов, кастрюль. На нем была и стирка, и готовка. Для укрепления своих сил он начал закаляться и нырять в ледяную речку. Гитара на стене повисла как неживая. Но стихи продолжал писать как неистовый.
Проснись, стою у изголовья,
Который час свисаю вниз,
Всей нежностию и любовью,
Как дождь за окнами. Проснись!
Работу он бросил. Ему теперь платили по уходу за Люсей 40 рублей в месяц. Долгими вечерами он плел корзины. И на продажу от корзин потихонечку жили.
Незадолго перед тем, как дать согласие стать его женой, Люся среди суровой зимы проснулась с ощущением дурманящего разливающегося по комнате терпкого запаха черемухи. И свадьбу сыграли 9 мая 1986 года, когда цвела черемуха… Платье на невесте было парчовое, вместо рукавов пришили гипюр. Она всегда была кокеткой. Любила, чтобы у нее была прическа, маникюр и красивое платье.
Свадьба и венчание
9 мая теплынь была необыкновенная. Пели соловьи. Гости под утро пошли купаться на речку.
Гости разъехались со жгучим желанием большой любви, хотя у всех ее подруг были семьи, дети, но все почему-то стали мечтать о такой же любви, какая пришла к Люсе и Николаю.
Жители Боровска были потрясены и не понимали, что это за брак такой… А за что он на ней женился? Наверное, из-за машины «Москвич», которая осталась от ее отца?
Машину вскоре продали – вместо машины у Люси появилась коляска. А вместе с ней ощущение, что она пошла своими ногами.
Коля сажал Люсю в коляску, и они гуляли. Они объехали все закоулки старинного Боровска. Ездить на коляске – все равно что своими ногами ходить. Ходили на рыбалку. В пять утра вставали. Впервые она увидела рассвет, когда еще ни одна птичка не поет, а только комары кусают. Гуляли допоздна, потому что с третьего этажа по лестнице спускаться на коляске было трудно: сначала коляску надо вывезти, а потом Люсю, и уж если выходили на улицу, так гуляли до сумерек.
Полгода они прожили, не расписываясь, но потом их заставили оформить официально брак: им давали новую квартиру. А через год они обвенчались.
Венчал их отец Олег Чекрыгин в церкви после литургии и трапезы, женщины грохотали посудой. Даже батюшка не выдержал, прервал обряд и одернул их. А Люся подумала, что так, наверное, и должно быть в жизни – высокое и земное рядом.
А накануне приснились ей протянутые мужские руки, и Люся на них положила голову. И хорошо так стало, легко-легко.
Друзья Люси теперь Колю, взявшего на себя все тяготы ее жизни, зауважали. Он опрокинул их представления, что между физически разными людьми не может быть любви. «Это твой Крест, – сказал ему священник, – неси его, пока не упадешь».
Но Люся и правда боялась, что он может упасть. От тяжестей с годами он надорвал спину и заработал остеохондроз.
Когда Господь дает детей
После десяти лет совместной жизни у них появились дети.
Очень много детей, но не свои.
Они появились, как пророчество. Они словно материализовались из ее рисунков. Только на них были дети счастливые, а жизнь свела ее с детьми несчастными.
В районной детской больнице жили брошенные дети. Либо родители отказывались от них, либо на улице их подбирали, а приюта в городе не было, и их доставляли в больницу. И врач Лариса Осиюк рассказала об этом Люсе.
Коля посадил Люсю в коляску, и они отправились в больницу. Дети играли во дворе. Им протянули арбуз, шоколад и мороженое.
Но дети попросили колбасу.
Коля расчехлил видеокамеру, которую они купили на деньги от продажи дачного участка, и снял детей, чтобы показать их властям.
Вскоре в деревне Асеньевское в заброшенном детском саду открылся Детский дом, куда и поместили детей из больницы. Люся и Коля стали их покровителями.
…Когда меня спрашивают, какая она, не знаю, что ответить. Я ее не вижу. Вижу облако. Светлое. Чувствую свет. Он идет от нее.
Как точно замечено: она не просит на детей денег. Это отпугивает. Она просит помочь продуктами, вещами, компьютерами. «Мы бы рады помочь печеньем, – сказали ей на одном предприятии, – но у нас трубы и унитазы».
Киселева взяла унитазами. И сделала в детском доме ремонт.
Из 100 звонков, которые она делала за день, было 3–5 попаданий. Телефон ставила на живот и, лежа в постели, накручивала диск по 8 часов в сутки, иногда до 12 ночи.
Однажды врач, который пришел ее осматривать, сказал, что телефонный аппарат продавил ей живот. Киселева телефон убрала, но установила громкую связь.
Лет 10 назад у нее случился инфаркт, но она, на удивление всех, выжила. Это «воскрешение» она осознала еще в реанимации и пришла к выводу: «Есть, значит, еще невыполненная программа. Бог по пустякам суетиться не будет».
Спустя несколько дней эту программу озвучил директор дома ребенка: «Кормить детей нечем!»
Киселева взяла в руки центральную газету, нашла первое попавшееся рекламное объявление. Позвонила по нему.
Она знает возраст детей, их болезни, судьбы. Никиту родители сдали в приют, так как внешне он был уродом. Киселева все узнала про его болезнь, а когда приехала журналистка снимать о ней фильм, Киселева все акценты сместила на Никиту, которому люди стали присылать деньги на лечение.
И после третьей операции мальчик… танцевал. Потом фотографии мальчика были отправлены его родителям.
Приехала бабушка и забрала его домой.
Таких историй у нее десятки. И настоятельница женского Черноостровского монастыря, где детские комнаты и классы «обставила» Киселева, присылает к ней девочек из монастырского приюта.
Десять лет благотворительную помощь и средства Киселева собирает для четырех местных детских учреждений Боровского района: Ермолинского дома ребенка (30 детей-инвалидов с тяжелыми формами нервно-психических заболеваний), Асеньевского детского дома (25 детей), Малоярославецкого детского дома Свято-Николаевского Черноостровского монастыря (60 девочек-сирот), десятка семей с детьми-инвалидами. Несколько последних лет работает в составе общественной благотворительной организации «Дом адаптации детей-сирот и инвалидов». (Ермолинский дом ребенка, как ни билась Киселева, закрыли в октябре. Но 10 лет отдано было и ему.)
Поэтому надо постоянно заниматься детским домом в Асеньевском. Стучаться ко всем чиновникам, чтобы не закрыли. В Калужской области за последний год закрыли уже четыре детских дома. Этот может стать пятым, потому что председатель колхоза в Асеньевском имеет виды на недвижимость.
Людмила Киселева никогда не пребывает без дела. Теперь она хочет написать книгу «Что я буду делать, когда умрет мама?».
Это для тех детей-инвалидов, которые в жизни держатся только до тех пор, пока есть кому поддерживать их жизнь.
А в Москве в галерее на Кутузовском проспекте, 4, открылась выставка работ Людмилы Киселевой, которой перед новым, 2008 годом – Годом семьи – присвоена была международная премия «Профессия – жизнь». А еще рядом с домом она восстанавливает храм Вознесения, в котором до сих пор находится склад и над которым до сих пор нет куполов, чтобы ее родной город не остался только в рисунках...
