Мысленное путешествие белоруса по некоторым зарубежным хранилищам
Часть первая
После публикации статьи «Крест Евфросинии Полоцкой» («СБ» за 4 апреля) несколько знакомых коллекционеров и научных сотрудников спросили у меня, почему такой, а не иной зачин публикаций под рубрикой «Сокровища» и планируются ли статьи, посвященные ценностям, вывезенным в Германию и Польшу. Я ответил, что, конечно же, планирую такие микроисследования. Как и посвященные Украине, Литве, странам Западной Европы, США.
Что же касается начала серии, то оно определилось естественным путем, под влиянием презентации в Национальной библиотеке Беларуси Слуцкого Евангелия — первой нашей значительной реликвии, возвращенной, прямо скажем, из небытия. Евангелие, как и Крест Евфросинии Полоцкой, другие ценные экспонаты, хранившиеся в Могилевском историческом музее, явились самой крупной нашей духовно–культурной потерей, связанной с событиями Второй мировой войны. С ними могут быть сопоставимы, и то довольно условно, потери гомельского, барановичского и минских музеев.
Продолжим рассказ о том, что оказалось (или могло оказаться) на территории России в результате, прямом или косвенном, военных действий.
Два вагона из Пинска
Начну с малоизвестного факта, свидетельствующего: далеко не все стоит списывать на войну, злые намерения иных стран либо сталинского режима. Многое остается и на нашей совести.
До начала Второй мировой войны в Пинске работала католическая семинария. Благодаря стараниям ее ректора, епископа Минского, а потом Пинского, ныне канонизированного Зигмунта Лозинского, в библиотеке и архиве накопилось немало ценностей. Впрочем, лучше предоставим слово секретарю Пинского обкома КП(б)Б Авксентию Минченко, чье письмо нашел в брестском архиве и в свое время прислал в комиссию «Вяртанне» доцент (ныне заведующий кафедрой) Брестского государственного университета имени А.С.Пушкина Александр Вабищевич. Докладная записка секретаря обкома, посланная в ЦК КП(б)Б на имя Пантелеймона Пономаренко, начинается следующими строками (особенности оригиналов здесь и далее сохраняются):
«В г. Пинске при бывшей католической духовной семинарии осталась библиотека примерно в количестве 40 тысяч томов, состоящих главным образом из богословской, научно–исторической, художественной и др(угой). литературы. Литература была на различных языках — латинском, греческом, французском, польском, русском, языках народов Востока и т. д. Среди книг этой библиотеки имелись ценнейшие издания ХV, XVI, XVII и XVIII вв., например: Вольтер — полное собрание сочинений до 1 тысячи томов издания 1792 года. Имелся также и рукописный фонд. Библиотека представляет большую научную ценность.
Помещение бывшей духовной семинарии было занято под военный госпиталь. Руководство госпиталя весь фонд литературы свалило в беспорядочном состоянии в одну комнату и неоднократно настаивало освободить помещение.
В мае (1940 года. — А. М.) секретарь Обкома по пропаганде тов. Улазов обращался в Академию наук БССР к тов. Горину и просил оказать помощь в разборе и определении использования этой библиотеки. Однако со стороны Академии наук не были приняты соответствующие меры».
Оказывается, приехавший в Пинск сотрудник Академии наук не проявил к библиотеке никакого интереса. Ибо не знал языков, на которых написаны книги. После этого визита было направлено письмо на имя секретаря ЦК КП(б)Б Малина с просьбой воздействовать на академию, чтобы та прислала настоящих специалистов. 5 августа адресат ответил: «Академии наук БССР разрешается принять и вывезти в г. Минск библиотеку и архив бывш(ей) духовной семинарии». Но специалистов так и не дождались. Тогда заведующий облоно Старикович обратился в Москву, в Центральный антирелигиозный музей. Там отреагировали мгновенно. 7 сентября газета «Известия» уже сообщила: из Пинска в адрес музея отправлены два вагона древних книг и рукописей (около 7 тысяч томов осталось в Пинском музее, городских библиотеке и парткабинете).
Но эпоха воинствующего атеизма прошла, и музей оказался ненужным. Пинские раритеты передали московской Исторической библиотеке. Как сообщили из первопрестольной белорусисты, там тесно, негде нормально разместить нежданный подарок, сделать его доступным читателю. В связи с этим напрашивается простое решение: поскольку в Пинске возродилась духовная семинария и она испытывает трудности с литературой, вернуть библиотеку и архив их прежнему, законному владельцу.
Характерно, что случившееся в Пинске вызвало негодование председателя Президиума Верховного Совета БССР Никифора Наталевича. 5 ноября 1940 года он обратился ко «Всем председателям областных и районных исполнительных комитетов, городских Советов, директорам музеев». Начинается документ с тревожных слов: «В последнее время наблюдаются случаи вывоза различными научными учреждениями и даже отдельными частными лицами важнейших культурно–исторических ценностей, хранящихся в архивах БССР, музеях, быв(ших) дворцах, имениях и т.п., производимого без ведома и разрешения правительства БССР. Так была вывезена в начале сентября с.г. весьма ценная в историческом отношении библиотека бывшей в Пинске католической семинарии в количестве 30.000 томов. Таким же образом было передано хранившееся до сих пор в Слонимском районном музее подлинное письмо Пушкина. Некоторые музеи командируют в БССР своих научных работников исключительно с целью вывоза предметов древности, культуры и искусства». Далее приводились другие вопиющие факты.
А где еще 146 поясов?
Перечитывал я процитированное обращение с горестной мыслью: ну почему ему не появиться хотя бы на полгода раньше?! Тогда бы, может, не попали в Москву раритеты из Несвижского замка, в том числе мебель, охотничьи трофеи, знаменитые слуцкие пояса. Создавали их в мануфактуре («персиарне») Радзивиллов белорусские крепостные крестьяне (порой количество ткачей доходило до 60) под руководством обелорусевшего армянина Яна Маджарского и его сына Леона. Пояса украшались растительным орнаментом (вспомним строку М.Богдановича «Цвяток радзiмы васiлька»). Почти на каждом из них, в отличие от подделок, виднелись знаки качества, «брэнды» на латинском и польском языках: «Сделано в Слуцке», «Меня создал Слуцк», «В Слуцке», «Слуцк». Золотые и серебряные нити, которыми переплетался каждый шелковый пояс, весили до 800 граммов. Поэтому стоил он до 50 дукатов (150 рублей золотом). Носить слуцкие пояса могли только магнаты и богатая шляхта. Естественно, что их много имелось у «некоронованных королей» Радзивиллов, и все осталось в Несвиже после вынужденного отъезда хозяев. Вскоре (накануне нападения гитлеровцев на нашу страну) пояса без разрешения белорусских властей перекочевали в запасники Государственного исторического музея (ГИМ) на Красной площади в Москве.
В свое время российскими чиновниками упорно распространялись слухи, что, мол, около 150 слуцких поясов, находящихся в России, еще в конце XIX века закуплены братом основателя Третьяковской галереи у некоего лица. Но тут сразу возникают вопросы: зачем закупать столько предметов декоративно–прикладного искусства для картинной галереи?! И как они перекочевали потом в ГИМ? Ведь на выставку в Минске 2005 года слуцкие пояса привозились именно из ГИМа. Правда, только четыре, в печати тогда утверждалось: больше в запасниках просто нет... Четыре из 150 или даже из 300!
Как установлено членом комиссии «Вяртанне» кандидатом искусствоведения Майей Яницкой, всего в ГИМе теперь должно находиться около 300 изделий слуцкой «персиарни» (Вяртанне. Мiнск, 1992. С. 64). И львиная доля (показать описи или иные документы членам комиссии в музее решительно отказались) попала в Москву путем того полулегального вывоза, которым возмущался Н.Наталевич. Ну ладно: цифра 300 может быть спорная. Но ведь остаются 150, признанные российской стороной. Правда, директор Национального музея истории и культуры Беларуси Сергей Вечер называет меньшие цифры: 20 — в экспозиции и 40 — в запасниках (Лiт. i мастацтва. 2008. 4 крас.)
Да будут справедливо поделены пополам хоть эти 40, которые находятся в запасниках ГИМа! Ибо таких изделий в Беларуси — раз, два и обчелся. Их нет (не фрагментов, а целых, полноценных) даже в самом Слуцке.
Конечно, ГИМ может здесь настаивать на обмене ценностями. Мне кажется, стоит пойти на это. Ведь у нас есть что предложить. Это и иконы, задержанные нашими таможенниками на западных границах (брестский музей чужих «спасенных ценностей» я не воспринимаю всерьез), и полотна классиков русской живописи, хранящиеся в Национальном художественном музее Беларуси, и, наконец, Тургеневская библиотека, вывезенная гитлеровцами из Парижа и случайно попавшая в Минск. Реституция, обмен ценностями — не обязательно игра в одни ворота.
По саратовскому и волгоградскому следам
Под законы о реституции подпадают также (в случае обнаружения) те ценности, которые в связи с началом военных действий были эвакуированы из Витебска и Минска в Саратов. Предполагается, что туда попали картины Сальваторе Роза, Шагала, Юдовина, Минина, Пэна и других белорусских, русских и западноевропейских художников. Узнав об этом, в Саратов отправилась наша неутомимая искательница Майя Яницкая. Там, в картинной галерее, она высказала пожелание познакомиться в научных целях с запасниками. Но ей ответили:
— Вы можете смотреть только то, что находится в экспозиции!
Ну кто, скажите, будет размещать в выставочных залах спорные произведения?!
Тем не менее Майя Михайловна вернулась из Саратова не с пустыми руками. Она нашла приемную дочь наркома труда в первом правительстве БССР, экономиста и писателя Язэпа Дылы и получила от нее для музея «Белорусы в мире» Национального научно–просветительского центра имени Ф.Скорины уникальную карту Беларуси и другие ценные экспонаты. Правда, где они теперь, остается только догадываться.
А вот волгоградский след уже, к сожалению, не может быть обнадеживающим. Летом 1941 года туда эвакуировали ценности из Гомельского областного краеведческого музея. Надежда на их возвращение жила еще в 1989 году. На запрос комиссии «Вяртанне» директор музея И.Козлов тогда ответил, что в Гомеле так и не дождались реэвакуации из города на Волге многочисленных экспонатов. В приложенном списке значатся изделия из серебра, иконы, персидские скатерти, картины «Убиение Стефана», «Пастух в горах» и — ни много ни мало — «мраморная скульптура Леонардо да Винчи».
Узнав, что около Волгограда, в музее «Старая Сарепта», работает наш соотечественник и к тому же руководитель Белорусского культурного центра «Спадчына» Виктор Медведев, я послал ему названный выше список с просьбой посодействовать поискам. Вскоре пришел прискорбный ответ: в разгар наступления немцев на Сталинград гомельские и иные ценности погрузили на корабль, чтобы переправить на левый берег Волги. Однако на середине реки в судно попала немецкая бомба, и оно пошло ко дну.
А может, еще не все потеряно? Ведь мрамор не ржавеет. И если место известно более или менее точно, то белорусские водолазы с помощью волгоградских коллег могли бы спасти хотя бы часть гомельских экспонатов.
Отдано на временное хранение...
До сих пор речь шла о том, что оказалось вывезено в Россию накануне и в начале Второй мировой войны. Но ведь была еще и Первая мировая. Она также нанесла значительный урон, особенно церквам, собраниям в старинных усадьбах, эти потери также следует считать военными. Напомним: царские власти дали тогда команду ничего не оставлять врагу. На восток двинулись вагоны с экспонатами частных музеев, подводы с крестьянскими пожитками, тысячи и тысячи беженцев.
На первое место среди потерь 1914 — 1918 годов, естественно, надо поставить чудотворную икону Пресвятой Богородицы Коложской, датированную концом XVII — началом XVIII века. По описанию, сделанному гродненским историком Евстафием Орловским, она писана на медной доске, облачена в серебряную позолоченную ризу, украшена драгоценными камнями — гранатами, сердоликами, агатами. Икону эвакуировали из Гродно в Москву, скорее всего, в 1915 году, вместе с Борисоглебским монастырем. Откуда она так и не вернулась. Исследователь истории Гродно Юзеф Иодковский утверждал: в 1936 году икона находилась в Румянцевском музее.
Первым о восточном следе иконы заговорил на страницах газеты «Голас Радзiмы» наш соотечественник из Москвы, строитель и искусствовед, лауреат Государственной премии Латвийской ССР Роальд Романов. Его призыв начать поиски услышали в Гродно. Когда в Гродно в 2004 году гостила делегация префектуры Северо–Западного округа Москвы, депутаты Гродненского горсовета обратились к префекту Виктору Козлову с просьбой посодействовать поискам, показали ему Коложскую церковь. Но результатов пока нет.
Что же касается частных собраний, они вывозились на временное хранение в Москву в нанятых и оплаченных вагонах. Их отправили Гуттен–Чапские из Станькова, Немцевичи из Скоков, Браницкие из Роси, Пусловские из Альбертина, Славинские из Ровяничей (на Новогрудчине), Цехановецкие из Бочейкова и другие землевладельцы. Некоторые собрания (Немцевичей, Гуттен–Чапских) подробно описаны в сборниках «Вяртанне», на страницах «Голаса Радзiмы». Поэтому особо на них останавливаться не буду. Расскажу лишь о том, что хранилось, неизвестное нам, в Альбертине под Слонимом. Сведения почерпнуты из статьи «Альбертин» Романа Милевского, напечатанной в газете Dziennik Polski, издающейся в Лондоне и присланной мне недавно нашим соотечественником из Англии Михаилом Шведюком.
Согласно Милевскому «коллекция картин из Альбертина могла бы с успехом стать достопримечательностью не одной европейской галереи. Были здесь (по описаниям) этюд Леонардо да Винчи «Головушка», эскиз «Кентавр» Рубенса, две картины Питера Брейгеля (...), «В корчме» Дэвида Тэньерса, а также несколько венецианских портретов. Из польских произведений следует назвать два кисти Шимона Чеховича, картину Юльюша Коссака «Привал кавалерии в деревне», несколько портретов Францишка Жмурки. Сюда добавим коллекцию семейных портретов, портреты польских королей, гетманов...». Кроме того, в Альбертине хранились ценная «гданьская» мебель, богатейшая коллекция фарфора. В библиотеке имелись издания XVII — XVIII веков, в архиве — пергамины XV века. И все это, завершает Милевский, «было вывезено в Москву, чтобы спасти от немцев».
Сказанное выше приобретает особый смысл, когда вспоминаю слова графа Ксаверия Пусловского, сказанные при встрече в Лондоне в 1989 году, а потом повторенные в письмах: в случае, если бы нашлось утерянное, он, как законный наследник Альбертина, отдал бы половину экспонатов, «а то и все» белорусским музеям.
То же самое говорил мне в Лондоне и Несвиже почетный профессор БГУ меценат Анджей Цехановецкий, наследник «по кудели» князей Мстиславских и Заславских, почетный гражданин Заславля. Его отец владел в Бочейкове (ныне Бешенковичского района) богатой усадьбой, откуда в 1916 году в Москву и имение Лугань около Орла отправили два вагона имущества. Старанием мецената, передавшего в том же 1999 году слуцкий пояс Музею древнебелорусской культуры НАН Беларуси (об этом пойдет речь позже), девять портретов Цехановецких и Голынских были выявлены в Орловском художественном музее. Но дальше переписки дело не продвинулось: для того чтобы наследник передал семейные реликвии в Беларусь, не хватает соответствующих межгосударственных соглашений.
А до этого были восстания...
К итогам военных действий следовало бы также отнести конфискации, которым подверглись частные собрания участников антицарских восстаний 1830 — 1831 и 1863 — 1864 годов. В Петербург и Москву вывозились картины, книги, архивные документы.
Для примера сошлюсь на огромные потери, понесенные Сапегами. Их коллекции в Ружанах и Деречине считались по размерам и ценности вторыми на белорусских землях (после Радзивиллов). Член комиссии «Вяртанне» Майя Яницкая нашла список сокровищ, отправленных из Гродно в Петербург. Из 70 страниц документа 22 занимают описания 287 (!) произведений западноевропейского изобразительного искусства. Из них 185 переданы в Эрмитаж (отдельно выделены три наиболее значительных: «Мадонна» Ф.Франчио, «Герчина» Г.–Ф.Баръери, «Чародей и чародейка» П.В. дель Векио). Туда же попали 22 мраморные скульптуры (среди них «Орфей» работы Кановы). 55 картин поступили в Императорскую академию художеств, остальные оказались в Гатчинском дворце. Кроме того, из Деречина вывезли несколько десятков французских гобеленов, 48 мозаичных картин, 5 этрусских ваз, коллекции художественного стекла, мебели, графических произведений, архив древних документов, переплетенных в 287 «кодексов». Частично «сапегинские собрания» в 1920 — 1930–е годы были переданы в Польшу, но что конкретно — пока нам неизвестно.
Второй красноречивый пример — логойские коллекции братьев Тышкевичей. Переданные ими для Виленского музея древностей, они оказались фактически конфискованы после подавления восстания 1863 — 1864 годов и перевезены в Москву (см. статью «Музей древностей». «СБ» за 21.08.2007 г.).
Наконец, еще один существенный факт. В 1920 году, во время советско–польской войны, из минского собора Святого Духа в Москву вывезли икону XV века, образно названную «Голубое Успение». Теперь, по печатным сведениям, она находится в Третьяковской галерее. Поскольку разрешения на ее вывоз никто у духовенства не спрашивал, этот памятник духовной культуры следовало бы, по моему мнению, вернуть Белорусской православной церкви.
