Трое о литературе

Наш "мыльный" герой - не супермен

Кулуарные разговоры тем и отличаются от официальных, что... никогда не заканчиваются.

Вот и мы все также продолжаем наш разговор о литературе, благо в отношении ее, родной, тем хватает. Мои собеседники - критик, писатель, драматург Петро Васюченко и критик Ирина Шевлякова, а тема снизошла к нам не с благородных духовных высот. Она заявилась прямо из ближайшего книжного магазина или киоска "Союзпечати". Поскольку нынче везде,

где продается печатная продукция, есть и то, о чем мы будем говорить, - массовая литература.

Людмила Рублевская: Массовая литература, бульварная литература... Та самая, которую, по выражению Лессинга, все осуждают, как проституцию, но также и пользуются ею. Может быть, в презрительном отношении интеллектуалов сказывается некий снобизм? Читается книжка - и на здоровье. Огромные тиражи - обязательно ли это признак "развлекаловки"?

Ирина Шевлякова: Не обязательно. Например, теперь все читают Харуки Мураками - от школьников до пенсионеров.

Петро Васюченко: А вот в белорусской литературе больших тиражей сегодня не может быть. В нашей стране не найдется миллионной армии читателей для белорусской книжки. Разве что можно говорить о книге белорусского писателя, переведенной на основные языки мира.

Л.Р.: Вы разделяете мнение, что наш писатель может быть широко признан только после того, как его признают еще где-то, прежде всего в России?

П.В.: Во времена Советского Союза путь к известности был именно таков.

И.Ш.: Для достижения популярности сегодня самые элитарные писатели используют приемы бульварности.

П.В.: Этим не брезговал еще Федор Михайлович Достоевский, используя фрагменты криминальной хроники. А разве не было бульварным, массовым античное искусство? Все - в расчете на вкусы тысяч зрителей, заполняющих стадион. Только гениям вроде Аристофана удавалось сочетать высокую эстетику и площадный юмор.

Л.Р.: А какой проект белорусской литературы мог бы сегодня стать массовым?

И.Ш.: Мы живем в экзистенциальном состоянии эскапизма, побега от действительности. Люди каждый по-своему бегут от реальной жизни. Поэтому востребованы именно те жанры, которые помогают уйти в другую, менее жестокую реальность.

П.В.: Сегодня есть потребность в создании национального белорусского мифа. Я не раз думал об ипостасях возможных белорусских сериалов. В латиноамериканских - это образ Золушки, постколониальной личности. Бедная девушка, которая выходит замуж за миллионера. Культ американцев - улыбка на 32 зуба и здоровенные кулаки и так далее.

Л.Р.: А для белорусов?

П.В.: Я представляю это так: женщина, девушка, загадочная, изменчивая, которая никогда не отвечает прямо на вопрос, любит она героя или нет, отсюда и все конфликты. Тип Ядвиси из "На ростанях" Якуба Коласа, Майки из "Каласо› пад сярпом тваiм" Владимира Короткевича. В итоге - психологическая любовная драма на 300 - 400 серий.

Л.Р.: А "мужской вариант" белорусского мифа вы как представляете?

П.В.: Не супермен, но может защитить себя. Хороший хозяин, прячет свои чувства, иногда трогательно беспомощен и, разумеется, самоироничен. Для создания белорусского мифа подходит интерьер замка, имения, усадьбы. Ну и если крестьянский дом - то богатый, благоустроенный.

Л.Р.: Что ж, национальный миф - всегда утопия.

И.Ш.: Мне кажется, наиболее полно воплотил бы эти образы жанр исторического фэнтези.

П.В.: Я мечтаю о возрождении в XXI столетии жанра усадебного романа.

И.Ш.: "Сага о Форсайтах" или "Будденброки" на белорусской почве?

П.В.: Именно. А вообще я советовал бы сценаристам обратиться к классическим произведениям. Небольшой рассказ Франтишка Богушевича "Траляленачка" содержит материала на многосерийный сериал. Все коллизии "мыльной оперы"! Помещика бросает законная жена, он привозит в имение любовницу-француженку, та умирает, умирает помещик. Остается их дочь, прелестная девочка, которую воспитывают всей деревней...

Л.Р.: Короче, страсти. А вот есть ли в белорусской литературе архетип сыщика?

П.В.: После Владимира Короткевича многие пытались писать в жанре национального детектива. Мирослав Шайбак, например, придумал героя - частного детектива, который действует на территории Западной Беларуси 30-х годов.

И.Ш.: Был еще удачный детектив Наталки Бабиной "Пастка для крата"...

Л.Р.: В конце 80-х люди ездили в троллейбусе с номером журнала "Маладосць" в руках. Все читали повесть Анатоля Жука о трагедии женщины, сына которой считают прижитым в войну от немца. И никакой языковой барьер читателям не помешал.

И.Ш.: Если присмотреться, то и сегодня у белорусских авторов есть произведения, имеющие шанс стать массовыми. Та же повесть Анатоля Козлова "Дзецi ночы, служкi зла" - все атрибуты мистики. Или повести Юрия Станкевича - блуждания по виртуальным мирам. Все дело в раскрутке и предубеждении, которое сохраняется у нас по отношению к белорусскому языку, по-прежнему не востребованному в широком социально-культурном контексте.

П.В.: Дело в том, что люди вообще разучиваются читать.

И.Ш.: Но если одно и то же произведение будет предложено широкому читателю и на русском, и на белорусском языках, полагаю, большинство прочтет его по-русски.

Л.Р.: И это очень грустно. Мне кажется, что в литературной жизни многое определяет мода. Литературная мода - это когда читают не любимых писателей, а популярных.

П.В.: Действительно, почему, например, так популярен Коэльо? Писатель довольно стереотипный. У меня на этот счет своя теория. Там, где ранее был культурный взрыв - в Латинской Америке появляются Маркес, Борхес, Кортасар и плеяда иных, - происходит масс-культовый взрыв. И царят там ныне "мыльные оперы" и Коэльо. Мне кажется, культурный взрыв в Беларуси, хотя и в скрытой форме, состоялся - ведь мы имеем тысячелетнюю литературу. На этой почве мог бы произойти и масс-культовый взрыв. Но этого почему-то не происходит.

Л.Р.: Надо сделать так, чтобы было модно читать белорусские книги. Интерес возникает, если у книги репутация содержащей нечто запретное. Даже когда она выходит в государственном издательстве и по сути совершенно лояльна.

П.В.: Место читателя сегодня занимает потребитель книг. Он приобретет книгу модного писателя, которую не обязательно прочитает. Купит детектив, чтобы скоротать время в дороге.

Л.Р.: Языковые услуги для населения, как говорит один русский писатель. Какая там "воспитательная роль"! Какое там "разумное, доброе, вечное"!

И.Ш.: Говорят, почти половина нашего Союза писателей, около 250 человек, - критики. Если бы все они договорились "раскрутить" какое-нибудь произведение, результат был бы. Это именно тот случай, что если в 250 голосов кричать "халва", то кому-нибудь станет сладко.

Л.Р.: Боюсь, что препятствие в том, чтобы договориться. Извечное свойство нашей благословенной среды - самоедство.

П.В.: Есть и еще один верный путь к популярности. Пустить слух, что твое произведение издается в Москве огромным тиражом, а еще лучше - уговорить какого-нибудь московского издателя, чтобы он в интервью этого не отрицал, хотя бы отмалчивался.

Л.Р.: К сожалению или к счастью, у наших литераторов есть еще иллюзия справедливой оценки - когда-нибудь найдут, придут, воздадут по заслугам... Будем ждать? Или как?