Она позвонила вся в слезах — мать, сын которой вот уже несколько месяцев находится в следственном изоляторе. Я выслушала длинную и очень жалобную исповедь. Ее Саша — самый лучший, самый добрый и безотказный. Но так получилось, что поманили большими деньгами, и девятнадцатилетний парень не смог устоять перед соблазном.
Теперь его обвиняют в распространении наркотиков. Срок грозит немаленький. Но ведь парень-то исключительно хороший, не рецидивист какой-нибудь. Мама рыдает в телефонную трубку и просит написать о нем статью. Сын все осознал, сильно переживает и хочет, чтобы все остальные знали: так поступать нельзя! Готов рассказать, как это случилось и почему, проанализировать свои ошибки и предостеречь остальных. Да и адвокат обмолвился, что громогласное раскаяние может смягчить наказание… Судьи-то тоже люди, а в деле будет красноречивое подтверждение искреннего «самобичевания» подсудимого в виде газетной статьи. Искреннего ли? Извините, это я чуть-чуть забегаю вперед — на тот момент я была уверена в откровенности своей собеседницы и даже не обратила внимания на некоторые нюансы.
Мама, остро переживающая за будущее своего «хорошего» мальчика, перечисляет, что уже сделано для того, чтобы разжалобить строгого судью. Во-первых, она наняла самого дорогого адвоката. Во-вторых, собрала все возможные исключительно положительные характеристики. В-третьих, раскаяние — это тот самый, очень важный, «третий пункт». И для его исполнения нужна публикация в СМИ. Чтобы до слез пробила. Взял и раскаялся! Авось простят «шалунишку». Мои доводы о том, что подобный совет может дать только тот адвокат, который уже не видит другого варианта и более убедительных аргументов в тактике защиты обвиняемого, оказались совершенно бесполезными. Родительница упрямо твердит: я передам вам «покаянные письма» Сашки, а вы с ним сами встретитесь и выслушаете исповедь. Пусть все знают: он не виноват. Обманули, завлекли, пообещали…
Что ж, поучительный урок никому не помешает. Я соглашаюсь. Вот только попасть мне в СИЗО было совсем непросто. Связываюсь с судом, потом с Департаментом исполнения наказаний, редакция пишет официальное ходатайство… В итоге приходит ответ: обвиняемый от встречи отказался. Звоню маме: так в чем же дело, передумал? И шокирована ответом: третий пункт, оказывается, уже выполнен. Ее сын очень хорошо выступил в колледже перед однокурсниками. Этого достаточно, в услугах прессы больше не нуждаются. Чувствую себя пешкой в чужой игре. Только теперь стало понятно: раскаяния-то и не было! Был страх перед вполне заслуженным наказанием, указание адвоката, завуалированная попытка воздействия на суд. И мама уже не старается меня разжалобить, не рыдает в трубку, полна оптимизма. Зря, кстати. Я позже узнала, что дали ее сыну за приобретение с целью сбыта, хранение и распространение наркотических средств максимальный срок.
Ситуация подтолкнула к продолжению разговора на эту тему, но уже с судьями. Как часто вместо фактов и аргументов, свидетельствующих о невиновности, сами обвиняемые и их защитники пытаются использовать эмоции? Оказывается, это вполне популярная стратегия. Причем именно в безнадежных ситуациях преступники и их родственники проявляют максимум фантазии, чтобы разжалобить следователей, судей, гособвинителей. Для этого используется специальный арсенал средств, в котором учтены даже мельчайшие детали — от прически и одежды до манеры поведения, от приглашения дополнительных свидетелей, которые живописно расскажут о всех жизненных невзгодах, подтолкнувших якобы обвиняемого к краю пропасти, до четко отрепетированного «последнего слова».
…Молодой парень был вынужден пойти на кражу, чтобы купить неизлечимо больной бабушке подарок (справки из больницы прилагаются). Семнадцатилетняя девушка фасовала психотропные вещества от обиды — мама уехала за границу и оставила ее жить с тетей (документы об опеке — в деле). Пьяный мужчина угнал автомобиль и сбил прохожего, потому что жена находилась в роддоме и он хотел побыстрее узнать пол младенца (свидетельство о рождении ребенка — на руках). Грабитель угрожал сельчанке ножом, так как был без работы и остро нуждался в деньгах, а она отказалась дать в долг (есть ответ из службы занятости об отсутствии требуемых вакансий). Больше всего удивило, когда сожительница, ставшая инвалидом в результате жестокого избиения, размахивала заключением МРЭК, выгораживая своего истязателя: она, мол, в силу нынешнего состояния здоровья нуждается в постоянном уходе, помочь же, кроме обвиняемого, совершенно некому… Это всего лишь маленькая часть «уважительных» причин, которые я услышала в судах за несколько последних месяцев.
Кто верит в эти сказки? Сами обвиняемые. Их родственники. Может быть, даже адвокаты, которые ищут наиболее эффективную стратегию защиты. Судьи же руководствуются строгими рамками уголовного кодекса, в котором таких понятий, как жалость, не существует.
a_veresk@mail.ru
