Из Москвы повеяло мистикой. Сперва появились сообщения о том, что руководство Московской области решило изменить место дислокации хоккейной команды «Химик». Из Воскресенска игроков, как гладиаторов, планируют перевести в Мытищи, где до конца года должен быть введен в строй новый суперсовременный ледовый дворец на 8.000 мест. В самом Воскресенске к этой идее относятся с редким неприятием... И вот надо же — совпадение. Именно в Воскресенск 25 июля собирался поехать основатель «Химика» Николай Эпштейн. Вроде бы даже и поехал, да не помнит. Страдающий болезнью Альцгеймера 85–летний заслуженный тренер СССР исчез на 4 дня. Родственники смогли найти его лишь в Бирюлеве в отделении милиции. «Он был в очень плохом состоянии, грязный, в одних трусах». Эпштейн по–прежнему не может вспомнить, где был...Память — страшная штука. Никому не позволительно относиться к ней с иронией.
Память избирательна. Далеко не всегда она выбирает главное, зато, как обычно, оставляет потомкам самое интересное.
История «Химика» — это история наших родителей. На ровном месте воздвигали они города и фабрики, строили с энтузиазмом и вдохновением. Так пустыри превращались в стадионы. «Оттепель» в мозгах не мешала развивать даже хоккей, хотя, вот парадокс, обыкновенная оттепель, безусловно, вредила этой новомодной забаве. Еще один парадокс — Воскресенск находился в ту пору на 101–м километре от Москвы. В конце 1953–го это словосочетание еще не приобрело двусмысленного значения, а потому, когда влюбившийся в хоккей футболист Эпштейн впервые добрался до этого городишка, то увидел лишь провинциальную грязь да бараки при химкомбинате. «И где тут хоккейная площадка?» Но все–таки он остался. Остался на 23 года.
«Всей командой начали сначала коробку строить, потом лед заливать, сами же его и чистили потом. Отыграли первый сезон. Весна — что со льдом делать? А я знал, что в Москве на «Динамо» лед берегут — брезентом покрывают. Иду к директору комбината Докторову. Николай Иванович приказывает громадный брезент пошить. Только брезент тот недолго пролежал — растащили весь. Растерзали. Да, думаю, вот она, Расея–мать, город Воскресенск...»
Деревня, а не город. «Одна улица», — так о Воскресенске однажды отозвался знаменитый вратарь Николай Пучков. Его команда как раз проиграла «Химику», а Эпштейн добавил: «Нет, Коля, не прав ты, у нас не одна улица, а две».
На одной из них химкомбинат построил для команды ледовый дворец, который стал украшением города. Вот и валил народ на хоккей, как на праздник, как в гости к любимой теще — со своей чекушкой «для сугреву». «Химик» отвечал болельщикам искренне — всегда и во всем сохраняя самобытный стиль, команда неустанно, своей игрой, заботилась о «повышении производительности труда» на комбинате. Дважды при Эпштейне «Химик» становился бронзовым призером чемпионатов СССР.
Успехов могло быть и больше, да только тогда все знали, что московские монстры — ЦСКА и «Динамо» — вели всю селекционную политику через военкомат. Любого могли «забрить». Показателен случай с Александром Рагулиным, которого вместе с братьями открыл для хоккея Эпштейн, да не удержал при себе: «Как с Рагулиным было? Мы поехали с супругой отдыхать. Дикарями. Военный пляж. Но болельщики меня распознали сразу, подходят с разговорами... Один спрашивает: «Что ж вы Рагулина–то отпустили?» Я — как отпустили? Он в команде у нас. «Как это в команде? Вон он на соседнем пляже с ЦСКА». Вглядываюсь — действительно, он. Окликаю. Прибегает. Как же так, Сашка? «Вас, Николай Семеныч, не было, а меня ЦСКА обложил всего!» Так и других обкладывали.
Эпштейну приходилось изворачиваться. Это сегодня говорят, что по изобретенным им лекалам играет чешская сборная, клуб НХЛ «Нью–Джерси», да и чего отрицать, белорусская сборная всех времен, включая Солт–Лейк–Сити. А тогда все было просто. «Химик», чей состав заметно уступал в качестве любой московской команде, был вынужден применять защитный вариант игры. Систему Эпштейна еще называли системой фокстерьера. Эта собака, как известно, не лает, а просто кусает. Больно и неожиданно.
Эпштейн ценил умных игроков. Как байку рассказывают случай, как Никсэм (образованное от имени–отчества прозвище тренера) нашел замечательного игрока. Он увидел, как этот парень собирает радиоприемник, и решил позвать в команду, даже не поинтересовавшись, умеет ли он играть в хоккей. Он бегал кросс вместе с учениками, на одном из кругов прятался в кусты, а потом снова продолжал бег как ни в чем не бывало. Игроки догадывались, что тренер «химичит», но имидж чуть ли не врачевателя душ избавлял Эпштейна от ненужных конфликтов. Он даже игроков в команду подбирал по человеческим качествам. «Парня из «Динамо» в команду взял — так тот стукачом оказался». Они расстались, а человек тот позже до полковника дослужился...
Особая глава в истории «Химика» — его взаимоотношения с ЦСКА. Руководивший московским клубом Анатолий Тарасов никак не мог заставить себя отнестись к детищу Эпштейна серьезно. По Москве злопыхатели распускали слухи, что, готовясь к встрече со скоростной армейской командой, Эпштейн давал указание подтопить лед во Дворце спорта. Тарасов переезжал 101–й километр и командовал: «Смести!», но его «машина» с легкообъяснимым постоянством давала сбой в Воскресенске. «Это же карлики с огромными х...ми», — кричал Тарасов, а воскресенцы, многие из которых действительно были низкого роста, прослышав, что московский тренер столь высокого мнения об их детородных органах, всаживали в ворота ЦСКА по несколько шайб и не только.
В СССР Николаю Эпштейну так ни разу и не доверили команду, которая могла выиграть что–то серьезное. А он и не набивался. Пока другие получали ордена и медали, он тренировал юниорскую, потом вторую сборную страны. «Пятый пункт» в анкете еще до Воскресенска не позволил ему оказаться в «секретной» Электростали. Но Эпштейн даже свою национальную особистость сумел поставить на службу хоккею. «Воскресенцы выбегали из своей зоны, как евреи из горящей синагоги», — это признание Дмитрия Богинова, хорошего тренера, но, как ни удивительно, с уголовным прошлым, стоит миллиардов привычных дифирамбов... Из «Химика» его создатель ушел в 1976 году.
Удивительная память. Она словно кадры кинохроники. Щелчок — и новая картина. Щелчок — и гол.
В 1989 году «Химик» мог выиграть у ЦСКА в финале плей–офф. Мог, но не смог. Николай Семеныч Эпштейн наверняка сидел на трибуне и думал о том, что заставило возглавлявшего «Химик» Владимира Васильева отправиться в Германию подписывать контракт не после, а до принципиальнейшей игры. Спустя годы другой тренер — Скотти Боумен — объединит в своей команде двух участников того матча — Вячеслава Козлова и Игоря Ларионова. Воспитанные воскресенским хоккеем они станут звеньями знаменитой «русской пятерки» «Детройт ред уингз», русской пятерки «Красных крыльев». И главную награду профессионального хоккея — Кубок Стэнли — привезут в Воскресенск, чтобы Эйнштейн (это не опечатка, а достойное сравнение), чтобы Эйнштейн советского хоккея на старости лет пригубил из него шампанского.
Память — это теория относительности. Хочу — помню это, а хочу — не помню. Но точно так же все события относительны не только в прошлом, но и в настоящем. Вспоминая историю, размышляя о перспективах переезда в Мытищи, так и хочется воскликнуть: «Это не Николай Семеныч потерял память, а окружающие!» Или я не прав?
