Телега впереди лошади

Озираю наш бескрайний культурный простор и прислушиваюсь к себе: кого бы это призвать к ответу? На ком бы сорвать свою злость? На кого бы накатать телегу? Кто вольно или невольно оскорбил, покоробил своим действием, цитатой, трактовкой мои хрупкие деликатные чувства? Какие? Да пожалуйста! У меня этих чувств целый джентльменский набор: чувство надмирности бытия. (“А есть такое?” — слышу робкие голоса. Есть-есть, поверьте!) Чувство вселенской справедливости и гармонии. Надежды и стыда. В конце концов, собственного достоинства, веры в человечество. Ее как раз все меньше и меньше...


“Вся жизнь такова, что стесняться нечего”, — говорил министр-администратор в комедии “Обыкновенное чудо” (в одноименном фильме Марка Захарова его блестяще сыграл Андрей Миронов). Все стали грамотными. По крайней мере, писать умеют. А уж телегу накатать всегда горазды. Здесь излюбленный жанр — коллективное письмо. Последний пример — случай с премьерой “Саломея” в Большом театре Беларуси. Изысканную постановку с невероятной фантазией художника, прекрасными работами наших солистов, удивительно чувственной музыкой Рихарда Штрауса торпедировало письмо “возмущенных зрителей”, которые на тот момент даже не видели этот спектакль. А возбудились ни с того ни с сего — просто на исторический сюжет, описанный еще в Библии. В итоге премьеру отложили. Под шумок в театр вернулся Валентин Елизарьев, и “кадровая” новость вскоре затмила скандал с “Саломеей”. Разумеется, все это в немалой степени еще больше подогрело интерес к самой постановке. Ее премьера наконец-то состоялась, и “опальный” спектакль наверняка захотят увидеть даже далекие от любви к театру люди.

У меня ко всем авторам писем, возмутившимся “Саломеей” или воспринимающим в пику спектакли Вячеслава Иноземцева, только один вопрос: а для чего же вы тогда идете в театр, если у вас такая расшатанная нервная система? Специально для того, чтобы еще больше раздражаться? Сидите дома, выращивайте герань — здоровее будете. Постановки и трактовки становятся все острее. Старый добрый психологический реализм уступает дорогу театру знаковому, режиссерскому, иногда — формальному. И возврата к прежним формам, даже из повальной любви к ретро, похоже, не будет.

Растет и интерес режиссеров к обнаженной натуре как инструменту влияния на зрительское воображение. Но с тех пор как я десятилетним школьником увидел грудь Анны Большовой, игравшей Панночку в спектакле Марка Захарова “Мистификация”, меня уже ничто не может удивить. “Это чудо. Обыкновенное чудо!” — помню, подумал я тогда, и щеки мои залились пунцовым румянцем.

Хороните меня хоть под плинтусом, хоть за оградой кладбища. Только в печь не ставьте. А рабочая лошадка искусства пусть и дальше движется вперед. И не надо ставить впереди нее телегу. Или “почтовый” вагон с включенным стоп-краном.

pepel@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter