После семи лет перерыва Николай Пинигин вернулся на Купаловскую сценуСегодня в Национальном академическом театре им. Я.Купалы состоится премьера спектакля «Сымон–музыка» по одноименной поэме Якуба Коласав постановке Николая Пинигина — личности без преувеличения культовой для всего нашего театра. Когда–то он создал свой белорусский литературный театр, взяв за основу произведения национальной классики. Нам бы пару-тройку таких имен и, глядишь, — все бы на белорусских подмостках сложилось по–другому... Но не случилось. Сейчас Пинигин работает в БДТ. Возвращение в Минск во всех интервью он называет не иначе как «рабочим моментом». Хотя в глубине души мы, зрители, конечно же, надеемся, что «Сымон–музыка» станет откровением, как когда–то его «Iдылiя» и «Тутэйшыя» на Купаловской сцене, когда Пинигин буквально реанимировал нашу классику. Словом, мы вновь ждем, что режиссер сумеет сказать нам о чем–то важном...
— В «Сымоне–музыке» есть кто–то, с кем вы работаете первый раз?
— В первый раз я работаю только с теми, кто занят у меня в массовых сценах, изображает хор. Со всеми остальными я знаком. Некоторые были моими студентами — как Светлана Аникей и Александр Молчанов. Я преподавал у них год, до того как уехал в Питер. С остальными я работал раньше.
— Что вам подсказывает интуиция? Провал, успех?
— Я не критик, не моя задача оценивать собственную работу. Многое зависит от литературы. Если ты не увлечешь своей историей, то и на сцене ничего не получится.
— Вам удалось увлечь актеров Коласом?
— Не знаю. «Вскрытие» покажет. Иногда кажется, что будет провал, но получается нормальный спектакль. Иногда репетируешь легко и радостно и думаешь об успехе, а на выходе получается какая–то чушь. В любом случае, потом появляется зритель, который выстраивает свой спектакль.
— А вы доверяете минскому зрителю?
— Я не знаю, что такое минский зритель. Так же, как не знаю, что такое петербургский. Для меня вообще загадка, почему люди ходят в театр. Я бы не ходил, если бы можно было. Я давно утратил ощущение зрительского восприятия спектакля. Я сижу и все вижу в черном свете: плохие декорации, не очень хороших артистов. Очень трудно вернуться к зрительскому ощущению спектакля.
— Неужели за все эти годы вы не поддались магии театра, когда на время отключили свое режиссерское видение?
— Было. Давно. На спектакле Питера Брука «Буря» в Авиньоне, на некоторых спектаклях Някрошюса. В ранней молодости на спектаклях Эфроса и Любимова. Но в последнее время все реже и реже.
Вообще, я думаю, существование театра на сегодняшний день невозможно. Существование отдельных спектаклей возможно, а театра — нет. Три тысячи долларов стоит съемочный день у артиста, а в БДТ зарплата — 200 долларов. Поэтому когда ты ставишь спектакль в московском или питерском театре, артисты тебя ненавидят, потому что ты отнимаешь у них время, за которое они бы могли заработать хорошие деньги. Почему был в Советском Союзе хороший театр? Потому что государство всем все проплачивало. Все получали свои 120 рублей, никто не дергался, все сидели на месте, было время для размышлений. А сейчас нет времени ни на что. Поэтому такая суета вокруг. А суета приводит к довольно поверхностным результатам.
Есть театральные эпохи, когда театру есть что сказать, и люди этого ждут, а сегодня, по–моему, театру нечего сказать людям. Мне кажется, что и зритель в силу социальных и внутренних катаклизмов не совсем понимает, что он хочет услышать... Возможно, сейчас идет период накопления. Наверное, что–то должно в мире поменяться, чтобы к нам пришло новое знание. Сейчас смотришь спектакль — и ощущение такое, что все это давно уже было, было, было...
— Театральный критик «Известий» Марина Давыдова выпустила свою книгу под названием «Конец театральной эпохи»...
— Аплодирую. Это и мое ощущение театра. Когда–то в Советском Союзе не было телевидения, Интернета, все было под контролем. И лишь театр был той кислородной подушкой, к которой приникали интеллигентные и неинтеллигентные люди. Он являлся всем. Сегодня невозможно представить двухкилометровые очереди за билетом в кассу, которые занимали с пяти утра. Это не связано с качеством того, плохие или хорошие режиссеры или актеры, это связано со временем. Сегодня время абсолютно не театральное. Вы можете себе сегодня в театре представить такую труппу: Юрский, Луспекаев, Доронина, Смоктуновский, Борисов, Лебедев? Я не могу. Это была лучшая в мире труппа! Почему они сошлись тогда все вместе — интеллигентные нормальные люди? Потому что это было такое место, театр, где интеллигентные нормальные люди хорошо себя чувствовали. Театр занимал патологическую нишу — он не должен был быть кислородной подушкой для нации. Но так было. Театр был великий, потому что все силы туда сходились.
— А режиссер вашего уровня сегодня чувствует себя зависимым от театральной кассы?
— Я все больше и больше об этом думаю: как совместить мой личный интерес с тем, чтобы это было успешно в смысле кассы. Наверное, в репертуарном театре должны быть разные спектакли. Это не значит, что надо снимать трусы на сцене и говорить пошлости, но все–таки зрительский интерес надо как–то пробуждать. Я не верю людям, которые говорят, что они работают для себя.
