Поиски главной белорусской реликвии продолжаютсяВоистину: тайна сия велика есть. Впрочем, верное это выражение может быть моложе самой тайны. Поскольку речь пойдет о Кресте Евфросинии Полоцкой. Легендарная наша реликвия исчезла в самом начале Великой Отечественной войны и до сих пор не найдена. Где она находится, знает разве что сама заступница земли белорусской, кому Крест и предназначался. Но укажет ли место, поможет ли сыскать? Или все-таки сами белорусы должны расстараться в поисках сакрального раритета-оберега? Пока можно сказать одно - люди ищут. Энтузиасты-подвижники
из самых разных ведомств, в том числе и чекисты.
Почему именно они? Как говорят сами оперативники, у них больше возможностей и навыков, чем у самодеятельных следопытов-добровольцев. Пожалуй, пришла пора рассказать
об этих поисках подробнее. Но для начала
напомним хронологию возникновения и исчезновения рукотворной святыни.
И сотворил Богша
чудо...
Думаю, он очень старался - этот древний умелец-ювелир по имени Лазарь Богша, получив в 1161 году заказ от самой княжны Полоцкой (она же преподобная игуменья) Евфросинии. И вышло у кропотливого мастера чудо рукотворное: напрестольный (алтарный) шестиконечный Крест из дерева (знатоки говорят, из кипариса), на котором с лицевой стороны была набита 21 золотая пластина с эмалевыми изображениями святых, орнаментом, драгоценными каменьями, а по бокам - 20 серебряных пластин с выгравированными на них надписями.
На верхних концах Креста поместил Богша поясные изображения Христа, Богородицы и Иоанна Предтечи, внизу - покровителей заказчицы и ее родителей: святой Евфросиньи Александрийской, святых мучеников Георгия и Софии. На обратной стороне вывел лики отцов церкви: Иоанна Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова.
В пяти квадратных гнездах закрепил ювелир чудесные реликвии: капли крови Иисуса Христа, частичку креста Господнего, кусочек камня от гроба Богородицы, части мощей святых Стефана и Пантелеймона и кровь святого Дмитрия.
И мелкую, как бисер, надпись-автограф вывел умелец: "Г(оспод)и помози рабоу своему Лазорю нареченному Богъши, съделавшему кръст сии церькови святого Спаса и Офросиньи". Лазарь не был бы Лазарем, если б не пометил цену затраченному материалу: "кованье его злото серебро и каменье и жьнчуг въ 100 гривен", да труду своему: 40 полученных гривен за сотворение шедевра.
А еще добавил Богша на свое шестиконечное чудо заклятие - дабы воров-богохульников предостеречь: "Да не изнесеться из манастыря никогда же яко ни продати ни отдати. Ащо се кто преслоушаеть изнесеть и от манастыря (...) да боудть проклять святою животворящею троицею и святыми отцами (...)".
Эх, мастер, мастер, - наивная душа! Красота ведь не только глаз радует. Она и в руки просится. Очень разные руки - в том числе и загребущие. Впрочем, истины ради надо сказать, что предостерегающая надпись - было дело - оказывала Кресту спасительную услугу...
Реликвию, как и было задумано, по велению многомудрой игуменьи поместили в Спасо-Преображенский храм.
Из кельи -
в царскую казну
Как это ни удивительно, дореволюционный крестный путь Креста (да простят меня за эту очень верно отражающую ситуацию тавтологию) достаточно прозрачен и прочитываем. Вначале реликвию игуменьи вывезли из Полоцка в Смоленск, где он находился до начала XVI столетия. И даже сподобился быть скопированным - для окольничьего смоленского Александра Васильевича. В 1512 году царь Василий III, захватив Смоленск, сделал инвентаризацию тамошних святынь для отбора лучших из них в свою казну. Разумеется, Крест глянулся ему, и царь взял его в Москву. Можно смело предположить, что новообретенную святыню использовали в самых торжественных богослужениях. Но, похоже, даже всесильные государи испытывали некий трепет перед заговоренным изделием Богши. Во всяком случае Иван Грозный, идя в 1563 году походом на Полоцк, взял украшенную каменьями реликвию с собой. А после захвата города вернул Крест на исходное место - в келью преподобной Евфросинии в Спасо-Преображенском храме, что дает возможность романтичным историкам выдвигать красивую гипотезу о сработавшем заклятье.
Так или иначе - Крест вновь вернулся в родной для себя город, правда, в 1580 году из кельи игуменьи был переправлен в Софийский собор. Полоцк как зеницу ока берег свою святыню - символ заступничества всей Беларуси, хитроумно пресекая на корню попытки воров разного толка стащить реликвию, для чего были специально изготовлены подделки-копии. Так продолжалось аж до 1812 года, когда перед нашествием французов верующие замуровали рукотворное чудо в стену собора, а после изгнания захватчиков благополучно извлекли его на свет.
В 1841 году Кресту пришлось вновь покинуть родину: полоцкий архиепископ Василий (Лужинский) повез его в Москву, где белорусская святыня вначале находилась в Успенском соборе, а потом перебазировалась в Санкт-Петербург (в синодальную церковь, а затем в Казанский собор).
Дальше имеются загадки-пробелы: в 1910 году была опубликована фотография с видом кельи Евфросинии, на которой ясно различим Крест. Значит, он вновь чудесным образом вернулся к родным пенатам. (Грозная надпись, видимо, в очередной раз сыграла свою роль.) Еще через 18 лет специальная экспедиция во главе с директором Белорусского государственного музея В.Ластовским обнаружила реликвию в Полоцке, в местном финотделе. Вацлав Юстинович перевез его в Минск и поместил в свой музей. Но ненадолго: в 1929 году Крест уезжает из столицы в Могилев, в тамошний краеведческий музей. А точнее, в здание обкома партии, где имелась специальная комната-сейф для хранения древних сокровищ. В Могилеве он и находился до начала Великой Отечественной войны. Пока, как писали до недавних пор в большинстве советских энциклопедий, не был вывезен вместе с другими музейными раритетами немецко-фашистскими захватчиками в неизвестном направлении.
Очень долгое время "немецкая" версия исчезновения белорусской святыни вполне устраивала идеологические верхи республики и директора музея, в бытность которого Крест, собственно, и исчез самым загадочным образом. На оккупантов тогда списывалось многое: разрушение отечественных храмов, дворцов и музейных раритетов.
Но правда имеет свойство даже через годы пробиваться наружу. А любящие истину энтузиасты имеют свойство искать ее, невзирая на затраченные годы-усилия.
Вот так стали всплывать - после очевидных нестыковок в "энциклопедическом", ортодоксально-советском объяснении - другие многочисленные версии. С ведущими в разные, если не сказать противоположные, стороны следами: западную и восточную. Причем реальной альтернативой западному (немецкому) следу становился, так сказать, очень западный: то есть состоящая из многоходовых комбинаций эмиграция Креста в далекое зарубежье, в частности в США. А восточный подразумевал спасительную на начальном этапе войны эвакуацию в не оккупированные немцами районы СССР. И надо сказать, каждый из следов тщательно отрабатывался. Причем западный в первую очередь.
Реликвия
у Морганов?
Или у Рокфеллеров?
Ну кому ж еще по силам покупка дорогого раритета, как не богачам Морганам или их конкурентам Рокфеллерам?! Тем более что в семейство американских коллекционеров Крест мог попасть равно как от самих русских (во время массовых распродаж Советским Союзом художественных ценностей на аукционах), так и от немцев.
Моргановскую версию выдвинули в 60-х годах прошлого века сотрудники Эрмитажа, когда Могилевский областной музей обратился к ним с запросом о возможной судьбе реликвии. А дальше, как говорится, гора с горой не сходится, а человек с человеком может. Во время празднования 500-летия Франциска Скорины судьба свела в Полоцке известного искателя белорусской "спадчыны" Адама Мальдиса с сотрудником Эрмитажа Борисом Сапуновым. Тот и поведал коллеге, что именно он писал когда-то ответ в краеведческий музей Беларуси: по его данным, заветный Крест сразу после войны продали фонду Морганов на аукционе. Оказавшись в скором времени на очередной сессии ООН в Нью-Йорке, Мальдис решил наведаться в данный фонд и попросил показать тамошний каталог. Полученный ответ не окрылял: нет данных о существовании такого каталога.
Поиски Мальдиса в октябре 1990 года продолжило Министерство иностранных дел, передавшее официальный запрос нашей стороны фонду Морганов. Вскоре в МИД пришел ответ, что в "Библиотеке Пирпонта Моргана" Креста нет. Но, как явствовало из уточнения, семейство Морганов имеет еще и частные коллекции, за которые администрация фонда не отвечает.
В том же году журналист А.Лукашук, также озаботившийся судьбой Креста, посетил Рокфеллеровский центр в Нью-Йорке, где имел беседу с художественным экспертом Олив Брагози. И он не получил обнадеживающего ответа о существовании в американской коллекции белорусского Креста. Попытки его подключить к этому делу электронные досье ФБР также не дали обнадеживающей информации. Говоря следопытским языком, западный след оказался холодным.
Добавим, что к тому времени к поискам святыни подключился Интерпол, который зарегистрировал ее под номером 34-1130.
Что сказал директор?
Между тем парадокс ситуации заключался в том, что вплоть до 1995 года жил и здравствовал довоенный директор Могилевского музея И.Мигулин, которому, казалось бы, и карты в руки по более-менее внятному разъяснению судьбы пропавшего Креста.
Но бывший директор, который и после войны некоторое время возглавлял музей, похоже, не очень хотел распространяться о делах давно минувших дней. Тем не менее по крайней мере один раз ему пришлось высказаться публично - после полемических публикаций в газетах "Вестник Могилева" и "Советская Белоруссия" о странном исчезновении реликвии. 20 сентября 1991 года в газете "Вестник Могилева" Иван Сергеевич поведал свое видение загадки века. Оказывается, на второй день войны он решил вывезти самые ценные экспонаты музея в глубинку. В том числе и Крест, вместе с другими раритетами находившийся в сейфе обкома партии, которому в 1933 году уступил площади и, в частности, бронированную комнату-сейф краеведческий музей. Но в разгар хлопот он был арестован комендантом города "как паникер". Лишь вмешательство знакомого замполита спасло его. После чего Мигулин, несмотря на увечье (по локоть отсутствовала правая рука, потерянная в гражданскую войну), вступил в ополчение. А когда вновь оказался в Могилеве, в обкоме уже никого не было. И он занялся эвакуацией собственной семьи в тыл, а заодно и сам сел в эшелон, добравшись аж до Горького. В Могилев он вернулся на второй день освобождения. Дальше есть смысл привести прямую цитату: "На Советской площади всех прибывших встречали знакомые, оставшиеся в оккупированном Могилеве, среди них был учитель Луковников, который до войны был членом музейного совета. На вопросы о судьбе музея Луковников сказал, что здание музея по Ленинской улице было сожжено в последние дни обороны города согласно указу Сталина от 3 июля "уничтожить все материальные и культурные ценности, которые остаются невывезенными".
Персональный пенсионер союзного значения Мигулин опроверг предположение, что он в начале войны поделил музейные сокровища с некими лицами - то ли работниками НКВД, то ли бандитами, переодетыми в их форму. И в порядке подкрепления личного алиби привел слова тогдашнего заместителя председателя Президиума Верховного Совета БССР И.Климова о безусловном доверии к своей персоне, поскольку и сам Климов пережил страшные моменты эвакуации.
Самое интересное, что свидетель того кабинетного разговора у Климова, состоявшегося в конце 70-х годов, новый директор Могилевского музея И.Скворцов трактовал его вовсе не так благообразно, как сам экс-музейщик. В газете "Могилевские ведомости" за 1 марта 1997 года он рассказал, как мгновенно сник перед начальственными очами напуганный старик. Больше того, со слов директора Могилевского облархива П.Баянкова, Скворцов поведал про еще один любопытный эпизод. Мигулин в частных разговорах откровенно бахвалился имеющимся у него богатством, а один раз, накануне подготовки к выставке "Могилевщина за 50 лет Советской власти", даже принес очень редкую брошюру про Могилев, изданную в 1928 году. Когда же у него спросили, откуда взялась столь редкая книга, ответил, что из его личной библиотеки. Хотя до того утверждал, что все его вещи сгорели вместе с квартирой в годы войны...
Самое печальное в этой ситуации, что Мигулина уже нет в живых и повторно расспросить его невозможно. Например, уточнить: почему, уезжая 29 июня в глубокий тыл (кстати, Сталин дал находящемуся в Могилеве Пономаренко санкцию на эвакуацию 30 июня), он из окна эшелона выбросил (?!) ключ от дверей обкомовской комнаты-сейфа, где хранился драгоценный Крест. Ведь здание пребывало в целости и сохранности. Да и в сам музей (а не обком) немецкие бомбы угодили лишь 3 июля, после чего местные комсомольцы выполнили известный наказ вождя о "неоставлении ценностей врагу".
Загадкой остается и факт абсолютно мягкого послевоенного наказания Мигулина партийными соратниками за пропажу музейных ценностей. 19 октября 1949 года коммунисты первичной парторганизации обкома, проанализировав выводы специально работавшей комиссии, вынесли вердикт: "имея в 1941 году под сохранением большие государственные ценности, бросил их на произвол судьбы и дезертировал в тыл". И объявили виновнику... строгий выговор с занесением в учетную карточку. В те времена кара за гораздо более незначительные прегрешения была страшнее.
Лаврентий Павлович тоже любил раритеты
Забрезжившая версия о вывозе Креста оперативниками НКВД понравилась очень многим журналистам. Во-первых, потому, что фигурировали в ней, кроме реликвии, другие бесценные сокровища.
Дух захватывает от одного перечня довоенных раритетов: золотые и серебряные ключи от Могилева, две серебряные печати города, золотые украшения и плитки с изображениями, найденные при раскопках Помпеи, серебряная булава Сигизмунда III, митра архиепископа Георгия Конисского, кубки с изображениями Петра I и царя Алексея Михайловича, золотые и серебряные кресты, предметы еврейской культуры. А также сани Наполеона, которые он бросил во время своего бегства, тронное кресло, изготовленное перед приездом в Могилев Екатерины II, кремневый пистолет с золотой арабской чеканкой, драгоценные табакерки, древние иконы и картины лучших мастеров живописи. Было, было все это в музее, а не приснилось.
А исчезло - вот и второй повод для лакомой интриги поисковикам и журналистам - при следующих обстоятельствах. Мол, пришли в первые дни войны в обком партии, где, напомним, в специальной комнате-сейфе с бронированной дверью толщиной в 15 сантиметров хранились самые главные сокровища, люди в форме НКВД и погрузили их в машины. Груз прямиком повезли в Москву, причем шофером был проживавший в Могилеве на улице Белинского, 26 некий Карл Иванович. Ему приказали молчать, что он и сделал, лишь перед смертью открывшись соседу А.Ковалеву, который и поведал об этом журналистам "Вестника Могилева". В Москве под роспись стали сдавать сокровища в банк, куда вдруг и пришел со свитой сам всесильный Лаврентий Павлович Берия. При виде несметного богатства тот зацокал языком...
Что было дальше, шофер, получивший за выполнение задания медаль, а потом и аудиенцию у самого Брежнева, не знал. То ли Берия оставил предметы в личной коллекции, то ли по приказу Сталина отправил для оплаты американских поставок по ленд-лизу.
Версия и впрямь колоритная. И даже имеющая одну реальную привязку: действительно, из Могилевского обкома партии в начале войны вывозились партийные архивы - вначале в Тамбов, затем в Уфу и Самару, где те и нашли временный приют. Вполне логично предположить, что люди, спасавшие документы, забрали и находящиеся в этом же здании Крест с сокровищами. Правда, для этого им следовало отпереть или вскрыть комнату-сейф, единственный ключ от которой, по уверению Мигулина, находился у него. Судя по тому, что бронированная дверь загадочной комнаты (довоенный обком располагался в здании бывшего земельного банка, нынешняя улица Миронова, 33) оставалась целой всю войну и была снята лишь в 80-х годах прошлого века, а вторая, решетчатая, по-прежнему на месте, выходит, что реквизиторы Креста пользовались все-таки не автогеном, а ключом.
Чекисты идут по следу
Повторюсь еще раз: хвала всем энтузиастам, неравнодушным к судьбе Креста. И персонально - сотруднику управления Комитета госбезопасности по Могилевской области Сергею Богдановичу, который взвалил на свои плечи огромный объем поисковой работы.
Ведь версии всплывали, будоража общественное сознание, одна за другой. Одна, замаячившая на горизонте, гласила, что сокровища забрала специально десантированная в начале июля 1941 года в Могилев группа из Москвы во главе с капитаном Виктором Пудиным, посланная спасать "золото партии" (хотя логичнее было предположить, что спецзадание у посланцев носило исключительно оперативно-разведывательный характер). Вторая живописала следующую героико-романтическую картину: Крест с прочими драгоценностями был специально потоплен попавшими в окружение красноармейцами в глухом озере на Краснопольщине, чтобы сокровища не достались врагу. Сторонники третьей утверждали, что Крест захоронен в глубоком шурфе или в подземелье под зданием самого Могилевского музея, где очевидцы также якобы наблюдали в первые дни войны проведение ополченцами неких таинственных работ.
Высказывались доводы и в пользу того, что реликвия вовсе не уезжала из Полоцка, поскольку по уже известному со времен войны с Наполеоном прецеденту была замурована в стены храма, а по музеям кочевала одна из ее многочисленных копий.
И наконец, пятую по счету гипотезу высказал российский исследователь Николай Петровский, чью статью 6 апреля 2000 года перепечатали "Могилевские ведомости". В ней автор описывал, как во время знакомства с одним из фондов "Оперативного штаба Розенберга", который находится в настоящее время в Центральном государственном архиве Киева, наткнулся на многозначительную запись: "Дерпт, 22.01.1943. Сообщение д-ра Эссера в зондерштаб "Изобразительное искусство" о так называемом "могилевском серебряном сокровище". Указывается, что оно находится в Смоленске у СД, однако официально уже передано Штабу, а именно зондеркоманде "Смоленск". Сокровище состоит из 369 отдельных предметов, упакованных в 4 больших ящика". Вывод из текста российский историк делал категоричный: белорусским чекистам следует искать следы пропавшего в Смоленске раритета в "огромных, разбросанных по свету архивах Розенберга".
Богдановича однако заинтересовал совсем свежий след - воспоминания вдруг объявившегося 75-летнего жителя Могилева Петра Поддубского. Ветеран рассказал сотруднику, что в разгар боев за Могилев его, выпускника сельхозтехникума, имевшего водительские права, вызвал к себе начальник городского гарнизона И.Воеводин: предстояло забрать и вывезти важный груз. 13 июля Петр прибыл к указанному зданию, началась спешная погрузка загадочных вещей в мешках. И тут он услышал возглас: "Какой Крест красивый!" Когда мешки оказались в кузове, шестеро сотрудников НКВД во главе с майором (т. е. генералом по армейской иерархии!) взяли машину под охрану и приказали ехать в сторону банка, где еще два автомобиля загружались мешками с наличностью. На следующее утро на могилевской окраине в кабину к Поддубскому подсел сам первый секретарь ЦК КПБ П.Пономаренко и машины двинулись на Москву. По пути, как вспоминает водитель, Пантелеймон Кондратьевич все повторял: "Ценности надо довезти во что бы то ни стало". Счастливо проскочив немецкие воздушные бомбежки, машины добрались до первопрестольной, где привезенный груз был сдан управлению кадров Красной Армии на Ленинских горах.
Богданович установил, что версия бывшего шофера имеет косвенное подтверждение в воспоминаниях самих Пономаренко и Воеводина.
С мнением могилевского коллеги практически согласился тогдашний руководитель центра информации и общественных связей КГБ Беларуси Геннадий Сенюков, высказавший 19 июня 1997 года на страницах "Звязды" гипотезу: "...можно предполагать, что все вещи осели где-нибудь в провинциальном российском музее или архиве". А также надежду, что благодаря добрым отношениям между двумя нашими странами святыня может вернуться к родным пенатам.
Казалось бы, все - решение загадки просматривается. Очень реальное. В восточном направлении, где у нас добрые соседи и друзья.
Однако на пути белорусских искателей реликвии возникли малоприятные, как занозы, проблемы. Оказывается, в 1997 году российская Госдума подготовила закон о реституциях, согласно которому все находящиеся на ее территории ценности являются собственностью страны и возвращению другим государствам не подлежат. Президент Лиги защиты национального имущества России Александр Севостьянов даже высказался в том духе, что Беларуси не стоит инициировать проблему возврата реликвий, поскольку "волны разойдутся и создадут грозу". (Это при том, что, согласно данным ученых, обнародованным на состоявшейся в 1997 году Минске под эгидой ЮНЕСКО международной конференции, белорусы нынче владеют лишь одним (!) процентом своих довоенных культурных и исторических ценностей, большая часть из которых вывезена именно на восток.) И если с приведенными цифрами, в принципе, можно спорить, то с тенденцией нет: к тому времени белорусские чекисты располагали ответами из абсолютного большинства отечественных музеев о невозврате Россией большей части национальных ценностей, эвакуированных в годы войны в глубь СССР.
Значит, для получения реального результата требовалась координация совместных усилий в поиске в восточном направлении.
Вектор поиска
определяет штаб
И благая весть не замедлила появиться: в июне 2001 года белорусские СМИ со ссылкой на "Интерфакс" сообщили - принято решение о создании специализированной группы для розысков Креста из сотрудников спецслужб двух государств. А сформированный ранее при Комитете по вопросам безопасности Союзного государства (в настоящее время идет реорганизация комитета. - Прим. автора) штаб по поиску святыни под руководством заместителя председателя комитета генерал-майора Ивана Юркина высказал намерение инициировать обращение к президентам двух стран - В.Путину и А.Лукашенко с просьбой о содействии группе в проведении розыскных работ. То бишь в поисках в российских архивах.
Доводы взывающих к совместным действиям с российскими коллегами белорусских чекистов были серьезными:
Крест "вместе с другими ценностями мог быть эвакуирован в музейные запасники Москвы, Самары, Уфы, Ярославля,
реликвии, возможно, попали в коллекцию Берии,
они могли быть вывезены за границу как оплата по ленд-лизу,
по прибытии в Москву, возможно, попали в частные коллекции чиновников из наркомата госбезопасности СССР, имеющих отношение к сбору ценностей,
Крест и некоторые другие ценности, считавшиеся предметами религиозного культа, могли быть переданы в дар Священному Синоду".
Без помощи российской стороны невозможно было серьезно отработать и ведущий в Москву и Петербург "мигулинский" след, вновь озаботивший наших чекистов в конце января 1999 года: "По свидетельству оперативных работников управления послевоенной поры... некоторые ценнейшие экспонаты из комнаты-сейфа Мигулиным якобы были похищены и вывезены им в Горький. По слухам, в квартирах его сыновей в Санкт-Петербурге и Москве имеются вещи из собраний Могилевского государственного музея. Однако ввиду отсутствия уголовного дела по факту исчезновения сокровищ следственные действия по этому поводу не проводились".
Для получения ответа на интересующий вопрос 12 апреля 1999 года заместитель председателя комитета Иван Захарович Юркин официально попросил руководство ФСБ "дать указание провести с Мигулиным Вадимом Ивановичем беседу": возможно, тот на основе воспоминаний отца сможет прояснить неизвестные моменты эвакуации могилевских ценностей и их дальнейшей судьбы. Заодно наши оперативники искали адрес и второго сына бывшего директора Могилевского музея, проживающего в Санкт-Петербурге, - для аналогичной беседы.
Листая огромное досье, любезно предоставленное редакции генерал-майором И.Юркиным, я, честно говоря, удивлялась неутомимости наших чекистов: самое простое в этой ситуации было бы поставить, прошу прощения за невольный каламбур, на Кресте крест. Тем более что к тому времени наши службы получили огромную кипу отрицательных ответов: из Центрального оперативного архива России, фонда культуры, Эрмитажа, Объединенного государственного музея Москвы, президиума Академии наук, Гохрана, Центрального банка, Министерства финансов, комитета драгметаллов и драгкамней соседней страны. Практически не дали результата и адресованные через российских коллег запросы в Брянский, Смоленский, Псковский архивы, Центральный архив министерства обороны России (в нем искали следы наград Петра Поддубского). Ничего существенного, как и следовало ожидать, не вспомнили и мигулинские сыновья.
Более того: самая интригующая информация по-прежнему оставалась для наших специалистов за семью печатями. В ответ на направленную 17 марта 1999 года главному военному прокурору России просьбу о высылке списка ценностей, изъятых у Берии после его ареста, 2 апреля 1999 года в Беларусь пришел из генеральной прокуратуры России такой ответ: "В связи с тем, что уголовное дело в отношении Берии Л.П. и др. имеет гриф секретности, Главная военная прокуратура лишена возможности направить в Ваш адрес список ценностей, изъятых у Берии после его ареста, и сведения об их дальнейшей судьбе".
Согласитесь: после таких малообнадеживающих ответов немало добровольцев свернуло бы поиски, тем более что реликвия в некотором роде вернулась к родным пенатам: в 1997 году белорусский художник из Бреста Николай Кузьмич изготовил точную копию Креста.
Но чекисты - не только целеустремленные люди, но и патриоты родной страны, как бы это пафосно ни звучало.
Поиск решено было продолжать по всем возможным направлениям и наперекор возникающим препятствиям.
7 сентября 2001 года на имя председателя Комитета по вопросам безопасности Союзного государства А.Сафонова белорусская сторона направила запрос о "делах и материалах НКВД-НКГБ БССР" и "нескольких ящиках воинских частей", доставленных в Москву из Могилева вместе с партийными документами в период с 27 июня по 4 июля 1941 года". Аналогичные запросы о судьбе вывезенных архивов и ценностей в 2002 году были посланы в ФСБ России. И хотя 2 марта прошлого года оттуда пришел ответ, что "сведений о вывозе сотрудниками НКВД экспонатов так называемого "могилевского сбора" не получено", точку в этом деле чекисты по-прежнему не ставят.
Как сказал в личной беседе Иван Захарович Юркин, самое главное на нынешнем этапе: самостоятельно поработать нашим оперативникам в архивах России - при поддержке, разумеется, российской стороны. Белорусы готовы командировать туда своих работников для тщательных исследований: ведь пока неизученными пластами остаются архивные фонды бывшего Совнаркома, трофейных вещей, закрытое дело Берии, остается большая вероятность обнаружения затерянных в тамошних бумагах сведений о Кресте святой Евфросинии.
Все правильно: лучше получить отрицательный результат, чем теряться в догадках и корить себя за то, что сделано не все возможное.
Благо шансы и надежды на успех остаются. Как добавил в конце разговора Иван Захарович, Крест обязательно найдется - и, возможно, в совсем неожиданном месте. Так что нужно обязательно продолжать поиски.
А лично мне очень знаковой показалась такая деталь. 31 мая 1999 года из управления ФСБ по Смоленской области пришел на белорусский запрос ответ: "При эвакуации в июле 1941 года часть архивных материалов была захвачена немецкими войсками и в дальнейшем попала в руки союзников. В настоящее время, по данным печати, 541 дело ("Смоленский архив") находится в Национальном архиве США в Вашингтоне. Сведениями по имеющимся в их числе указанным Вами ценностям не располагаем".
Однако же недавно, как известно, США в порядке доброй воли вернули "Смоленский архив" в Россию.
Хотелось бы видеть в этом не только доброе, но и символическое предзнаменование.
Это ведь так прекрасно, когда национальные ценности возвращаются на историческую родину.
Редакция благодарит генерал-майора И.З.Юркина за помощь в подготовке публикации и предоставленные материалы.
