О детях войны

Я один из тех, о ком говорят «дети войны». В июне 1941–го мне было 4,5 года. До этого над нашей деревушкой Чижовка, что в 15 км от Слуцка, летали лишь «кукурузники», а в один из июньских дней округу оглушили ревом два огромных, невиданных до этого самолета. Как оказалось, немецкие — разведчик «рама» и бомбардировщик. Мать побелела и чуть слышно сказала: «Быть войне...»

На пятый день войны фашисты оккупировали Слуцк. К этому времени эвакуироваться смогли немногие, оставались и евреи. Их сгоняли в гетто, а затем вывозили в урочище Гороваха и расстреливали в глубоком песчаном карьере. Гороваха была лишь в 2 км от нашей деревни. И детское любопытство, несмотря на жуткий страх, все же взяло верх: мы пошли посмотреть. Спрятались за кустами и, затаив дыхание, смотрели, как одни люди убивают других — женщин, стариков, детей... Как такое возможно?! Вслед за первой машиной прибыли еще две. Узников выстраивали на краю обрыва и пускали пулеметную очередь. Когда каратели собрались уезжать, из–под трупов выполз мужчина. Он даже не думал о том, что гитлеровцы могут его увидеть. Только отрешенно повторял: «Все равно, когда умирать: сейчас или днем позже... С моей еврейской физиономией никуда не спрячешься». Мы побежали домой, а он так и остался сидеть на краю обрыва. Потом ребята постарше часто ходили к карьеру, чтобы, обнаружив выживших, отправлять их в старобинский лес, где, по слухам, были партизаны...

Стояли оккупанты в деревне Чалевичи, но к нам в Чижовку наведывались часто. Много у меня было встреч с ними. Как только началась война, отец тут же заколол кабанчика, а чтобы мясо не забрали фрицы, закопал его через дорогу от дома в житном поле. Я периодически бегал проверять: все ли на месте? Однажды, возвращаясь назад, нарвал маме букетик васильков и вышел на дорогу. А там — немецкая конница. От страха заплакал. Увидев цветы, фрицы, видимо, решили, что я их так приветствую, и не тронули.

Как–то я играл во дворе, и тут к нам ввалились фашисты, чтобы попить. Один вдруг схватил меня за шиворот и потянул к колодцу. «Точно, топить будут», — подумал я. Немец показал на фуражку, плавающую в воде, затем привязал меня к ведру и опустил вниз. Достал я ее, за что получил шоколадку. Но так перепугался, что никакой радости даже не почувствовал. Кстати, всякий раз, когда фрицы заходили за водой, они первым делом звали кого–то из ребятишек и давали пробовать воду: вдруг отравлена? Оказывается, в некоторых деревнях сельчане так мстили нацистам.

Под видом партизан в лесах скрывались и отморозки, настоящие бандиты. Обычно налетали они на деревню по ночам, выгребая и без того скудные съестные запасы. Чтобы узнавать заранее о приходе непрошеных гостей, на въезде в деревню сельчане вкопали столбы и привязали к ним железные рельсы — по ним в случае чего должен быть стучать дежурный. В одну из ночей на посту стоял 16–летний паренек. Бандиты его раздели донага (а был канун Рождества), привязали к оглобле и босиком погнали перед собой. Утром нашли его замерзшее тело...

Как–то нацисты заминировали с одной стороны въезд в деревню. Полицаи нас предупредили, чтобы не совались туда. Метрах в двухстах от нашего дома тоже была мина. И почему–то она была накрыта ярким цветастым платком. Так он мне понравился, что я решил во что бы то ни стало стащить его и подарить маме. Нашел проволоку, сделал крючок, приготовился... Благо старший брат узнал про мою затею. Ну и влетело же мне от мамы!

Радостную весть о Великой Победе передавали из уст в уста. Из 180 чижовских дворов уходили мужчины на войну, а вернулись лишь пятеро — Николай Бруй, Григорий Чухольский, Михаил Туровец, Иван Гуринович, Ферофонт Дубинко. И еще очень долго шли похоронки. Как зеницу ока храню газету «Советская Белоруссия» за 9 мая 1945 года, которую мне тогда подарил отец со словами: «Помни о войне и цени Великую Победу».

Советская Белоруссия № 84 (24714). Четверг, 7 мая 2015