«Алкоголичка, алкоголичка» — звучит по радио песня в маршрутке. Эту сцену искусно режиссирует жизнь.
В машину запрыгивает мальчик лет двенадцати с рюкзачищем за плечами, большим пакетом, который накренил худощавое тело в сторону ноши. Ребенок просит подбросить его стоя до Радошковичей. Предупреждает: с ним еще «ребята». В автобус вваливаются двое мужчин. Тот, что моложе, — отец мальчика. Это становится понятно по трепетному отношению к нему сына. Ребенок, держа в одной руке недетскую авоську, другой страхует мужчину от падения. Машину качает, а едва держащихся на ногах мужиков раскачивает еще больше.
Папа мальчика прощается с приятелем: «Хорошо посидели». — «Ага, душевно», — обнимает товарища тот и выходит на ближайшей остановке. Мальчик облегченно вздыхает. Судя по выражению лица, ему эта встреча не принесла радости. Он привлекает к себе папу, плотно нависшего над одним из сидящих пассажиров. Очевидно, этот ребенок повзрослел быстрее отца. «Папа, я на нерве. Мне за тебя стыдно. Стой хотя бы спокойно».
Окна в микроавтобусе быстро запотевают. Маршрутное такси стремительно наводняется запахом перегорающего алкоголя. Дорога постепенно расслабляет и мальчика, и мужчину.
Маленький сопровождающий вернулся в свою «одежку» двенадцатилетнего и принялся с абсолютным доверием, свойственным по большей части детскому миру, рассказывать папе о своей печали. «Мышку от компа свою окончательно сломал. У нее был плохой провод, ну я и «нервы» заодно выпалил, доломал, — рассказывает он отцу, не осознавая, что тот сейчас на другой волне. — Надо бы новую геймерскую за тридцать рублей приобрести. Заработаю, заложу свои. Месяц уже без мышки».
Мужчина, убаюканный историей про компьютерного грызуна, снова налегает на пассажира, руки вот-вот соскользнут с поручня. Мальчик надувает щеки, сжимает кулачки. Кажется, еще немного — и несостоявшегося в этот день папу доломают, как мышку с едва державшимся хвостиком-проводом. «Папа, ты слышишь, мне за тебя стыдно. Стань нормально, а то людей задавишь. Папа, ты орал на улице. Ты слышишь, мне стыдно за тебя». Нотации мальчика прерывает пьяное мычание: «Еще раз рот откроешь, как дам!»
Стыдно ли было в тот момент отцу за слова сына? Состояние не позволяло устыдиться. Он сам уронил свой авторитет перед ребенком. И теперь просто зарывал его в землю, окончательно депортируя мальчика из страны детства.
«Папа, я для сестренки Василиски погремушку хочу купить», — рвется сердце на маяк добра, а взрослый вырубает «электричество»: «Перебьется твоя сестренка». — «Папа, а Катькин новый ухажер (наверное, старшей сестры. — Прим авт.) интернет обещал нам наладить». Папа, качаясь, рубит топорными фразами — разлетаются щепки домика детской мечты: «Ты уверен, что у него получится? Это мы еще посмотрим». «Надо всегда думать о хорошем», — бросает в назидание отцу мальчик, вскидывает тут же оттянувший плечи рюкзак. В одной руке тяжелый пакет, другая страхует тяжелого папу. Продвигаются к выходу.
Один психотерапевт заметила: «Каждый ребенок любит своих родителей, плохие они или хорошие. И если маму или папу лишают родительских прав, то дети получают травму сродни переживанию физической смерти родителей. И ради их тепла, порой преходящего, они готовы вытерпеть все.
Хлопнула дверь маршрутки. В окно было видно, как по тропинке через поле мальчик, качаясь от груза, тащил пошатывающегося от опьянения мужчину. Шел ребенок, а казалось, что плелся старик, позади которого стелилось не поле, а истоптанная и заезженная жизнь.
