Классика — это совсем не то, что вы думаетеНачалась беседа с того, что кто–то из нас вспомнил виденный по телевизору сюжет — на площади Якуба Коласа озадачивали прохожих простым вопросом: кому здесь поставлен памятник? Вариантов ответа оказалось неожиданно много... Ну а следующий «этап тестирования» — просьба процитировать нечто из написанного Якубом Коласом — закончился вообще провально... Впору впадать в пессимизм: как можно не знать своих классиков, а если их не знают, то классики ли они? «Триолет» в составе поэтессы Галины Булыко, писательницы, искусствоведа Галины Богдановой и меня, писательницы – обозревательницы «СБ» Людмилы Рублевской, с удовольствием подхватил эту тему с первой же чашкой мятного чая...
Л.Рублевская: У нас слишком легко раздают титул классика. Может, потому, что на безрыбье и рак рыба?
Г.Богданова: Классика вмещает в себя и вечность, и время. В ней есть и что–то понятное всем народам всех времен, и актуальное для современника. Могут пройти века, прежде чем классическое произведение будет востребовано. Босх и Брейгель были забыты на столетия, а в ХХ веке стали актуальны. Когда Романюк вывез коллекцию белорусского народного костюма в Париж, был фурор. Это оказалось классикой для современного дизайна.
Г.Булыко: Для того чтобы стать классиком, надо, кроме всего прочего, чтобы твои произведения были интересны литературоведам.
Г.Богданова: Татьяна Толстая читала курс лекций в США. Там учащийся имеет право отказаться читать то либо иное произведение из программы по литературе, если оно не соответствует его нравственным, политическим и т.д. убеждениям. Усилия писательницы познакомить американских школьников с литературой кончились тем, что из 330 студентов никто, например, не захотел постигать Борхеса. Сложно.
Л.Р.: Достоевский и Бальзак свои произведения писали для газетных «подвалов», как аналоги современных «мыльных опер». Гомер развлекал простую публику на площади.
Г.Богданова: Коласа тоже простые люди читали наизусть. И я не думаю, что Коласа, Богдановича и Купалу сделали литературоведы. Их сделал народ...
Г.Булыко: А кого–то и партия. Поскольку нужно было иметь классику в числе 15 литератур — от каждой республики. Русскую, украинскую, белорусскую и так далее...
Г.Богданова: Тех, кого сделала идеология, сегодня забыли.
Г.Булыко: Это спорный вопрос.
Л.Р.: В мировой практике классика — это выбор, когда из тысяч имен остается одно. А у нас в некоторые периоды истории одно имя всего и можно найти. Опять же, посмотрите, сколько в нашей классической литературе пародий на мировую классику, всевозможных римейков. От «Энеiды навыварат» до «Хрыстос прызямлiўся ў Гароднi».
Г.Булыко: Подразумевается, что классика должна быть нужна всем. Но время меняется. Убыстряются все процессы, появился Интернет. Если раньше рыцарь писал для дамы мадригал, посылал его с голубем, месяц томился, мечтал и ждал ответа, то сегодня он шлет даме сердца эсэмэску и через три минуты получает ответ: «Пошел ты к черту» или «Приходи сегодня вечером». Места для «высокой литературы» не остается. Яппи, занятые с утра до вечера, очень редко будут обращаться к ней.
Л.Р.: Классика всегда передавала дух своего времени. Сегодня в искусстве — эпоха деструкции. Поэтому в «высокую литературу» засчитан Чарльз Буковски, у которого ни строки без мата.
Г.Булыко: Просто теперь слишком быстрая смена эпох. Эпоха стала укладываться в десятилетие. Важно срезонировать со временем, но и, кроме того, вписаться в одну из культурообразующих цивилизаций. Можно ли говорить о классиках, скажем, Океании или народов Сибири?
Г.Богданова: А Короткевич — классик или нет?
Г.Булыко: Мы не можем знать. Мы практически его современники.
Л.Р.: Для нас он — классик. Никто лучше него не выразил белорусскую идею. Но в переводе он, наверное, будет понимаем не везде. Я знаю, что он хорошо воспринят в Болгарии, Чехии, Украине... То есть там, где сходные с нашими менталитет, история. Но будет ли Короткевич созвучен благополучной Европе?
Г.Булыко: Те же Колас, Купала, Леся Украинка, Шевченко в переводе на русский не звучат. Там есть интонация, но нет опорных символов, которые переводятся на все языки. Это не снижает качество поэзии, но лишает возможности стать классиками мировой литературы. Точно так же Пушкин непонятен, скажем, в Англии.
Г.Богданова: В классическом произведении есть три ступеньки, которые проходит человек в кругу вечности: любовь, рождение, смерть. У Короткевича они есть. Когда я рецензирую работы выпускников Белорусской академии искусств, то вижу, что студенты часто обращаются к его творчеству.
Г.Булыко: Наверное, у нас свой путь. Иногда я задумываюсь, почему в Беларуси нет ни одной конной статуи? Это же классика во всех европейских городах!
Г.Богданова: У нас на конях пахали, а не гарцевали.
Г.Булыко: А вот если бы больше гарцевали, возможно, у нас создавалось бы больше классики.
Л.Р.: Одно из определений классики — она должна быть востребована в будущем.
Г.Булыко: Это невозможно просчитать. И еще более невозможно представить, какое место там займет литература.
Л.Р.: Раньше было очень легко обратиться к будущему: писать то, что шокировало твоих современников, не понималось ими. Рембо, Мальдорор, Хлебников... Сегодня невозможно, по–моему, написать хоть что–то, что вызвало бы отторжение по художественным мотивам, чтобы непониманием современников оно было вытеснено в будущее. Всяческие «Сатанинские стихи» не в счет... Нынешнее эстетическое пространство поглощает все и все растворяет. Где то, что останется сегодня для будущего?
Г.Булыко: Да захотят ли потомки возвращаться и искать? Теперь производится такое количество текста...
Г.Богданова: Помимо крика, шума, ярких красок шокирует тишина, пауза. Для многих наших современников приобщением к вечному стала религия.
Л.Р.: Религия — это над культурой. Выше ее. А вот наша творческая молодежь верит, что обращается в будущее, когда творит в сфере авангарда.
Г.Булыко: Хотя в других странах это уже вытоптанная площадка, где свои стереотипы. Тот, кто замыкается в авангарде, — замыкается в тех же стереотипах, в узком кругу, где очень сложно вырасти в личность.
Г.Богданова: Но Малевич свой «Черный квадрат» объяснил не как конец искусства, а как его начало... Вот мы завидуем, что у других есть основатель кубизма Пикассо, основатель сюрреализма Дали... В книгу «Великие художники ХХ века» я включила статьи о Рущице и Дроздовиче. Мы только теперь осознаем, что Язэп Дроздович — основатель жанра фэнтези в изобразительном искусстве. Сегодняшние кадры «Властелина колец» — это же цитаты из Дроздовича! А Рущиц писал эпические саги. «Земля», «Эмигранты»... В мировом искусстве в то время такого не было.
Г.Булыко: Но пока белорусская культура не станет вровень с другими, нам очень сложно «пропиарить» кого–то, чтобы он стал классиком всемирного масштаба. Если бы «Гарри Поттера» написали на белорусском языке, он вышел бы тиражом 1.000 экземпляров за счет автора, и никто его бы не заметил.
Л.Р.: А если «пропиарим» — уже вряд ли докажем, что это наш классик.
Г.Булыко: Время само выбирает свою классику. «Гарри Поттер» неожиданно оказался интересен всему миру, встав над культурными различиями. Его читают и в Китае, и в Японии...
Л.Р.: Потому что это магистральный сюжет про Золушку.
Г.Богданова: Как и «Сымон–музыка». Сирота, отмеченный талантом, хочет, чтобы его поняли.
Л.Р.: Осталось перевести «Сымона–музыку» на язык комиксов, чтобы это все разглядели.
Г.Богданова: Нужно приобщать детей к литературе. Через это они научатся думать, а потом кто–то, на счастье, творить.
Л.Р.: Классик может быть живым?
Г.Булыко: Нет. Живым может быть нобелевский лауреат. А классики все мертвые.
Г.Богданова: Каждый человек ищет того, кто помог бы ему понять что–то в мире и в самом себе. Это может быть и живой современник.
* * *
Что ж, как советовал Эмиль Кроткий, если хочешь быть впереди классиков — пиши предисловия к ним. Ведь кто знает, возможно, будущие классики сидят рядом, за столом? На сей оптимистической ноте «Триолет» допил мятный чай... А отзывы и предложения по теме — за вами, уважаемые читатели.
На снимке: Галина Булыко, Людмила Рублевская и Галина Богданова.
