Лекция является обязательным мероприятием согласно условиям Нобелевского комитета. Впоследствии каждое из выступлений лауреатов будет опубликовано Нобелевским фондом в особом томе.
Светлана Алексиевич – первый нобелевский лауреат в истории независимой Беларуси. Она также стала первым с 1987 года русскоязычным писателем, удостоенным Нобелевской премии по литературе. Впервые за полвека награда была присуждена литератору, преимущественно работающему в документальном жанре.
Светлана Алексиевич родилась 31 мая 1948 года в западноукраинском городе Станиславе (ныне – Ивано-Франковск). Отец – белорус, мать – украинка. После демобилизации отца семья переехала на его родину, в Беларусь, отец и мать работали сельскими учителями.
В 1972 году Светлана окончила факультет журналистики БГУ и начала работать в различных газетах и журналах. В 1983 году принята в Союз писателей СССР. С начала 2000-х годов жила в Италии, Франции, Германии. С 2013 года снова живет в Беларуси. «Есть какая-то колбасная эмиграция, компьютерная, а я человек словесной культуры. Что мне там делать? Хочется жить у себя дома, верить, что здесь тоже получится Жизнь», – признается писатель.
Она – автор книг «У войны не женское лицо», «Последние свидетели: книга недетских рассказов», «Цинковые мальчики», «Зачарованные смертью», «Чернобыльская молитва», «Время секонд-хенд».
Во время чтения лекции
Я стою на этой трибуне не одна... Вокруг меня – голоса, сотни голосов, они всегда со мной. С моего детства. Я жила в деревне. Мы, дети, любили играть на улице, но вечером нас как магнитом тянуло к скамейкам, на которых собирались возле своих домов, или хат, как говорят у нас, уставшие бабы. Ни у кого из них не было мужей, отцов, братьев, я не помню мужчин после войны в нашей деревне – во время Второй мировой войны в Беларуси на фронте и в партизанах погиб каждый четвертый белорус. Наш детский мир после войны – это был мир женщин. Больше всего мне запомнилось, что женщины говорили не о смерти, а о любви. Рассказывали, как прощались в последний день с любимыми, как ждали их, как до сих пор ждут. Уже годы прошли, а они ждали: «пусть без рук, без ног вернется, я его на руках носить буду». Без рук... без ног... Кажется, я с детства знала, что такое любовь…
ПРО ПАЛАЧЕЙ И ЖЕРТВ
Мой путь на эту трибуну был длиной почти в сорок лет – от человека к человеку, от голоса к голосу. Не могу сказать, что он всегда был мне под силу, этот путь, – много раз я была потрясена и испугана человеком, испытывала восторг и отвращение, хотелось забыть то, что я услышала, вернуться в то время, когда была еще в неведении. Плакать от радости, что я увидела человека прекрасным, я тоже не раз хотела.
Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьем. Если бы я выросла в другой стране, то я не смогла бы пройти этот путь. Зло беспощадно, к нему нужно иметь прививку. Но мы выросли среди палачей и жертв. Пусть наши родители жили в страхе и не все нам рассказывали, а чаще ничего не рассказывали, но сам воздух нашей жизни был отравлен этим. Зло все время подглядывало за нами.
Я написала пять книг, но мне кажется, что все это одна книга. Книга об истории одной утопии...
Варлам Шаламов писал: «Я был участником огромной проигранной битвы за действительное обновление человечества». Я восстанавливаю историю этой битвы, ее побед и ее поражения. Как хотели построить Царство Небесное на земле. Рай! Город солнца! А окончилось тем, что осталось море крови, миллионы загубленных человеческих жизней.
Что-то есть в русском духе такое, что заставило попытаться сделать эти грезы реальностью. Двадцать лет назад мы проводили «красную империю» с проклятиями и со слезами. Сегодня уже можем посмотреть на недавнюю историю спокойно, как на исторический опыт. Это важно, потому что споры о социализме не утихают до сих пор. Выросло новое поколение, у которого другая картина мира, но немало молодых людей опять читают Маркса и Ленина. В русских городах открывают музеи Сталина, ставят ему памятники.
ПРО РАБОВ УТОПИИ
«Красной империи» нет, а «красный человек» остался. Продолжается.
Мой отец, он недавно умер, до конца был верующим коммунистом. Хранил свой партийный билет. Я не могу произнести слово «совок», тогда мне пришлось бы так назвать своего отца, родных, знакомых людей. Друзей. Они все оттуда – из социализма. Среди них много идеалистов. Романтиков. Сегодня их называют по-другому – романтики рабства. Рабы утопии. Я думаю, что все они могли бы прожить другую жизнь, но прожили советскую. Почему? Ответ на этот вопрос я долго искала – изъездила огромную страну, которая недавно называлась СССР, записала тысячи пленок. То был социализм и была просто наша жизнь. По крупицам, по крохам я собирала историю «домашнего», «внутреннего» социализма. То, как он жил в человеческой душе. Меня привлекало вот это маленькое пространство – человек... один человек. На самом деле там все и происходит.
Что делаю я? Я собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Собираю жизнь своего времени. Меня интересует история души. Быт души. То, что большая история обычно пропускает, к чему она высокомерна. Занимаюсь пропущенной историей. Не раз слышала и сейчас слышу, что это не литература, это документ. А что такое литература сегодня? Кто ответит на этот вопрос?
Меня интересует маленький человек. Маленький большой человек, так я бы сказала, потому
что страдания его увеличивают. Он сам в моих книгах рассказывает свою маленькую историю, а вместе со своей историей и большую. Приблизительно так начинаются у меня разговоры с моими героями. Конечно, человек говорит из своего времени, он не может говорить из ниоткуда! Но пробиться к человеческой душе трудно, она замусорена суевериями века, его пристрастиями и обманами. Телевизором и газетами.
Есть такая традиция: лауреаты оставляют свои автографы на стульях в кафе Нобелевского музея.
ПРО ВОЙНУ
Признаюсь, я не сразу стала свободной. Я была искренней со своими героями, и они доверяли мне. У каждого из нас был свой путь к свободе. До Афганистана я верила в социализм с человеческим лицом. Оттуда вернулась свободной от всех иллюзий. «Прости меня, отец, – сказала я при встрече, – ты воспитал меня с верой в коммунистические идеалы, но достаточно один раз увидеть, как недавние советские школьники, которых вы с мамой учите (мои родители были сельскими учителями), на чужой земле убивают неизвестных им людей, чтобы все твои слова превратились в прах. Мы – убийцы, папа, понимаешь?!» Отец заплакал.
Из Афганистана возвращалось много свободных людей. Но у меня есть и другой пример. Там, в Афганистане, парень мне кричал: «Что ты, женщина, можешь понять о войне? Разве люди так умирают на войне, как в книгах и кино? Там они умирают красиво, а у меня вчера друга убили, пуля попала в голову. Он еще метров десять бежал и ловил свои мозги...» А через семь лет этот же парень – теперь удачливый бизнесмен – любит рассказывать об Афгане. Позвонил мне: «Зачем твои книги? Они слишком страшные». Это уже был другой человек, не тот, которого я встретила среди смерти и который не хотел умирать в двадцать лет...
Русская литература интересна тем, что она единственная может рассказать об уникальном опыте, через который прошла когда-то огромная страна. У меня часто спрашивают: почему вы все время пишете о трагическом? Потому что мы так живем. Хотя мы живем теперь в разных странах, но везде живет «красный человек». Из той жизни, с теми воспоминаниями.
ПРО РОССИЮ
Что с нами произошло, когда империя пала? Раньше мир делился: палачи и жертвы – это ГУЛАГ, братья и сестры – это война, электорат – это технологии, современный мир. Раньше наш мир еще делился на тех, кто сидел и кто сажал, сегодня – деление на славянофилов и западников, на национал-предателей и патриотов. А еще на тех, кто может купить и кто не может купить. Последнее, я бы сказала, самое жестокое испытание после социализма, потому что недавно все были равны. «Красный человек» так и не смог войти в то царство свободы, о которой мечтал на кухне. Россию разделили без него, он остался ни с чем. Униженный и обворованный. Агрессивный и опасный.
Что я слышала, когда ездила по России...
– Модернизация у нас возможна путем шарашек и расстрелов.
– Русский человек вроде бы и не хочет быть богатым, даже боится. Что же он хочет? А он всегда хочет одного: чтобы кто-то другой не стал богатым. Богаче, чем он.
– Честного человека у нас не найдешь, а святые есть.
– Непоротых поколений нам не дождаться; русский человек не понимает свободу, ему нужны казак и плеть.
– Два главных русских слова: «война» и «тюрьма». Своровал, погулял, сел... вышел и опять сел...
– Русская жизнь должна быть злая, ничтожная, тогда душа поднимается, она осознает, что не принадлежит этому миру... Чем грязнее и кровавее, тем больше для нее простора...
– Для новой революции нет ни сил, ни какого-то сумасшествия. Куража нет. Русскому человеку нужна такая идея, чтобы мороз по коже...
– Так наша жизнь и болтается – между бардаком и бараком. Коммунизм не умер, труп жив.
Беру на себя смелость сказать, что мы упустили свой шанс, который у нас был в 1990-е годы. На вопрос, какой должна быть страна – сильной или достойной, где людям хорошо жить, выбрали первое – сильной. Сейчас опять время силы. Русские воюют с украинцами. С братьями. У меня отец – белорус, мать – украинка. И так у многих. Русские самолеты бомбят Сирию... Время надежды сменило время страха. Время повернуло вспять... Время секонд-хенд...
Теперь я не уверена, что дописала историю «красного человека»...
У меня три дома – моя белорусская земля, родина моего отца, где я прожила всю жизнь, Украина, родина моей мамы, где я родилась, и великая русская культура, без которой я себя не представляю. Они мне все дороги. Но трудно в наше время говорить о любви.
Автор публикации: Иван НИКОЛАЕВ
