Приговор, срок, мера наказания — эти понятия всегда вызывают в обществе широкий интерес и вполне понятный резонанс. Речь не только о громких, известных всей стране судебных процессах. Для небольшого райцентра, где все друг друга знают, любое преступление и всякий приговор — события резонансные.
Обсуждают чаще всего срок лишения свободы. Много дали? Мало? Между тем мало кто задумывается, что наш Уголовный кодекс предусматривает 11 альтернативных видов наказания: ограничение свободы, отсрочка исполнения приговора, общественные работы, денежные штрафы... В массовом сознании они нередко воспринимаются так: преступник ускользнул от ответственности. Или более того — «откупился».
Оказывается, и в судейской психологии остается такой же стереотип: немало судей считают, что настоящим наказанием преступнику является только лишение свободы. Не устарела ли эта догма? Пленум Верховного Суда, который сегодня начал работу, заранее вызвал повышенный интерес в судейском сообществе. Пленум, без преувеличения, беспрецедентный. Необычен как намеченный формат работы (широкая дискуссия с участием представителей Генпрокуратуры, Минюста, МВД...), так и сама повестка дня: «О применении судами наказания в виде лишения свободы».
Значит ли это, что эффективность исправительной колонии ставится под сомнение? Будут ли суды назначать меньшие сроки? Если да, то за какие преступления? И зачем государству вообще быть милостивым к преступникам?..
Накануне пленума Председатель Верховного Суда Валентин СУКАЛО дал нашей газете обстоятельное и откровенное интервью, в котором ответил на эти вопросы.
— Валентин Олегович, тема наказания, назначенного судом, считается весьма деликатной и обычно закрыта для широкого обсуждения. Выходит, негласное табу нарушено, причем самими судьями?
— Да, это неординарный пленум. Повестка дня и вообще постановка вопроса в таком контексте происходит впервые в истории нашего правосудия. Коллегами–судьями это воспринимается... скажем так, неоднозначно.
Я считаю, что сфера правосудия вообще не должна быть закрытой. А наказание более всего беспокоит общественное мнение, всегда подвергается его оценке, что бы там ни говорили. Люди обсуждают не столько судебный процесс, квалификацию доказательств, позиции обвинения и защиты, сколько его финал: тяжесть приговора, срок. С другой стороны, назначение наказания завершает процесс правосудия: это государственная оценка содеянного. Это, наконец, важная составляющая уголовной политики государства.
Есть мировые тенденции в уголовном праве, в подходах к наказанию, которые мы не можем не учитывать.
— Что это за тенденции?
— Чтобы их показать, нужен небольшой исторический экскурс.
В советское время лишение свободы составляло до 44 процентов среди всех видов наказания. В то время я уже работал судьей и знаю по себе: мы в этом не видели проблемы. Так исторически сложилось, что заключение было основным видом наказания. Считалось даже, что если судья не отправил преступника за решетку, он плохо сделал свое дело. Известная фраза Глеба Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме!» — из тех времен.
Но теперь времена другие. Первый съезд судей определил концепцию судебной реформы, ее составляющей была и оптимизация мер уголовной ответственности. Новый Уголовный кодекс вступил в действие с 1 января 2001 года. Внешне почти безупречный! Он был построен на основе модельного кодекса для стран СНГ и был, по мнению экспертов, одним из самых прогрессивных на постсоветском пространстве. Предусматривал, например, 11 видов альтернативных мер наказания!
Но вскоре мы убедились, что они не срабатывают. Что есть много ограничений и запретов в общей части УК, которые препятствовали применению альтернативных санкций. В итоге мы получили рост лишения свободы: к 2003 году — до 37 процентов среди всех видов наказания. Что было близко к цифрам советского времени. Мы получили увеличение числа заключенных и... напряжение в колониях. После этого стало ясно, что надо вносить изменения в уголовное законодательство, чрезмерно репрессивное и не соответствующее структуре преступности в стране.
Замечу, что сегодня один месяц содержания осужденного в колонии обходится государству, то есть законопослушным гражданам, в полмиллиона рублей. Так что наказание — это и экономическая проблема.
Инициатором преобразований был Верховный Суд. Не все нашу позицию разделяли, но нас поддержал Президент. Масштабные изменения в уголовное законодательство принял Парламент, и с 2003 года фактически началась серьезная реформа.
Сегодня можно подвести 5–летний итог, который достаточно красноречив. Лишение свободы перестало быть преобладающим среди прочих наказаний и сократилось до 22 процентов. Сейчас на первом месте — ограничение свободы: 25 процентов. Экономические санкции или денежные штрафы составляют 15, исправительные работы — 19 процентов.
— Как можно прокомментировать эти цифры?
— Это хороший результат, который не остался незамеченным. Не секрет, что многочисленные эксперты, из Совета Европы например, изучают нашу судебную практику. В международной уголовной статистике есть несколько критериев, которые оценивают характер судебной системы: карательная либо мягкая. Один из них — процент лишения свободы в структуре всех видов наказаний. Эксперты констатируют, что 22 процента — это среднеевропейский уровень. Для сравнения: в России и Казахстане, где задержались с реформой и теперь желают скопировать наш опыт, к лишению свободы приговаривают до 33 процентов обвиняемых.
— Но если результат и без того хорош, для чего понадобился пленум с такой повесткой, что еще нужно улучшать?
— Уголовно–правовая политика государства не может стоять на месте, она должна быть динамичной, отвечать духу времени и насущным задачам общества. Известно, что в последние три года наблюдается позитивная тенденция: преступность снижается, меняется ее структура. Только 12 процентов преступлений носят характер тяжких и особо тяжких, а 88 процентов не представляют серьезной общественной опасности. Значит, есть основания двигаться дальше.
Об этом говорил Президент 25 марта 2008 года на совещании судей. Напомню его слова: «...Нам необходимо искать новые возможности для совершенствования уголовной ответственности и ее оптимизации», «...Пришло время проявлять более взвешенный и избирательный подход к применению такого вида наказания, как лишение свободы. Его удельный вес хотя и снижается, но все же остается неоправданно высоким. За совершение неопасных преступлений следует чаще применять альтернативные наказания: штраф, ограничение свободы, исправительные работы». Так что по существу предстоящий пленум — выполнение поручений Главы государства, поставленных судебной системе.
— Но не является ли это обсуждение своего рода вмешательством в правосудие?
– Обсуждение на пленуме? Абсолютно нет. Да, никто не вправе вмешиваться в ход конкретного дела. Назначение наказания остается в исключительной компетенции суда и происходит в совещательной комнате. Мы не будем никому ничего навязывать. Но обсудить проблемы назначения наказаний в общем контексте, высказать позицию высшего судебного органа вполне уместно, и это не будет вмешательством в правосудие.
— Если сказать проще: речь пойдет о снижении наказаний?
— Речь о дальнейшей оптимизации. Подчеркиваю: об осторожной оптимизации, но не о безоглядной гуманизации. Наряду со снижением санкций и расширением альтернативных видов наказания будем говорить и об усилении ответственности за некоторые составы преступлений. Так было и в 2003 году, когда смягчение сопровождалось усилением ответственности за преступления коррупционные, насильственные, связанные с лишением жизни и другие. «Эра милосердия», увы, еще не наступила. Будем искать другие резервы.
— Несколько странно выглядит понятие «резервов» применительно к судебной системе...
— И тем не менее. Эти резервы дает, во–первых, судебная практика: выбор возможностей в рамках действующего законодательства. Как показывает анализ, есть проблема в судейской психологии, в стереотипах. Особенно это касается судей, так сказать, старой, советской школы. Для них лишение свободы считалось наименее рискованным и обременительным вариантом. Его легче всего исполнить. Отправил человека в тюрьму, выполнил свой долг, к тебе — никаких претензий. Остальные наказания надо контролировать. Например, взыскание штрафа.
В прошлом году излишне суровые наказания, которые потом вышестоящие инстанции снижали, были назначены в 489 случаях. Чрезмерно мягкие — только 101 раз. Таковы реалии, диктуемые психологией судей: чрезмерно суровые назначаются в четыре раза чаще, чем непомерно мягкие.
В 2008 году только один процент осужденных приговаривался к общественным работам. Условное неприменение наказаний сократилось до полутора процентов, отсрочка исполнения приговора — до трех. Вот где мы видим резерв. Возможно смягчение наказаний женщинам, которые составляют 10 процентов лишенных свободы, несовершеннолетним, людям престарелого возраста, инвалидам...
Второй резерв — совершенствование уголовного законодательства.
Надо сказать, что 88 процентов преступлений, о которых я сказал выше, уже содержали альтернативные санкции, их теоретически можно было к этой категории применить. Но есть процессуальные запреты, о которых я уже говорил, связанные с рецидивом, неотбытием наказаний...
Думаю, что надо сокращать краткосрочное лишение свободы. Как можно, например, исправить и перевоспитать человека за год, если немалую часть срока занимают пересылки, этапы, адаптация?.. Суды могут и имеют право выходить за пределы предусмотренных санкций — если, конечно, к этому есть совокупность смягчающих обстоятельств. Имею в виду статью 70 УК: «Назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление».
Но возможности судебной системы не безграничны — они упираются в законодательство. Суды не могут корректировать его недостатки — это нужно понимать. Наступает необходимость изменять нормы уголовного права. Проект изменений представлен. Но они, на наш взгляд, половинчаты и не полностью решают проблему. Кроме того, изменения долго обсуждаются, согласовываются, принимаются и... опаздывают. Включая, например, сделку с правосудием, о которой сейчас много говорится. Считаю, что нужно действовать более решительно и смело. Законодательные решения не следует откладывать на завтра.
— То есть судьи готовы признать, что лишение свободы — не самый лучший вид наказания?
— Знаете, есть еще один принятый в мировой практике показатель — коэффициент заключенных на 100 тысяч населения. У нас он несколько ниже, чем, например, в России, и почти вдвое меньше, чем в США. Но все же беспокоит нас, поскольку не соответствует ни менталитету нашего народа, ни динамике и структуре преступности, которая, повторю, снижается.
Поэтому на пленуме — да, мы будем прямо говорить о неэффективности такого вида уголовного наказания, как лишение свободы. Он самый суровый, самый карательный. Но не самый эффективный, если иметь в виду такие его функции, как исправление и перевоспитание.
У нас в местах лишения свободы 18 процентов заключенных отбывают наказание вторично, 3 раза и более — 24 процента. Зарубежные эксперты считают, что наказание свыше 5 лет вообще меняет психологию и самооценку осужденного. Рвутся социальные контакты, распадаются браки... Выходя на свободу, такой человек не видит для себя возможности исправления.
Анализ показал, что в первый год после освобождения из тюрьмы новое преступление совершили 23 процента осужденных, зато после ограничения свободы — только 2 процента. И вот вам замкнутый круг: высокий уровень рецидивной преступности не позволяет применять альтернативные наказания.
Нужно искать новые возможности, учитывая и среднестатистический портрет обвиняемого, осужденного, заключенного. А он таков. 44 процента не работают, около 40 процентов совершили преступление в нетрезвом виде, 15 — хронические алкоголики.
Но в то же время надо сказать четко: никакого снижения наказания за тяжкие, особо тяжкие, насильственные и коррупционные преступления ждать не следует. Это принципиальный подход.
— Валентин Олегович, допустим, человек 4 — 5 раз совершил преступление. После выхода на свободу, как показывает ваша статистика, гарантированно опять совершит: кого–то ограбит, изобьет, покалечит. Почему мы должны пытаться его перевоспитать? Почему бы не посадить его навсегда? Не умеешь жить среди нормальных людей — сиди до скончания дней! Как вам нравится американская практика — назначать самым закоренелым преступникам столетние сроки? Чтобы навсегда, чтобы никого больше не покалечил и не ограбил!
— Говоря о резервах для поиска альтернативных мер наказания, мы не имеем в виду закоренелых преступников: они, безусловно, должны сидеть. Идеология уголовного права такова, что каждое последующее наказание должно быть суровее предыдущего.
С другой стороны, столетние сроки мне... не нравятся. Кстати, американское законодательство предусматривает процедуры, которые при определенных обстоятельствах даже «самым–самым» преступникам дают шанс. У нас приговаривают к 25 годам лишения свободы, около 130 человек отбывают пожизненные сроки. Но даже у них есть теоретическая возможность после 25 лет заключения выйти на свободу. Надо оставлять надежду, свет в конце, иначе заключенный потеряет человеческий облик со всеми вытекающими последствиями.
— Может ли 70–я статья применяться к коррупционным преступлениям, если вы, допуская снижение наказаний, одновременно говорите об их ужесточении именно за коррупцию?
— Закон это предусматривает, но лишь при наличии совокупности исключительных обстоятельств, не связанных с размером денежного вознаграждения.
— Если оптимизация наказаний придет в судебную практику, то коснется ли это судебных исполнителей? В письмах читатели–женщины постоянно жалуются. Дескать, бывший муж не работает, взять с него нечего, дети страдают. Может, пусть за решеткой зарабатывает? Там, насколько известно, работают все без исключения. Зарабатывают, еще и на магазин остается. Вот и пусть все лишнее отдают тем, кому должны.
— У нас есть данные по задолженности тех, кто отбывает наказания. Мнение, что за решеткой можно заработать, обманчиво, уж поверьте. Квалификация осужденных невелика, как и заработки. Далеко не все зарабатывают 500 тысяч на свое содержание. Впрочем, сегодня коллеги из Министерства юстиции готовят предложения по ужесточению ответственности за неисполнение наказаний. Эти меры обсуждаются: здесь важно не перейти грань.
— Обратимся к мелким преступлениям, когда человек отбывает срок за украденную курицу, мешок картошки... Не секрет, что участковые, особенно в сельской местности, пользуются этим «инструментом» для предупреждения более тяжких преступлений.
— Это устарелый стереотип: никто у нас за курицу не сидит! Здесь тоже нужно искать новые подходы. Вводить в законодательство примирительную стадию, на которой и прекращать дело, не направлять в суды. Я двумя руками за это! Подготовленный проект изменений предусматривает возможность досудебного прекращения подобных преступлений, которые граничат с административными проступками. Но есть и другая сторона: не кради курицу! Не твое!
Нужно переломить и общественную психологию, чтобы люди не воспринимали денежные санкции как отсутствие наказания. Ведь как говорят: если отделался штрафом — значит, откупился от правосудия. Но такова общемировая тенденция. Если тюрьма кого–то исправляет, то очень и очень немногих. Экономические наказания зачастую более действенны. В Японии, к примеру, 95 процентов наказаний составляют экономические санкции. Они гибкие, могут увеличиваться или уменьшаться в зависимости от сроков погашения.
— Как относятся к вашим инициативам в департаменте исполнения наказаний МВД, в прокуратуре?
— Это не только наша инициатива. Проект изменений мы готовили совместно с Генпрокуратурой, противоречий у нас нет. Поддерживает эти инициативы и МВД: никому не нужны переполненные места лишения свободы. Уверен, что там можно найти немало людей, которые могли бы нести наказание как–то иначе.
Для того–то и проводится пленум, чтобы в дискуссии и полемике, сколь угодно острой, выслушать мнение всех сторон.
— Желаем пленуму успешной работы!
