Сердце хирурга в запас не уходит
Война в Афганистане уже стала историей. Среди ее участников – отважные солдаты и офицеры, с оружием в руках выполнявшие интернациональный долг, и скромные военные медики, проявлявшие чудеса профессионального героизма.
Один из таких врачей – Владимир Константинович Марцинкевич (на снимке).
Школа в городке Глубокое, Витебский мединститут, работа хирургом в медсанбате военного госпиталя в Борисове, учеба в военно-медицинской академии в Ленинграде, распределение в Забайкальский военный округ, где
В Забайкалье Владимир Константинович прошел путь от врача-ординатора хирургического отделения до главного хирурга округа. Увеличились в размерах звездочки на погонах с двумя просветами. А кто из военных, скажите, не мечтает о жезле маршала?
В Афганистане Марцинкевичу довелось служить в составе 40-й армии.
Он вспоминает:
— Нам не раз доводилось выдвигаться в районы наиболее активных боевых действий, например в Пандшерскую долину и Баграм. Там теперь размещены военные базы американцев, их самолеты взлетают с «нашего» аэродрома. Когда смотрю хронику по ТВ и вижу знакомые горы, мне становится как-то не по себе. Ведь любая война – это всегда кровь, страдания, смерть. Раненых с поля боя вертолетом доставляли в среднем за 15—20 минут. Порой за сутки в медсанбат поступало до 200—300 бойцов, нуждающихся во врачебной помощи.
В Афгане над всеми висела еще одна опасность – болезнь Боткина. Ею заражались обычно от некачественной воды. Интересно, что местное население к этому заболеванию генетически устойчиво: люди там пьют воду прямо из арыков и не болеют.
Нехватку медикаментов и препаратов мы не ощущали, обеспечивались всем необходимым бесперебойно. Иногда использовали трофейные средства защиты и лечения. Сравнивая французский или японский индивидуальный перевязочный пакет с советским, отмечали: наш значительно лучше по качеству.
Военные хирурги в своей работе видели всякое. Но один эпизод их просто шокировал. С поля боя доставили прапорщика со сквозным ранением черепа. Пуля вошла в правый висок и вышла слева. По всем законам здравого смысла его можно было считать мертвым. Но прапорщик дышал, у него прощупывался пульс. «Срочно на операционный стол!» — приказал Марцинкевич.
Раненого на всякий случай подключили к аппарату искусственного дыхания. И начали трепанацию черепа. Реанимация, покой, постоянное наблюдение. На успех операции особенно не надеялись, но прапорщик выжил, стал реагировать на болевые раздражения, двигал руками и ногами. Впоследствии на вертолете его доставили в Ташкент в нейрохирургическое отделение госпиталя.
Месяца через три в Ташкенте состоялся сбор фронтовых врачей для обмена опытом. У коллег по профессии Владимир Константинович поинтересовался судьбой своего бывшего пациента. Его повели в палату. Оказалось, человек живет с половиной своего мозга. Факт уникальный!
Госпиталь в Кабуле, как правило, почти всегда был переполнен. Он надежно охранялся, тем не менее подвергался обстрелам. Отчасти потому, что поблизости находилась советская миссия – посольство и штаб армии. К слову, размещался госпиталь в бывших аминовских конюшнях. Полуподвальное помещение было отведено под операционные залы. Условия хорошие, но все раненые под одной крышей не помещались. Поэтому многих после медсанбата, еще не способных стать в строй, распределяли по госпиталям и клиникам крупных городов Союза.
Пострадавших с поля боя доставляли на гусеничных санитарных транспортерах и «бээмтэшках» со снятой башней. А для эвакуации их в Кабул и Ташкент использовали специально оборудованные вертолеты МИ-8 и самолеты Ан-26, Ан-24 – своего рода летающие операционные.
— А как жилось и работалось в то время самим врачам-спасителям? – интересуюсь я.
— Честно скажу, нелегко. Медики размещались в палатках и сборно-щитовых модулях с кондиционерами. Работу начинали с рассветом, в четыре часа утра. К этому времени прилетали вертолеты с ранеными. И так продолжалось до тех пор, пока не опустится над землей черный занавес южной ночи. Нередко успевали управиться с делами лишь к полночи, а в четыре утра – опять подъем. В таком темпе одна хирургическая бригада производила за сутки до 10—12 сложных операций. Мелкие не в счет.
Отдельная строка в послужном списке полковника Марцинкевича написана в начале пресловутого «парада суверенитетов». Об этом периоде он вспоминает неохотно:
— Меня назначили главным хирургом Прибалтийского военного округа. Тогда эта должность считалась престижной. Хотя я не расценивал ее как награду за мои мытарства. После Афгана с головой окунулся в спокойную мирную жизнь, и работалось мне легко. Организовал хирургические службы в Риге, Вильнюсе и Таллине. А потом, в начале 90-х, запахло грозой. Латвия в числе первых заявила о выходе из состава СССР. На политический олимп в Прибалтике вскарабкались прозападно настроенные недальновидные демагоги. Начался процесс дезинтеграции, разрыва сложившихся устойчивых политических и экономических связей с братскими народами.
Очевидно, всем памятна стычка противоборствующих сил у вильнюсской телебашни. Пролилась кровь. А в Риге мне пришлось оперировать руководителя Рижского ОМОНа Чеслава Млынника, подстреленного кем-то из разъяренной толпы оппозиционеров. Словом, обстановка накалялась, росло напряжение в обществе. Нас, офицеров, принявших присягу на верность СССР, презрительно называли оккупантами и, по сути дела, выгнали за пределы Прибалтики…
Вернувшись в родную Беларусь, полковник Марцинкевич как бы обрел второе дыхание, вступил в должность главного хирурга округа. Все складывалось честь по чести. Но… забарахлил «мотор». Сказались нервные перегрузки, пережитые стрессы. Да и возраст давал о себе знать. В результате после 27 календарных лет службы с армией пришлось распрощаться.
Сидеть дома, наблюдая, как за окном проплывают облака, – занятие не для него. «Без дела, без работы я превращаюсь в ходячего манекена», — признался он близким. А через неделю был зачислен в штат санатория «Боровое» в качестве врача-эндоскописта и врача УЗИ.
