Анатолий Сульянов — генерал–майор авиации, в прошлом летчик–истребитель, награжденный тремя орденами и многочисленными медалями (в том числе «За боевые заслуги» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 — 1945 гг.»), освоил за время своей карьеры 14 типов самолетов и налетал более 2.000 часов. На счету Сульянова–писателя — ряд романов и повестей об авиаторах и романтиках неба («Расколотое небо», «Голубые снега» и другие), а также исторические произведения о легендарных деятелях прошлого. Лично знакомый с маршалами Рокоссовским, Чуйковым, Баграмяном, Руденко, Головановым, а также с генералами из высшего командного состава советских Вооруженных Сил, он не может молчать, когда имена честных людей втаптываются в грязь в угоду чьим–либо желаниям или гипотезам. И потому он делится наболевшим с читателями «СБ».
— Войне в лицо я заглянул еще подростком. Под селом Аксиньино, где я родился, неподалеку от Звенигорода, который так и не был взят, шли тяжелейшие бои. Фронт проходил в двух с половиной километрах. Я был свидетелем страшных явлений: к примеру, в нашу избу затаскивали красноармейца с перебитыми ступней и левой рукой. Как он кричал! Или такой факт: в нашем сарае прорубили окно и поставили два пулемета, и тот стал огневой точкой. Конечно, когда немцы подошли совсем близко, нас эвакуировали из деревни: помню, как мы ночью под обстрелом по льду переезжали через реку в село Большие Вяземы, которое находилось рядом с пушкинским Захаровом. В 1942 году в московском госпитале умер мой отец, которого я очень любил. А в 16 лет я пошел учиться в Первую московскую спецшколу ВВС, которая находилась в Омской области. Нас — по сути, еще мальчишек — посылали в тайгу, где мы в мороз в одних ботинках грузили огромные шестиметровые бревна. Сыновья наркомов и командиров дивизий долго не выдерживали. Остальные работали, да с каким энтузиазмом: еще бы, фронту помогаем! Там я и получил основную физическую и нравственную закалку. Да, война вошла в меня! Плюс книги. Еще в школе я стал читать как одержимый. Кстати, среди прочих мне попадалась книга об Анатолии Серове — человеке, благодаря которому я и стал летчиком. До войны дядя привез меня в Кубинку, где я и познакомился с самим Серовым. Тот даже подарил мне свою пилотку. А спустя год наша учительница Вера Васильевна Разумовская сообщила нам о гибели Анатолия Константиновича Серова. Это меня потрясло! Тот факт, что мы — полные тезки, тоже сыграл не последнюю роль в выборе мной будущей профессии. Второе потрясение — открытие настоящей военной литературы. После войны появилось множество произведений, написанных людьми (пусть даже и мастерами прозы), которые сами не воевали. Тогда как Шолохов, Симонов, Кондратьев, Быков, Бондарев видели войну не в бинокль. Василь Быков командовал сначала взводом, потом батареей и постоянно находился на передовой. Не раз он бывал ранен и контужен, и потому, естественно, ему нелегко далось решение взяться за перо. Как–то он признался мне: «Я не сразу стал писателем. Потому что ненавидел войну». А человек, прошедший войну, никогда не напишет о ней ложь! Кстати, Константин Симонов, выступая в Минске, сказал: «Кто взялся за перо, должен писать о войне только правду!» И добавил: «Наступит время, когда будут лгать о войне». И к сожалению, оно наступило.
— Именно желание восстановить истину и побудило вас написать книгу «Маршал Жуков. Слава. Забвение. Бессмертие»?
— Я восхищался Жуковым как человеком и полководцем. Благодаря ему я попал в академию. Когда я подал рапорт о приеме, мне было отказано. Тогда я отправил письмо на имя маршала Жукова, в котором написал, что я — сын крестьянина, погибшего на войне, летчик, восемь лет учивший курсантов, — хотел бы иметь высшее военное образование. И вскоре пришел ответ, в котором сообщалось, что решением маршала Жукова я зачислен кандидатом на поступление в Военно–политическую академию. А в 1957 году вышло постановление ЦК о снятии Жукова с должности министра обороны страны. Мол, мало занимался политработой и так далее. И я поверил. Мы все верили! Нам же не сообщали о том, что он сделал хорошего, — только о плохом. Возможно, какие–то недостатки и существовали, но в главном–то он велик! Позже я сам работал с тремя командирами полков, и двое из них мне говорили: «Сульянов, ты занимайся обучением летчиков, а партработой пусть занимается парторганизация!» В 1967 году, когда я сдавал экзамены в адъюнктуру и жил в одной из московских гостиниц, мне неожиданно позвонил Костя Телегин — сын генерала Телегина: «Завтра мы едем на рыбалку с маршалом Рокоссовским. Едешь с нами?» Как я мог отказаться! К тому времени мои очерки публиковались в военных газетах и некоторых журналах, да и внутренняя потребность докопаться до истины была немалой. И потому я не мог не задать маршалу некоторых вопросов — в частности, о Жукове. И Рокоссовский ответил: «Как член ЦК я не могу говорить о том, что постановление являлось ошибочным. И все–таки Жуков — яркая, талантливая личность. У него всего было чересчур». Разговор с Рокоссовским стал основополагающим в моем восприятии личности Жукова. Позже, в Минске, когда Машеров собрал всех главнокомандующих, участвовавших в освобождении Белоруссии, я много беседовал с маршалами Чуйковым, Баграмяном и другими как о Жукове, так и о Сталине, и о самом Рокоссовском. Мнения были разноречивыми. Тогда я стал читать литературу и с удивлением открыл, что даже наши былые враги отзываются о Жукове как о настоящем полководце! Мне довелось познакомиться и с архивными материалами, и в результате я почувствовал, что у меня родился свой Жуков, о котором мне хочется сказать людям. А ложь вокруг его имени еще больше подстегнула меня взяться за перо.
— Что же может сделать человек искусства, и писатель в частности, чтобы война не повторилась?
— Я вспоминаю свое поколение, пережившее ужас нашествия фашизма. Мы помудрели от страданий! «Душа измеряется совокупностью ее страданий», — писал некогда Флобер. Разве наши внуки знакомы с подобным? Они хотят только развлечений. Но даже в США фильмы с убийствами, кровью и насилием по всем программам — только после двенадцати ночи! А у нас? Еще одна проблема: семьи. В стране тридцать четыре тысячи брошенных детей, и это при живых родителях! А подростки? Как–то я написал статью «Боль моя — подростки», которую готовил два года. В летной форме ходил по дворам, разговаривал с детьми. Статью опубликовали в «Беларускай думке», но хоть один отзыв поступил?.. Нет. И наконец, главное: мы отучили людей от чтения книг. И если срочно не принять мер, то спустя десять лет к власти придут те самые ребята, которые сегодня, кроме «Поттера» и Интернета, не видели ничего.
— Какой же вы видите свою миссию как летчика и писателя в сложившейся ситуации?
— Как человек и как писатель я считаю, что просто обязан передать свой опыт молодому поколению. Когда я учился в московской школе ВВС, к нам на встречу приехал Алексей Маресьев. Мы аплодировали ему стоя! Тогда во мне и родилась мысль: «Если уж он после пережитого смог летать, то я и подавно смогу!» Сам я никогда не отказываюсь от встреч со школьниками или студентами, провожу воскресные чтения в Военной академии. Сейчас много просят рассказать о Юрии Гагарине. И я рассказываю. Тем более что мне довелось познакомиться с первым космонавтом планеты лично. Он был удивительным человеком! Недаром его так любили. Кстати, я написал небольшую работу, где высказал собственные соображения по поводу причин гибели первого космонавта. Гагарин был героем, а стране нужны герои, которым молодежь могла бы подражать!
Елена Минчукова.
