9 месяцев в утробе матери малыш слышит одни и те же звуки, чувствует одну и ту же вибрацию: стук маминого сердца, ее голос, дыхание. Когда он появится на свет, знакомые звуки в незнакомом мире будут для него эмоциональным продолжением пуповины, на протяжении долгого времени соединявшей его с мамой в единое целое. Гарантией защиты. Надежным проводником в большую жизнь. Нет больше страха, чем потерять эту хрупкую связь...
Сашка
Сашка родился глубоко недоношенным. Может, 7–месячным, а может, и того раньше. Его мать на учете по беременности не стояла, в консультации не наблюдалась — отсюда и неопределенность в сроках. Крохотный человечек, весом менее двух килограммов, он не мог самостоятельно дышать (легкие еще не вполне сформировались), не мог есть. Реанимационное отделение, искусственная вентиляция легких, зонд во рту вместо маминой груди, много звуков и ни одного родного — в этом заключались первые полтора месяца Сашкиной жизни. Все это время возле мальчика обязательно кто–то был: врач, медсестра, санитарка. Не потому, что так надо. Скорее, каждый из этих чужих, по сути, людей понимал: свалившегося одиночества может хватить ему на всю оставшуюся жизнь. Родив ребенка в пьяном угаре, мать из роддома сбежала до того, как успела полностью протрезветь. Ни записки, ни звонка. Как будто не было никого. Как будто никого и нет...
Малыш неуклюже тыкается носиком в подмышку, жадно как рыба, выброшенная на берег, хватает ртом воздух. Не найдя, что искал, заходится в плаче, тихом, но надрывном — на что хватает легких.
— К нам он поступил прямо из отделения реанимации 2–го роддома, — заведующая 1–м инфекционным отделением недоношенных и новорожденных детей 3–й городской клинической детской больницы Наталья Рожновская аккуратно забирает мальчика из моих рук. — Ничего не мог и не умел. Там за него все аппараты делали: дышали, кормили... Так что нам с ним здорово «пободаться» пришлось, чтобы научить жить самостоятельно. И ругался он на нас, и плевался. А сейчас, смотрите: окреп, подрос. Богатырем вряд ли станет, но у него есть все шансы на здоровое будущее.
У Сашки нет тяжелых пороков развития, как нет болезней, которые бы не поддавались лечению и мешали ему в будущем жить полноценной жизнью. Но и то, что есть, здоровья уже не прибавит. Малыш перенес внутриутробную пневмонию, искусственная вентиляция легких спровоцировала бронхолегочную дисплазию. Но самый серьезный удар по иммунитету мальчика нанесла его собственная мать.
— У большинства наших маленьких пациентов один и тот же диагноз: алкогольная эмбриофетопатия, — говорит Наталья Иосифовна. — Когда мама на протяжении всей беременности злоупотребляет спиртным, у еще не родившегося ребенка развивается комплекс симптомов, который выражается в замедленном развитии всех органов и систем. Новорожденный плохо набирает вес, медленно растет и приобретает навыки. Особенно тяжело ему приходится в первые месяцы жизни. Практически у всех детей с таким диагнозом наблюдается микросомия: маленькая голова, крошечные ручки–ножки...
Сашка выглядит так, будто на свет появился только вчера. Настоящий возраст выдают разве что широко распахнутые глаза и цепкий взгляд. С годами малыш сможет наверстать упущенное, развиваться вровень со своими благополучными, доношенными сверстниками, уверяют врачи. Все, что ему надо для этого, — любящие и заботливые родители. То, чего у Саши, как и у остальных особенных пациентов отделения, как раз и нет.
Колька
Его история как две капли воды похожа на Сашину. С той лишь разницей, что Колю мама рожала трезвой и из роддома ушла, оставив отказную записку. Мальчика не подключали к аппарату искусственной вентиляции легких, но у него врожденный порок сердца. И он не плачет. Со снисходительной улыбкой позволяет себя тискать и пестовать.
А еще к Коле изредка приходят... родители. Когда протрезвеют, приносят памперсы, кое–что из одежды. Плачут и оправдываются перед врачами, мол, не виноватые мы, просто денег нет ребенка растить. У Коли есть старший братик. Родители и от него отказались. Видимо, тогда тоже денег не было. Заработать их горьким пьянчужкам гораздо труднее, чем родить еще одного ненужного им ребенка.
— Хорошо еще, что в роддоме оставляют, а не на улице, — вздыхает Наталья Рожновская. — У нас были дети, которых мамы сначала забрали из роддома домой, а потом где–то оставили в сумке: перед общежитием медколледжа на улице Казинца, на крыльце нашей больницы, на вокзале... Несколько лет назад прохожие нашли малыша в мусорном контейнере. Когда приехала «скорая», ребенок был еще жив. Но, увы, реанимация спасти его не смогла. У ребенка было сильнейшее переохлаждение, в первые сутки жизни для младенца это равно гибели...
Наталья Иосифовна замолкает, медленно переводит взгляд на кроватки, в которых безмятежно болтают ручками–ножками угомонившиеся Саша и Коля. В больничном боксе со стеклянными стенами несмышленышам ничего не грозит. Здесь они не брошенные, а досмотренные, ухоженные и любимые. Любимые больше, чем могут любить их посторонние люди, чья главная забота — помочь детям окрепнуть, вылечить от болезней.
Если разобраться, то и Сашу, и Колю, и всех остальных их друзей по несчастью, таких же брошенных и оставленных родителями детей, можно условно назвать счастливчиками. Им лучше в больнице, в доме малютки, в детском доме, чем рядом с людьми, которые дали жизнь и, отказавшись от собственных детей, сделали для них, сами того не подозревая, лучшее, на что были способны. Но поймут ли это сами малыши, когда подрастут? Будет ли «отказ во спасение» для них достаточным оправданием того, что они общие дети, а по сути — ничьи? Станет ли череда сменяющихся заботливых и участливых людей — врачей, воспитателей, социальных педагогов и нянечек — достаточной компенсацией отсутствия одного постоянного человека в их жизни, отсутствия мамы? Едва ли...
К счастью, многим подопечным Натальи Рожновской удается избежать этих вопросов. Они находят новых мам и пап. В Национальном центре усыновления то и дело возникает очередь на новорожденных отказничков.
— Недавно усыновили двойню, — улыбается Наталья Иосифовна. — Мальчишки у нас пробыли всего 17 дней. Это редкий случай. Обычно детки задерживаются на 2 — 3 месяца, пока идут обследование, лечение, подготовка документов. Потом — или в семью, или в дом ребенка. Данику и Никите повезло. Особых проблем со здоровьем у них не было. Потому, пока мы проводили медицинское обследование, параллельно подали сведения о них в Национальный центр усыновления. К тому времени, как обследования были закончены, новые родители успели оформить все необходимые документы. И мальчики уехали домой. А вот на прошлой неделе усыновили нашего Андрюшу. Он был любимцем всего отделения, смышленый, с характером. И история у него не похожая на остальные. Мы только к моменту усыновления узнали, что его мама умерла на вторые сутки после родов. Нигде никаких указаний, как поступить с ребенком, она не оставила. Она от него не отказывалась... Но и никто из родственников на мальчика своих прав не предъявил.
...и другие
За год через 1–е инфекционное отделение для недоношенных и новорожденных детей 3–й городской клинической детской больницы проходит 15 отказничков, иногда больше, иногда меньше. Столько же — через 2–е отделение этажом ниже. Свои «особенные» боксы есть в каждой детской больнице. И они никогда не пустуют. «Когда мы выписываем деток, всегда с тревогой ожидаем нового потока, и он обязательно случается», — признаются медики.
Отдельной статьи расходов на отказничков в бюджете больниц нет. Но деньги всегда находятся: на памперсы, одежду, игрушки, пустышки... Что–то приносят из дому сами врачи и медсестры. Что–то — мамочки, которые лежат в соседних боксах со своими детками. Даже после выписки присылают передачи с записками. Равнодушных нет.
Каждый второй малыш попадает в новую семью. Некоторых берут под свою опеку бабушки. 8–месячному Ване из 2–го отделения тоже представился бы такой шанс, будь он первым ребенком у своих родителей. Бабушка его любит и жалеет, часто навещает в больнице. Но забрать домой не может: на ее плечах старший, 3–летний, брат Вани. Потянуть второго малыша у старушки не хватит сил и здоровья.
Но есть особые счастливчики, которые... благополучно возвращаются в родную семью. От месячного Ильюши родители не отказывались. Мальчика изъяли из семьи как находившегося в социально опасных условиях по ходатайству участкового педиатра.
— Вы не представляете, как семья билась за того ребенка! — всплескивает руками Наталья Иосифовна. — За три недели они подняли весь Минск на ноги. И мама тут не плакала, нас ни в чем не убеждала. Она целенаправленно ходила по инстанциям, собирала справки и добилась–таки, чтобы ей вернули сына.
Наверное, любой такой случай в чем–то единичен. История маленькой Анечки — тоже своего рода исключение. Потому что ее мама тоже не писала отказную записку, а самолично с мужем и 9–летним сыном привезла в больницу. Привезла, чтобы оставить: растить и воспитывать не можем и не хотим...
...Говорят, у брошенных детей особенный взгляд, с первых месяцев жизни наполненный безысходной тоской и безмерной надеждой, взгляд, который выдержит не каждый взрослый, виновато отведя глаза в сторону. Чтобы прочувствовать бремя одиночества, родившимся малышам нужно время. Взрослые о нем знают наперед. И это их страх и тревога отражаются в глазах еще несмышленых младенцев, молчаливым упреком застывают в детском взгляде. Найдется мама — и тоска исчезнет без следа. Потому что детская память недолгая. Может, природа специально задумала ее такой. Чтобы, потеряв биологических родителей, у малыша был шанс обрести настоящих. И при этом не почувствовать подмены.
