«Телевизор»
На углу проспекта (тогда он назывался Ленинским) и улицы Богдана Хмельницкого находилось кафе «Молодежное». Теперь там бар «Батлейка», а проспект успел дважды свое название сменить...
Так вот, в те времена никто из минчан, кроме как «телевизором», кафе «Молодежное» не величал. Почему «телевизор»? Огромные окна–витрины от пола до потолка делали видимыми всех посетителей. Идешь по улице и смотришь на публику, занявшую столики. Видишь их, как на экране телевизора. Узнают — могут и рукой махнуть, можно заглянуть...
Место определяло и публику, в «телевизоре» собиравшуюся. Журналисты из расположенного рядом Дома печати (в кафе запросто можно было узнать новости завтрашних газет), художники из театралки и училища Глебова, сотрудники академических институтов...
Закуски подавались скромные. Сосиски, ложка зеленого горошка, надвое, а в лучшем случае на четыре части разрезанный помидор с холодным мясом. Вино, водка, пиво в бутылках. Были и конфеты, шоколадки, пирожные, но это уже о другом...
Случалось, что и преподаватели, и студенты сидели за соседними столиками, а после столики объединялись и все оказывались плечом к плечу, глаза в глаза. Кричали, спорили за жизнь и искусство, пили, смеялись.
В углу располагался массивный металлический ящик серого цвета. Это была достопримечательность «телевизора», его поющая душа. Аппарат, который за 5 копеек исполнял понравившуюся песню или мелодию. Иногда по нескольку раз подряд крутилась одна и та же пластинка. Захочешь остановить, а не сможешь. Пока не проиграет — не замолчит. И «опять сбегала электричка», по десять раз за вечер. И пять раз «касiў Ясь канюшыну», и «Кукарача» вырывалась из железных недр музыкального аппарата каждые полчаса... Случались драки и ссоры, но редко. Все друг друга знали, выручали, гасили инциденты, вспыхивающие за столиками, запивали их вином, мирились.
В 1977 году в «телевизоре» отмечали мои соседи по общежитию защиту диплома. Столы поражали обилием закусок и большим выбором напитков. Я сидел рядом с руководителем дипломной работы моих приятелей–художников — Иосифом Эйдельманом. Пили, курили, вспоминали учебу в художественном училище. Эйдельман вдруг нервно сжал мою руку, глянул в глаза и сказал: «Уезжать тебе отсюда надо. Раздавят, как... и не заметишь. Ты меня понимаешь?» Тогда я его не понял. Он сказал, чтобы я пришел завтра и он мне все растолкует...
Назавтра я пришел. Кафе закрыто. Я припал лицом к стеклу, стал вглядываться... Заметил только уборщицу, мывшую пол. Она была в грязном сером халате и галошах на босых ногах. Подошла к музыкальному аппарату, бросила монетку. Я не слышал, какая звучала песня, — проспект шумел. А немолодая женщина танцевала среди пустых столиков, держа в руках швабру...
Я позвонил из телефонной будки Эйдельману. Мне не ответили... Через месяц он уедет в Австрию, а потом в Канаду. Так будут говорить его ученики.
А я поступлю в институт... Осенью того же года буду идти по проспекту. Увижу огромные окна–экраны «телевизора», замазанные краской. А на земле — разбитую рекламную вывеску кафе «Молодежное». Неоновые трубки пронзительно захрустят под ногами. Как лед...
И я пойму, что юность закончилась.
* * *
Зачем я это написал? Все просто. Многих из тех, кто сидел в восьмидесятые в «телевизоре», нет на свете. Многие стали известными журналистами, поэтами, писателями, учеными, художниками. Во многом им, сидевшим за мутным стеклом со стаканом в руке, мы обязаны сегодняшним днем. Именно в том пьяном «телевизоре» и можно было услышать правду...
