Сто акварельных рисунков

ДомЛичное c Владимиром СТЕПАНОМ

Дом


Отец любил фотографии. Мог подолгу листать альбом, перебирать конверты с карточками. На всех его снимках обязательно имелась дата, а на некоторых и поясняющая надпись. «1957 год. Май. Свержень. На свадьбе Виктора»... Однажды я спросил, а что за Свержень такой? Отец рассказал, что это маленький городок, где он был однажды в командировке, а Виктор — его знакомый шофер. Там, в Свержене, есть старая деревянная церковь, очень красивая.


Когда умер дед, у отца была сломана и загипсована нога. Он только что выписался из больницы, ходил на костылях. Сказал мне взять фотоаппарат и снять похороны. Я не спрашивал, зачем снимать. Фотографировал так, как считал нужным. Я же студент второго курса института — художник. Был уверен — плохо не сделаю. Нащелкал две пленки, напечатал сотню карточек и привез домой. Отец долго пересматривал снимки. Кривился, нервничал, а потом не стерпел и выругался. Он сказал, что я наснимал лишь бы чего...


Вот он на повозке едет рядом с гробом, загипсованная нога торчит, а костыль, как антенна... Вот крест огромный (и зачем такой было делать?) при дверях дома косо стоит. Вот человек незнакомый в кепке, с велосипедом и хлебом в авоське посреди улицы остановился... Спины, спины, а кто — и не разобрать. Ноги, затылки, бутылки... Вот соседские внуки батон едят. Вот корзина с яблоками и молоток с гвоздями. Собака испуганно из будки выглядывает. Лошадь яблоки ест с дерева. Баба платок перевязывает. А деда в гробу как следует не сфотографировал. Пиджак и руки, а лица не видно...


Потом он карточки разложил по конвертам и спрятал.


Лет через двадцать я поинтересовался теми снимками. Отец принес тонкий конверт из серой бумаги. В нем хранилось только двенадцать карточек. Тех, какие отец посчитал удачными. Он водил пальцем по глянцевой бумаге и рассказывал, где кто и кого из них сегодня нет на этом свете... До меня наконец дошел смысл траурного фотографирования. Похороны и свадьбы — это те праздники, на которые обязательно собираются все, как близкие, так и дальние родственники. Фотограф этот момент фиксирует. Как в армии... Свадьба — утренняя «поверка», а похороны — «вечерняя».


— А хороший я деду крест сделал, — похвалил я сам себя.


— Мне только такой большой не делайте... Дубка жалко, — ответил отец.


Остальных фотографий будто и не существовало. Мама потом пояснила, что отец их долго перебирал, а потом выбросил, ведь на некоторых выглядел плохо со своей поломанной ногой, а на других были незнакомые люди, которые ни к деду, ни к нему не имели отношения...


Похороны отца никто не фотографировал.


* * *


Отец сидит за столом в дедовом доме. На столе — приготовленный на скорую руку ужин и водка. Два граненых стакана сдвинуты один к другому...


— Это же был твой дед! Мой батька... Ты это понимаешь?


— Пойду спать, — говорю и ухожу в соседнюю комнату.


А он остается сидеть за столом. Слышу, как чиркает спичка, как он кашляет. Глухо булькает водка...


Просыпаюсь рано. За окнами туман. Всегда на исходе сентября в деревне туманы. Такие, что и заборов не видно, а только нижние ветви близких яблонь. Иду через дом. Цепляю ногой граненый стакан на полу. Он катится и гремит. Отец, который спит на дедовой кровати, подхватывается, садится. Я выхожу в сени, беру из корыта яблоко и кусаю. Сладкий прохладный сок наполняет пересохший рот. Сижу на мокрых бревнах крыльца и ем яблоко. Вчерашний вечер кажется нереальным.


Корзина, нож, три яблока, сигареты, спички...


— Схожу в лес.


— Может, вместе?


Останавливаюсь на пороге.


— Ай, нет, иди сам, а я в доме побуду.


Я оглядываюсь. Отец стоит в воротах, опирается плечом на дубовый столб и смотрит мне вслед. Туман. В тумане слышится, а может, мне это только кажется, что он с кем–то негромко разговаривает...

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter