Немного найдется нынче профессий, которые остались не тронуты техническим прогрессом. Пока парки высоких технологий становятся почти такой же обыденностью, как парки культуры и отдыха, права, обязанности и сама суть работы приемщика стеклотары остаются прежними, как 20, 30, 50 лет назад. О профессии, конечно, громко сказано. Так, должность в штатном расписании. Кадров для работы в приемном пункте возврата стеклотары не готовят ни в колледже, ни тем более в вузе. Зато сами работники — на вес золота. Потому как универсальны и почти незаменимы. В каждом из них удивительным образом сочетаются и тонкий психолог, и талантливый дипломат, и просто человек с недюжинной внутренней силой и здоровой долей цинизма. А иначе работать здесь было бы просто невозможно.
Очередь между прошлым и будущим
Приемный пункт возврата стеклотары начинает работу с 10 утра. Я приезжаю на час раньше и... опаздываю. Высокое крыльцо у входа заставлено дорожными сумками, авоськами невообразимых размеров, бугристыми пакетами–майками, под завязку напичканными порожней тарой. На ступеньках многоярусными конструкциями громоздятся картонные ящики, поставленные один на другой; бережно поддерживаемые перилами ждут своего освобождения огромные пластиковые мешки.
Хозяева «ручной клади» не выглядят растерянными. Они сознательно пришли загодя. Принцип «кто раньше встал, того и ящик» здесь срабатывает безотказно. Тем, кто любит спать подольше, и менее проворным (это я узнаю чуть позже) ящиков может не хватить. И значит, все стеклянное «богатство» придется тащить обратно домой или же колесить по городу в поисках пункта, где бутылки еще смогут принять.
Очередь молчалива и настороженна. Мужики коротают время за сигаретой. Квелые бабульки недовольно отворачиваются в сторону от табачного дыма. Но не ропщут. И позиций не сдают. Атмосфера ожидания настолько напряжена, что для разрядки, кажется, хватит одного неосторожного слова... Дородная дама в модной сиреневой кофточке уверенно пристраивается позади «социально незащищенных слоев населения». Полная демократия и беспрецедентная толерантность. Где еще такое встретишь?
Столь разношерстную публику в одной очереди (впрочем, как и саму очередь таких размеров) последний раз доводилось видеть — да что там, быть ее частью! — в начале 90–х прошлого века. Тогда мама, снабдив меня пустыми молочными бутылками, отправляла в магазин: «Эти сдашь, возьмешь кефира и сметаны. Да очередь займи часа за полтора, а то опять не хватит!» Дежа–вю у приемного пункта было настолько сильным, что в какой–то момент меня даже потянуло спросить: «Кто крайний?»
В бой идут одни старики
Впрочем, в самом приемном пункте работа тоже была в разгаре. С ликеро–водочного завода «Кристалл» пришла машина за тарой, принятой накануне.
Грузчик Вячеслав Алексеевич Ковалев ловко цеплял «рогами» двухколесной тележки «столбики» из пяти ящиков и отвозил к машине. Они легко растворялись в недрах грузовика, зато в помещении напротив было не развернуться. Мне то и дело приходилось сторониться, чтобы не мешать движению. Но и сторониться было особо некуда: невероятные конструкции из ящиков, заполненных пивными и водочными бутылками разных цветов и размеров, разнокалиберными банками из–под домашних заготовок (за которые, оказывается, тоже можно выручить деньги), занимали почти все отнюдь не малое пространство приемного пункта. Через час, правда, воздуха стало больше: осталась лишь тара, взятая приемщиками в «заложники».
— Видите, сколько пивных бутылок скопилось, — кивает в сторону стеклянных строений Валентина Турбина, ведущий товаровед ОАО «Белбакалея». — Пивзаводы за них не платят. А мы, между прочим, кредиты брали, чтобы оплачивать прием их фирменных бутылок... Выходит, работаем себе в убыток. И проблема не только в пивной таре. Мы бы с удовольствием вообще отказались от такой услуги, как прием бутылок, — для нас это занятие прибыли никакой не приносит. Изготовители сами устанавливают цены на свою тару. Мы выступаем, по сути, как посредники. Так завод еще потом и отбраковывает емкости. Там бутылки на сколы, щербины, дефекты проверяются под светом, а у нас все зависит от рук и сноровки приемщика. За день через него проходит до 10 тысяч бутылок и банок! Поди проверь каждую досконально. Не ошибиться невозможно. А потом с приемщика же за некондицию деньги высчитываются. Зарплата и так не ахти, а тут еще минус 30 — 50 тысяч ежемесячно.
Поэтому в приемных пунктах нет такой проблемы, как текучесть кадров. Работают только стойкие оловянные солдатики. Пенсионеры. Ходить изо дня в день на тяжелую, нервную и низкооплачиваемую работу у них одна мотивация: хоть какая прибавка к пенсии и главное, чтобы дома не сидеть. Моей «напарнице», приемщице товара Софии Никаноровне Шнаревич, — за 60. Грузчику Вячеславу Алексеевичу Ковалеву — 78...
Для справки
В застойные 1970–е о доходах приемщиков ходило много слухов. Поговаривали, например, что дневной заработок на приеме посуды составлял в среднем 50 рублей. Для сравнения: у инженера с высшим образованием набегало рублей 120. В месяц.
Должность приемщика занимали, как правило, мужчины. Эдакие тертые калачи, знавшие жизнь и людей и разбиравшиеся в хитросплетениях советской торговой системы. Но главное, они умели считать каждую лишнюю копейку и знали, как ее добыть. На работе не пили, в ежовых рукавицах держали своих подчиненных — грузчиков. За короткое время приемщики умудрялись достигать завидных материальных высот: разъезжали на «Жигулях», покупали квартиры в кооперативах. Ради пункта, считавшегося местом одновременно гиблым и престижным, интеллигенты с высшим образованием бросали неплохие должности. Мрачное очарование приемных пунктов как золотого дна, доступного избранным, сохранялось вплоть до развала Советского Союза.
Налетай — подорожало!
В 10.00 двери приемного пункта распахиваются. София Никаноровна спокойно занимает свое место за кассой. Мне же инстинктивно хочется забиться в какой–нибудь угол и переждать «осаду». Очередь выросла в несколько раз. Ожидание нашло выход эмоциям. Куда только подевалась толерантность! Разноликая толпа под оглушительный аккомпанемент пустого стекла и суровый мат стала протискиваться, проталкиваться и сочиться в дверь. Воздух моментально потемнел и набряк запахом немытых тел, испаряющейся влаги и перегара. По каменному полу задребезжали тележки.
— Куда прешь! Не видишь — бутылки стоят!
— Переколошматишь мне посуду, я тебе рожу распишу под гжель!
— Чего встала на дороге? Пошевеливайся!
— Сам такой!..
Позже София Никаноровна вздохнет с улыбкой: сегодня спокойно, как по заказу. Но периодически бранные перепалки перерастают в кулачные бои. В сражениях за право быть ближе к кассе старость не уступает молодости. Причем в качестве оружия в ход нередко идет самое ценное, что есть у здешних посетителей, — бутылки. На такие крайние случаи в пункте предусмотрена тревожная кнопка. Правда, вызывать милицейский наряд приходилось нечасто. У Софии Шнаревич свой действенный метод прекратить безобразие — она запирает кассу на ключ и во всеуслышание объявляет: «Все, я прекращаю прием!» Драчуны тут же успокаиваются и показательно тискают друг друга в объятиях.
Процесс приема стеклотары прост до безобразия. Сдатчик подкатывает тележку с выставленной тарой к кассе, приемщик проверяет ее на кондицию, отсчитывает деньги. Затем клиент проходит дальше, выставляет бутылки в ящики. Все. Чтобы как–то влиться в процесс, решаюсь проявить инициативу: забираю оплаченные бутылки с кассы и сама выставляю в ящики. Каждый второй говорит мне спасибо.
Контингент приемного пункта можно условно разделить на три категории. Первая — старички. Для них сбор бутылок на протяжении нескольких десятков лет представляет собой симбиоз профессиональной деятельности, прибыльного хобби и привычки. Вторая — крепкие выпивохи. Здесь все просто: сдача пустой емкости иногда единственный способ стать обладателем полной. Третья — случайные посетители, вполне благополучные и сознательные граждане. Для них приемный пункт — не более чем цивилизованный путь избавления от порожней тары, оставшейся после многолюдных праздничных застолий. До недавнего времени была еще одна категория — бомжи. В прежние времена их тут было видимо–невидимо. Зато сегодня за 8–часовой рабочий день пришел только один посетитель, в котором безошибочно угадывался уличный бродяжка.
— Может, их вывезли куда, — теряется в догадках София Шнаревич. — Может, побаиваются: у нас тут милиционеры часто патрулируют. Случалось, именно у приемного пункта брали разыскиваемых нарушителей: хулиганов, воров... А может, невыгодно стало: тара сейчас у каждого завода–изготовителя своя, фирменная. Куда ее пристроить за деньги, еще поискать нужно...
— Так было бы ради чего искать, — говорю. — Бутылки ж копейки стоят.
— Ну не скажите, — не соглашается София Шнаревич. — Во–первых, по одной не приносят. А во–вторых, для наших клиентов и 2 тысячи рублей — деньги, которые нужны, чтобы день удался.
Для справки
Наверняка завсегдатаи приемных пунктов 70 — 80–х годов отлично помнят три заветные цифры — 9, 12, 17. 9 копеек платили за маленькую, чекушку; 12 — за поллитровку; 17 — за «полторашку», 0,7. 18 копеек давали за бутылки из–под шампанского, но сдать их было затруднительно — ящиков катастрофически не хватало. «Большие деньги» платили за 3–литровые банки — 30 копеек. Но все равно приемные пункты в этом смысле были плохим подспорьем для производителей плодоовощной и консервной продукции: советские хозяйки приспосабливали банки под домашние заготовки и вели им строгий учет. То ли дело сейчас: зимние запасы горожан из компотов, варенья и засолок мало–помалу трансформируются в свежемороженые ягоды и овощи. Но трехлитровки по–прежнему котируются по высшей ставке — 510 рублей за емкость. 100 рублей предлагают нынче за литровую банку, на 20 рублей больше — за 0,5. Из бутылок самые дорогие «полторашки» — 400 рублей. Винтовая поллитровка может стоить от 240 до 320 рублей. Чекушка — 290. Впрочем, «ценник» может колебаться. Все зависит от того, какую залоговую стоимость завод–изготовитель посчитает приемлемой для себя. Рыночные, так сказать, отношения.
Про дачный отдых и сварливую жену
Большинство посетителей приемного пункта — завсегдатаи. Приходят каждый день, иногда по нескольку раз. София Никаноровна знает их в лицо, многих — по именам. Поэтому в толпе безошибочно определяет чужаков.
— Бабуля, а вы к нам откуда пожаловали? — спрашивает она у старушки в цветастом платке, пока та выгружает свой товар в тележку.
— Из Малиновки, дочушка.
— Билет покупали или «зайцем»?
— «Зайцем», — лукаво улыбается бабуля. — Разве напасешься денег всем платить? А мне еще на Надеждинскую ехать: вы вон брестские бутылки не берете, может, хоть там примут...
Лишь самые немощные старики да те, у кого нестерпимо «трубы горят», сдают бутылки где придется — хоть частнику за полцены. Остальные из–за лишней тысячи–другой готовы колесить по городу весь день. За мой рабочий день приезжали не только из Лошицы и Малиновки (откуда идет прямой автобус), но даже из Зеленого Луга и Юго–Запада!
Иван Александрович тоже «неместный». На вид ему меньше 80 не дашь.
— Тяжело, небось, тащить было? — показывая на разбухший старый саквояж, спрашиваю. — А выручка всего 2,5 тысячи рублей. Неужели они вас спасут?
— Конечно, спасут, — хрипит старичок. — Сегодня хлеба куплю. Завтра сдам — молока возьму. Вот если наши люди пить перестанут, тогда я точно погибну.
— А как же пенсия?
— А лекарства? — парирует Иван Александрович, и в быстроте его реакции сразу чувствуется заготовка на такого рода вопросы.
— Ящиков мне подкиньте для больших (0,7 литра. — Прим. авт.), у меня тут шесть мешков, — откуда–то из глубины очереди доносится осоловевший голос. Свернутый на бок нос, расцвеченное сеткой лопнувших капилляров лицо, трехбуквенные наколки по всему телу выдают в очередном клиенте и «злоупотребителя», и временами правонарушителя. Вдвоем с напарником, едва держащимся на ногах, они опорожняют мешки быстро и в то же время аккуратно. 193 бутылки по пол–литра плюс 49 по 0,7 — абсолютный рекорд за сегодняшний день. Чуть больше 80 тысяч рублей.
— Где такие места грибные, не скажете? — спрашиваю как можно более миролюбиво.
— Ха! Не места, а время, — преисполненный гордостью за себя и товарища отвечает «боксер». — Две недели на даче. Щас затаримся по новой и опять поедем.
Ближе к обеду появляются двое в спецовках одного из столичных ЖРЭО. Привозят тоже мешками. Но у них все равно тары меньше, зато время сбора — дольше: почти полгода по району собирали, в бытовку сносили.
— Вы неправильно меня рассчитали! — начинает ерепениться у кассы очередной клиент. На вид вполне приличный, крепкий, зато дыхание такое, что лягушку заспиртовать можно. — Я принес две «ноль семь», две зеленые и две по пол–литра. И банку. Вы мне за одну 0,5 недоплатили!
Но... тележку я уже разгрузила. Точно помню одну поллитровку, поэтому пытаюсь оспорить. «Да вы что! — подпрыгивает на месте крепыш. — Меня же жена домой не пустит! Я точно помню, что приносил...» И далее по тексту. Точку в споре ставит София Шнаревич, доплачивая 320 рублей. Итого выходит 2.750. Жена будет довольна. Добытчик в доме...
За счет заведения, пожалуйста
Любые конфликты София Никаноровна пытается решать мирным путем.
— Тут знаешь, какие бывают? Сама же видела — кроме стариков, приличных, считай, нет. У одного голова с бодуна трещит, второй просто по натуре скандалист, третий сидел не раз и своим тюремным прошлым бахвалится, — рассказывает София Никаноровна, когда наконец наступает часовой обеденный перерыв. — Я по глазам вижу, можно такому битую тару вернуть или лучше принять. Вот иной раз Алексеевич вступится. Его алкаши побаиваются. Он у нас в морфлоте служил. В свои 78 любому нашему 30–летнему клиенту фору даст. Но чего скрывать, для некоторых тут 300 рублей дороже, чем человеческая жизнь.
Именно поэтому крупную наличность София Никаноровна хранит в сейфе. В кассе — исключительно мелочь.
Я еще во время работы заметила: тележку спокойно отпускают те, кто из благополучных. Стыдливо хватают деньги и чуть ли не бегом, втянув голову, бросаются вон из пункта. Небось, и зарок себе дают: сюда я больше ни ногой! У «социально незащищенных» и алкозависимых тактика другая. Они деньги за тару уже в карман запихают, а тележку отпустить не могут, от помощи отказываются и сами идут выкладывать бутылки в ящики. Таким образом, у них есть возможность подольше побыть в этом стеклянном царстве «полторашек» и чекушек, связанными с ними воспоминаниями и возложенными на них надеждами.
Для справки
В Киевской области этим летом был ограблен пункт приема вторичного сырья. Грабителями оказались двое мужчин, которые несколькими часами раньше сдавали там тару. Денег на бутылку все равно не хватило, тогда выпивохи, долго не раздумывая, решили добыть недостающую сумму там, где она, по их мнению, есть всегда... У приемщика. Несколькими годами ранее в той же Украине пункт приема стеклотары местные алкаши ограбили исключительно ради... пустых бутылок, которые потом сдали в соседнем пункте по более выгодной цене.
Санитары города
После обеда очередь возвращается. Среди посетителей вижу знакомые лица. Некоторые из них после утренней сдачи становятся «теплее» и соответственно ласковее.
— А что, красавица, пойдешь за меня замуж? Ради тебя готов даже свою женку за дверь выставить, — пытается заигрывать щербатой улыбкой лысый «жених». — Сразу не отказывай, подумай. Предложение–то выгодное с обеих сторон. Я еще мужчина хоть куда. И ты для меня интерес представляешь: сама бутылки сдашь, сама пол–литра принесешь...
...А народ все тянется и тянется. С 10 утра до 19 вечера не было ни одной «форточки». Мы заполнили более 300 ящиков самой разной посудой. Освобожденное с утра пространство снова оказалось полностью заставлено банками и бутылками. Лето и понедельники — самая горячая пора для приемных пунктов: в день бывает до 700 человек! Иной раз заводские машины забирают тару дважды в день, вывозя по 250 — 300 ящиков. Никакие статистические 12,5 литра алкоголя на душу населения не сравнятся с тем впечатлением, которое производит вид тысяч пустых бутылок, когда–то наполненных, потом выпитых и затем снова собранных вместе, чтобы замкнуть цепочку и повторить...
Смывая с рук липкую грязь, накопившуюся за день от чистых бутылок, спрашиваю у Софии Никаноровны:
— Что вас держит? Тут работать не у всякого молодого хватит нервов и здоровья...
— Люди, — совершенно неожиданно отвечает Шнаревич. — Они ж не все алкоголики и профессиональные сборщики. Есть среди них открытые, добрые и совершенно одинокие. Например, захаживает к нам пенсионер Эдуард Прохорович. У него жена бутылки сдавала. Не из бедности. Воспитание советское сказалось — не могла пройти мимо выброшенной бутылки, за экологию очень болела. А он интеллигент, два высших образования, говорил, студентам лекции по философии читал... Сейчас жену парализовало. А он жалеет ее очень. И вот вроде как «дело» ее продолжает. А какие он стихи пишет! Слушаешь — и сердце сжимается.
— А вы и остальных не особо осуждайте, — подключается, услышав наш разговор, Вячеслав Алексеевич Ковалев. — Мотивы у них разные: кому–то на «чернило» не хватает, кому–то, может, и вправду на жизнь. Но зато они как санитары города. Не будь этих сборщиков, мы бы давно уже по колено в бутылках ходили...
Кстати
У нас сдавать бутылки считается унизительным. Европейцы, напротив, охотно пользуются пунктами приема стеклотары. Например, в Германии действует закон о залоговой стоимости. Он обязывает предприятия, выпускающие продукты в упаковке, организовывать ее сбор. Для этого цена на пустые бутылки искусственно завышается, составляя порой половину стоимости изначального продукта. Сдавая бутылки, немцы возвращают себе часть потраченных денег.
В зеркале профессии: приемщик стеклотары
Работающие: в отличие от второй половины XX века сейчас эту должность занимают в основном женщины.
Зарплата: 450 — 600 тысяч рублей (максимум включает премии и надбавки за стаж).
Плюсы:
— для пенсионеров, коих среди государственных приемщиков подавляющее большинство: дополнительный источник доходов;
— график работы: «плавающий». Хотя в зависимости от условий нанимателя такой льготы может и не быть.
Минусы:
— невысокая заработная плата;
— рабочая неделя — 6 дней;
— технически не усовершенствованное рабочее место. Инструмент для проверки тары на кондицию — собственные глаза и руки;
— стоимость не принятой заводом тары высчитывается из зарплаты приемщика;
— специфическая клиентура.
