Старший лейтенант Грищенко понимал, что теряет сознание — противник был значительно сильнее его. И тут он вспомнил про нож, спрятанный за голенищем сапога. Несколькими минутами раньше с его помощью он бесшумно снял часового. Протянув руку, спецназовец нащупал дремавшую сталь. Душман мгновенно все понял, и огонь, погасший в его глазах, накрыла холодная пелена...
Армейский клинок, вспоров ткань халата, накинутого на тело врага, вошел в него по самую рукоятку. Удар, еще удар... Хватка «духа» ослабла, но в голове Александра Грищенко по–прежнему пульсировала одна мысль: убить врага.
— Командир, он готов! — прозвучало над головой старшего лейтенанта, еще сражавшегося с «духом» на земле.
Поднявшись на ноги, Александр вышел на дорогу, присел у ямы с водой, зачерпнул ее окровавленной ладонью. Попытался смыть кровь с висящей на груди разгрузки. Получалось плохо. Темнея, кровь лишь сильнее пропитывала защитную ткань.
На обочине дороги стояли ящики с сочными гранатами и мандаринами. Незадолго до внезапного нападения спецназовцев на «духов» те взяли мзду с проезжавшего на машине афганца.
Где–то далеко, дома, такие же фрукты красовались в эти дни на праздничных столах. Люди встречали новый, 1985 год. Но было это где–то в другом мире — там, где не шла война...
Раздался гул приближавшейся машины.
— Уходим! — бросил командир.
Прочитав как–то воспоминания войсковых разведчиков о Великой Отечественной войне, меня поразило искреннее признание одного из них: «Нам ведь очень и очень часто приходилось немцев не из автоматов убивать, а резать ножами и душить руками... Сами вдумайтесь, что стоит за фразой «я снял часового» или «мы бесшумно обезвредили охрану»... Спросите разведчиков, какие кошмары им снятся до сих пор по ночам. Просто спросите, не для публикации...»Таков суровый закон войны: либо ты убьешь врага, либо он тебя. Те, кто сталкивался с противником лицом к лицу, как никто другой испытывали эту истину на себе.
В Афганистане тоже шла война. Действуя на чужой территории, спецназ мог доверять только себе. Насколько удачными являлись налет или засада, оценивалось не по красочным описаниям боев, а по добытым разведчиками трофеям и документам уничтоженных душманов. Спецназ интересовал только результат, а, значит, столкновение лицом к лицу с противником было неизбежно.
Говорят, командующий 40–й общевойсковой армии (входившей в состав Ограниченного контингента советских войск в Афганистане) генерал–лейтенант Борис Громов знал по фамилиям многих командиров групп спецназа. Ведь это были наиболее подготовленные для действий в тех условиях подразделения.
Командовал группой спецназа в Афганистане и полковник запаса минчанин Александр Грищенко (на фото). На его счету около 300 боевых выходов, ликвидация иностранных наемников, захват караванов с оружием... И ни одного потерянного по его вине бойца! Александр Петрович впервые согласился рассказать журналисту о «своей войне».
Боевой орден
— Та схватка на перевале мне снится иногда и сегодня, — вспоминает мой собеседник. — Выжил я тогда чудом. Заклинил патрон в автомате, а в пистолете закончилась обойма. Не успел перезарядить, как передо мной выскочил здоровенный «дух» и почти в упор выпустил длинную очередь из автомата. Мне казалось, что я ощущаю, как пули прошивают меня насквозь. Но ни одна из них даже не задела. А потом мы сошлись в рукопашной...
После боя, захватив оружие и документы уничтоженных душманов, группа спецназа без потерь покинула перевал. Вернулись в отряд, разложили трофеи перед штабом.
В то время у нас в гостях была комиссия из Москвы. Выходит моложавый полковник, прошелся вдоль нашего строя и, остановившись у трофейного гранатомета РПГ–7 на сошках, поцокал языком: «Да, тяжело воевать с душманами — вон какой калибр у их пулеметов...» Я хотел было поправить полковника, мол, не пулемет это, но вовремя остановил командир отряда. А московский гость, увидев мою окровавленную одежду, уже спрашивает: «Ранен?» «Нет, — отвечаю, — пришлось в рукопашной с «духом» схватиться. Это его кровь». После этого полковник уточнил, сколько у меня боевых выходов, какое количество из них результативных. Посмотрел на командование бригады, по- интересовался, достоин ли я награждения орденом Красной Звезды. Офицеры кивнули. Полковник отдал распоряжение подготовить представление к награждению.
Когда позже я ознакомился с этим представлением, чуть со стыда сквозь землю не провалился. Мой подвиг был описан следующим образом: когда в группе закончились боеприпасы, командир поднял бойцов врукопашную. Ну не могли в скоротечной схватке так быстро закончиться боеприпасы! С имевшимся у нас боекомплектом мы были способны вести бой трое суток! Но орден мне все–таки вручили. Хотя были на моем счету и более серьезные боевые операции. Например, уничтожение иностранных наемников. За выполнение той задачи меня представили к ордену Красного Знамени, но награду я так и не получил — затерялось представление в кабинетах власти.
Военнослужащие 2-й роты 173–го отдельного отряда специального назначения. Кандагар.
Против «псов войны»
АЛЕКСАНДР Грищенко с гордостью вспоминает, как переиграл тогда американцев.
— Но сначала — небольшое предисловие, — вводит в курс дела Александр Петрович. — 2 августа 1985 года одна из групп спецназа во главе с Романом Потаниным была направлена для захвата склада с оружием, находившегося в пещере. Поставленную задачу планировали выполнить до обеда, а вечером отметить день ВДВ. Не вышло. Воевали до поздней ночи. Для поддержки группы несколько раз вылетала авиация. К счастью, никто из спецназовцев не погиб, но ранения получили все без исключения. Были и тяжелые.
«Духи» устроили в той пещере засаду. Пожертвовали даже часовыми, которых выставили у входа. Проводник–афганец оказался предателем. Сняв охрану и войдя в пещеру, группа попала под ожесточенный огонь. Но командир не растерялся и сумел организовать сопротивление. Парни бились насмерть и достойно вышли из боя.
Через некоторое время на нас вышел полевой командир того «духовского» отряда и выразил восхищение профессионализмом русского спецназа. Признался, что не ожидал, что мы умеем так воевать. Пообещав больше не связываться с «шурави», душман гарантировал нам беспрепятственный проход через подконтрольную ему территорию. И нас действительно никто здесь «не замечал». В ходе одной из операций мы использовали это, чтобы подобраться к самому логову врага.
...Недалеко от границы с Пакистаном был сбит наш самолет Ан–12. В 173–м отряде специального назначения я тогда исполнял обязанности начальника разведки. По поступившим оперативным данным, работали иностранные наемники — на практике демонстрировали обучаемым «духам» боевые возможности «Стингеров».
Мы получили задачу найти «псов войны» и наказать. После продолжительной работы удалось выяснить время и место, где можно перехватить наемников. Отряд, в составе которого они находились, должен был возвращаться в Пакистан. Мы даже знали, что в колонне интересующие нас люди будут ехать на легковой машине сразу же за мотоциклистами. Засаду устроили недалеко от кишлака, расположившегося у Аргандабского водохранилища, южнее Кандагара.
Спустя некоторое время вместе с группой я вышел в район проведения засадных действий. Получили задачу — ни в коем случае не выдавать себя. На связь без надобности не выходить. Трое суток отсидели в горах вблизи места, где должна была пройти интересующая нас колонна. Безрезультатно. Никого не дождались. У «духов» разведка тоже работала неплохо. Тогда я пошел на хитрость. Засветившись перед располагавшимися неподалеку от места проведения засады афганскими пограничниками, встретился с их командиром и попросил запустить в близлежащем кишлаке информацию о том, что русских бойцов забрали вертолеты. «Шурави» оставили только двоих наблюдателей. Мы вызвали вертушки. Покружившись в небе, они приземлились, после чего взмыли ввысь. Со стороны все выглядело естественно — русские улетели на базу. Но место засады мы не покинули.
С наступлением темноты вдали показалась колонна. По фарам я насчитал более десятка машин. Вычислив интересующую нас, подготовились к броску. Ударили по ней из всех стволов. Для достижения максимального эффекта первый магазин обычно заряжали трассирующими патронами. В темноте это производило сильное впечатление. Подбежав к машине, для верности бросили несколько гранат. Она загорелась. Я рванул на себя дверь — в салоне были мужчины европейской внешности. Быстро забрали у убитых оружие, документы — и в горы. На все ушли какие–то минуты.
В небе появились «крокодилы» — вертолеты огневой поддержки Ми–24. Нанесли удар по колонне. Но с уходом вертушек стрельба внизу не утихла. Скорее, она разгоралась с новой силой. До сих пор не могу понять: то ли это был бой с конкурирующей бандой, то ли «духи», поняв, кого уничтожили советские, имитировали перед своими хозяевами жаркую схватку с нами. Среди трофейного оружия я впервые увидел тогда автомат Калашникова иностранного производства, ни на одной детали которого не было маркировки — так называемое стерильное оружие. Среди захваченных документов обратил внимание на авиабилет — из Пакистана в Америку. На следующий день его обладатель должен был лететь домой. Вот и не верь приметам...
Старший лейтенант Александр Грищенко (слева) перед возвращением в Союз. Шинданд. Октябрь 1986 года.
Засада — это страшно
Но ведь и наши бойцы попадали в жестокие засады. Особенно тяжело приходилось, когда им противостояли хорошо подготовленные иностранными наемниками банды.
Александр Грищенко попадал в засады три раза. Однажды, будучи начальником разведки отряда, чудом избежал смерти. Почувствовал засаду интуитивно. Что–то подсказало офицеру изменить первоначальный маршрут движения колонны. Когда душманы поняли, что русские пошли другим путем, открыли ураганный огонь. Но он не причинил им особого вреда.
— Засада — это страшно. В первую я попал буквально через неделю после прибытия в Афганистан, — вспоминает Александр Петрович. — Мы шли колонной на бронетранспортерах — спецназ выдвигался в район засадных действий. Вместе с командиром роты капитаном Константином Невзоровым я расположился на головной машине. Внезапно в темноте, в стороне от дороги, наше внимание привлекли вспышки фонариков. И практически тут же тишину ночи разорвали выстрелы из гранатометов.
«Духовские» банды были вооружены по–разному. Не у всех были ночные прицелы. Поэтому противник использовал хитрый прием. «Духи» отслеживали ночью нашу колонну. С одной стороны дороги располагались гранатометчики, с другой — их боевые товарищи с фонариками. Когда приближалась машина, включался фонарик и гранатометчик направлял оружие на это светящееся пятно. Как только машина перекрывала луч фонарика, попадая на траекторию выстрела, стрелок открывал огонь.
До сих пор помню вспышку разрыва. Нас смело с брони. БТР горит. Поднялся на ноги, в ушах звенит, бросился к машине помогать бойцам. Завязался бой, вызвали на помощь вертолеты — в Кандагаре с этим было проще, здесь авиационная часть стояла. Отбили нападение.
Вот тогда я увидел и первые потери. Один спецназовец погиб, несколько человек были ранены. Их увезли вертушкой, а мы продолжили выполнять поставленную задачу.
Со временем душманы совершенствовали свою тактику. Помню, как рота спецназа, следовавшая в колонне на БМП–2, днем попала в засаду. С одной стороны дороги были горы. С них противник расстреливал из гранатометов боевые машины. Бойцы спешились и вступили в схватку. Но, как выяснилось вскоре, куда большее поражение наносили бойцам «духи», засевшие на другой стороне дороги. Стреляя из бесшумного оружия почти в упор, в спину, они выбивали живую силу. На беду врага парни им противостояли боевые и быстро все поняли. В результате нападавшие были уничтожены, среди погибших оказалось немало наемников.
Без оружия моджахеды выглядели более-менее приветливо...
Своих не бросали
«С каждым годом совершенствовалась тактика действий и в отрядах спецназа. Мы делились ею друг с другом, проводились специальные сборы. В каждом отряде были свои «фишки», — продолжает рассказ Александр Петрович. — 173–й отдельный отряд спецназа, в котором прошла большая часть моей службы в Афганистане, славился проведением классических засад. По результативности и минимальному количеству потерь при этом мы были впереди всех. Но ведь в чем–то нам было легче — по соседству с нами, в Кандагаре, стояла авиация. Мы знали — она всегда придет на помощь. Во время боестолкновения можно было занять оборону, вгрызться в землю и ждать поддержки с воздуха. Да и броня при любом раскладе прорвется к месту боя (условия местности позволяли) и деблокирует. Ну что такое вести бой трое суток? 900 патронов брали на каждый автомат, половина из которых — в «рожках», около 6.000 — на пулемет.
Раньше ведь убьют, чем патроны закончатся. В конце концов, закончатся они у тебя, у убитого соседа возьмешь...
Причем тактика боя была проста — первый магазин отстреливали очередями, ну, может, еще второй. А дальше — огонь по одному патрону. Видишь противника — бьешь. Нет — наблюдаешь. Так можно держаться сутками. Помощь придет все равно. Поэтому, если мы цепляли караван, то держали его до последнего.
В других батальонах надолго в бой старались не ввязываться — «духи» могли подтянуть свежие силы. И на авиацию рассчитывать не всегда приходилось. 334–й отряд специального назначения, прибывший в Асадабад из Марьиной Горки, ввиду большой удаленности вообще ее редко видел. Да и горный район создавал серьезные проблемы для передвижения техники.
Поэтому им приходилось действовать быстро и жестко. Здесь куда чаще практиковались налеты. Спецназовцы нападали на объекты, духовские кишлаки, караваны — захватывали трофеи, что не могли унести — подрывали и уходили.
Командир 334–го отряда Григорий Быков отчаянным офицером был. До Афганистана мы служили с ним в Украине и заваливали письмами командиров и Главное политическое управление Советской Армии и Военно–морского флота с просьбами направить нас выполнять интернациональный долг.
Он был рожден для войны, относился к ней творчески, по–спецназовски. Например, поступила как–то в отряд информация о нахождении в кишлаке банды. Прокачав ситуацию, Быков выяснил, где расположился ее главарь, узнал, какой условный сигнал подает он для сбора своих верных нукеров. Допустим, это были три одиночных выстрела из автомата в воздух трассирующими патронами. Подобравшись к кишлаку, спецназовцы блокировали выходы из дувалов. Быков подавал условный сигнал на сбор у главаря, и бойцы терпеливо ждали, когда сонные «духи», не забыв прихватить оружие, выбегали из дувалов. Тут же они уничтожались из бесшумного оружия. Вот это работа спецназа!
При проведении операций мы действовали боевыми «двойками» и «тройками». Нападая на караваны, использовали термитные гранаты, которые хорошо подсвечивали противника.
Работали над психологической устойчивостью бойцов. Признаюсь, иногда нарушая меры безопасности, — но то была война.
Например, чтобы солдаты уверенно обращались с гранатой, отделение строилось в одну шеренгу, каждый боец брал в руку гранату РГД–5 или РГ–42. По команде все выдергивали чеку.
Опять же по команде роняли гранату себе под ноги. По команде поднимали и бросали ее. Разумеется, на выполнение команд отводились секунды. Но после таких занятий бойцы уже не боялись «карманную артиллерию», и никогда бы не растерялись в бою, выпустив гранату из руки.
Гренадеры Григория Быкова вообще были натасканы перебрасывать мины через стены дувалов.
Каждый спецназовец был готов пойти в любое пекло и был уверен — товарищи его не бросят. Таков наш не- гласный кодекс. Будь ты ранен или убит — тебя непременно вытащат из переделки. Это железное правило, усвоив которое, становилось легче воевать. Командуя группой спецназа на войне, я не потерял ни одного своего подчиненного. И этим горжусь!»
Герой материала (второй слева) перед прыжком с парашютом во время службы в 5-й отдельной бригаде специального назначения. 1987 год.
«Ваше благородие, госпожа Удача...»
Если в течение трех дней в отряде не было результативных боевых выходов «на войну» — это вызывало беспокойство в высших инстанциях.
Случилась такая «непруха» и в 173–м отряде. Разведчики, как говорится, рыли землю, но «цепануть» «духов» не получалось. Ни день, ни два, ни три... В отряд даже направили специальную комиссию, чтобы взбодрила командование. К ее приезду решили устроить шоу. — «На войну» отправили две спецназовские группы. Одной командовал я, другой — командир роты капитан Сергей Швед. Действовали вместе.
Пошли в самый что ни на есть «духовский» район, — улыбается полковник запаса Грищенко. — Одну ночь требовалось поработать по–спецназовски, и если не будет результата — засветиться. А в том, что на нас нападут, мы не сомневались. Необходимо было показать комиссии красивый бой, с применением авиации, выдвижением на помощь бронегруппы...
Первая ночь прошла без результата. На следующий день, уже под вечер, «поднимаем занавес» и начинаем «спектакль». Разводим с командиром роты между камней костер и начинаем жарить на огне колбасу. Запах — на всю округу. А недалеко — «духовский» кишлак. Бойцы смотрят на нас и не верят своим глазам: трындец — у командиров крыша съехала. Они–то не в курсе. Некоторые непроизвольно начинают уже рыть окопы. А высотку, должен сказать, мы неплохую облюбовали — можно успешно воевать. И в этот момент метрах в пятистах от нас я заметил пылящие по дороге две машины. К тому времени уже начался комендантский час. Приказал пулеметчику дать предупредительную очередь. Машины остановились. И тут стемнело.
Под прикрытием автоматического гранатомета АГС–17 я со своей группой стал пробираться к машинам. Подошли, осмотрелись — никого. «Духи» разбежались. В кузове одной из машин нашли два гранатомета и выстрелы к ним. Разбили аккумуляторы автомобилей, чтобы никто не завел транспорт. Вместе с трофеями отправились назад. В радиостанции какой–то треск — Швед вышел на связь, но помехи не давали понять, что он говорит.
Как и планировалось, по мере отхода группы командир роты клал выстрелы от АГС–17 между нами и машинами, чтобы «духи» внезапно на нас не напали. Сначала было все нормально, но вскоре гранаты стали рваться вокруг нас, а к ним добавился треск автоматных очередей. Первое, что мелькнуло в голове — Серега увлекся изображать войну. «С ума сошел!» — кричу ему, взобравшись назад на высотку, но тут же понимаю, что это по нам работают душманы. Под покровом темноты они подобрались к нашим позициям. Вскоре к автоматной трескотне добавилась гулкая дробь крупнокалиберного пулемета. Мы вызвали на помощь авиацию, бронегруппу...
Примечательно, что комбат до самого последнего момента не верил, что в подготовленный им сценарий крупномасштабного боя, организованного для комиссии, были внесены изменения. До тех пор, пока не увидел представленные ему трофеи — оказывается, спецназ дал–таки результат...
Вообще от его величества Случая и Удачи на войне зависит многое. Иной офицер стремится проявить себя, но обходят его «духи» стороной — ну не везет! А кто–то, кажется, и не горит желанием завалить караван — а он ему, как говорится, на блюдечке с голубой каемочкой. Применяй, командир, спецназовскую науку!
В числе неудачников был у нас лейтенант Слава Сабадин. Даже бойцы твердо уверовали в его невезение. Но один случай все изменил.
Была в зоне ответственности «кандагарского» отряда спецназа одна «горушка». Одно время через нее проходил караванный маршрут. Спецназовцы первой роты несколько раз устраивали здесь результативные засады. За той территорией они присматривали. Поняв бесперспективность данного маршрута, духи прекратили им пользоваться, чем сильно огорчили первую роту. Но однажды «запоротый» «духами» караванный путь напомнил о себе. Ко мне как к начальнику разведки отряда поступила оперативная информация о том, что в ближайшее время здесь следует ждать гостей. Честно говоря, несильно в это верилось, но группу во главе со Славой Сабадиным на всякий случай послали.
...Ползут бойцы на гору, не особо веря в успех операции, косятся на невезучего командира, устали. И тут разведчик из тылового дозора докладывает о непонятной группе, которая появилась на некотором удалении от них. Группа много- численная, движется параллельным курсом. «Духи» особо не маскировались — были уверены, что русских здесь нет. Спецназовцы рванули наверх, заняли круговую оборону и ударили со всех стволов. Моджахеды, в свою очередь, вспомнив, как их раньше били на этой горе, и решив, что русский спецназ их окружает, побросали тяжелое вооружение и разбежались. Поутру группа Сабадина собрала трофеи, среди которых оказались и два пулемета ДШК.
Тяжесть утрат
173–й отряд специального назначения перед вводом в Афганистан прошел хорошую подготовку к предстоящей войне в горах Закавказья. О том, что отряд отправится «за речку», его военнослужащие знали. У офицеров и прапорщиков, не желавших воевать, была возможность правдами–неправдами перевестись в другие части. В отряде остались люди, истинно преданные спецназу.
И хотя на афганской земле отряд официально величали 173–м отдельным мотострелковым батальоном, разве можно было скрыть от вездесущих афганских мальчишек, кто был перед ними? Показывая на тельняшки «мотострелков» и десантные эмблемы на броне, они нередко спрашивали: «Шурави–спецназ?»
Но среди «духов» прижилось другое название отряда, после первых же удачных боевых выходов — «Злой батальон».
Несмотря на то что для 40–й армии 1984 год (именно в это время прибыл в Афганистан старший лейтенант Грищенко) был одним из самых тяжелых, потери в 173–м отряде специального назначения были минимальными. Спустя некоторое время из Союза стали вводить в Афганистан и другие спецподразделения. Через год из Белоруссии прибыл 334–й отдельный отряд специального назначения. Профессионалы понимали, что наибольшую результативность в условиях горно–пустынной местности приносят именно специальные подразделения. Они оказались наиболее подготовлены к той войне.
Формировались отряды и на территории Афганистана. В Шинданде был создан 411–й отдельный отряд специального назначения (8–й отдельный мотострелковый батальон). Для прохождения дальнейшей службы на должность заместителя командира роты сюда назначили старшего лейтенанта Александра Грищенко.
— В этом отряде я столкнулся с серьезными потерями, — с болью говорит полковник запаса. — Сразу после перевода сюда из Кандагара. Отряд был тогда слабо подготовлен. Многие военнослужащие срочной службы да и офицеры тоже прибыли в часть из мотострелковых и танковых подразделений. «Купцы» ездили по частям, агитировали, заманивали боевыми наградами, обещали настоящую работу. Беда была одна — кандидаты в спецназ плохо разбирались в этой работе. Небитые, нестреляные... Совсем скоро отряд поплатился за это жизнями.
...После трех дней боев группы, одной из которых командовал я, возвращались на базу. Шли в колонне на БМП–2Д. Из–за усиленного бронирования мы называли эти машины непобедимыми.
Светило яркое апрельское солнце и, казалось, ничто не предвещало беды. Топлива в баках было в обрез, поэтому командир сводного отряда принял ре- шение срезать путь — пойти через кишлак Шиван. Но здесь нас ждала западня. Когда колонна вошла в селение, на одном из участков машины оказались зажатыми между дувалов, как в каменном мешке. В этот момент боевики открыли по колонне шквальный огонь. В Кандагаре спецназовцы были опытные, без лишних слов знали, как действовать в экстремальной ситуации. Все было отработано до автоматизма. Если группа попадала под обстрел — боец, шедший вторым в боевом порядке, непременно падал вправо, а первый и третий — влево. Быстро организовывалась круговая оборона, давался отпор противнику. А здесь по нам долбят, но бойцы вместо открытия огня из пушек и спаренных пулеметов БМП бросаются спасать горящие машины и оказываются под пулями.
В том бою в мою машину попало четыре гранаты из РПГ–7, но она не загорелась, и вместе со своей группой я самостоятельно выбрался из западни. Осмотрелись и вскоре вместе с другими разведчиками принялись зачищать кишлак.
Человек семь погибло в результате того обстрела, было много раненых. В «кандагарском» отряде у нас за год столько погибших было...
Но впоследствии 411–й отряд специального назначения научился воевать и долбил «духов» весьма успешно.
«Мы были лучшими!»
Как готовились к боям, спрашиваю Александра Петровича, что брали с собой?
— Бывало, времени на подготовку к боевому выходу совсем не было, — отвечает он. — Внезапно поступали агентурные данные — и группа «уходила на войну». Но, как правило, время на подготовку предоставлялось. Командиры групп получали секретные шифры для передачи радиограмм. Ни при каких условиях они не должны были попасть к врагу. В случае опасности командиру следовало их уничтожить. Никто в группе, даже радист, не имел доступа к шифрам, чтобы исключить всякую возможность утечки информации.
Перед выходом устраивался строевой смотр для того, чтобы проверить экипировку. На плацу выкладывалось все, что необходимо было взять с собой. Но после строевого смотра брали, конечно же, не все. Требования нормативных документов не всегда стыковались с условиями, в которых нам приходилось воевать.
Не брали с собой стальные каски и бронежилеты, которые сковывали движение, саперные лопатки. При необходимости окопаться среди камней с успехом можно было и ножом разведчика. Вместе с тем котировались трофейные разгрузки. Апробированная нами отечественная боевая выкладка десантника, разработанная в Союзе, представляла жалкое зрелище. Мастерили разгрузки сами. На ноги надевали ботинки с высоким берцем либо кроссовки. Первые удобны в горах — не рвались, защищали ноги от камней, и ночью мы чувствовали себя в них комфортнее. Действуя на равнине, предпочтение отдавали кроссовкам. Тяжелые спальники с собой не брали. От ночного холода в горах спасались бушлатами и солдатскими одеялами. Брать в горы одеяла научились у врага. Маскируясь под ними, можно было даже покурить. Чтобы не мерзли на дневке ноги, некоторые бойцы надевали на них специально сшитые из шинели чехлы.
Сухпай брали на полтора суток вместо трех. А воды старались взять побольше. Полагалось две фляги — 2,5 литра. Но это вообще ничто. Требовалось в два–три раза больше. У меня, помимо фляг, имелась пластмассовая пятилитровая канистра, специально привезенная из Союза, которая удачно помещалась в рюкзак. Это сейчас баллонов под воду разных хватает, а тогда каждый выкручивался как мог. Индивидуальный перевязочный комплект, разумеется, тоже брали. Обязательно — несколько радиостанций на группу — для связи между собой, с авиацией и с базой. Хорошая вещь — ночной бинокль. Но тогда их у нас было мало. Оружие каждый мог взять под себя. Помню, как в отряд поступили первые пулеметы ПКМ — по три на роту. Один командир группы умудрился уйти «на войну» с шестью (!) пулеметами. Забрал все в родной роте, да еще арсенал из соседней роты прихватил, договорился. Мы потом долго его подкалывали: «Дворец Амина по новой брать собрался?»
Незаменимая вещь — автоматический гранатомет АГС–17. Полюбились нам и легкие одноразовые гранатометы «муха». Из ручных гранат
брали в основном мощные Ф–1 и РГО, которая срабатывала от соприкосновения с препятствием — в горных условиях весьма полезна. Боеприпасами грузились под завязку — не менее двух боекомплектов. Как бы ни тяжело было их нести, от этого зависели наши жизни. На автомат Калашникова АК–74 калибром 5,45 мм полагалось 900 патронов, на АКМС калибром 7,62 мм — 700 патронов, около 3.000 патронов — на ручной пулемет Калашникова, на автоматический бесшумный пистолет — 200 патронов, но я брал около 500. На снайперскую винтовку полагалось тоже около 200 патронов, но брали раз в пять больше...
Не у всех командиров групп котировались бойцы — косая сажень в плечах. Ранят такого здоровяка в бою, потом вся группа намучается таскать. Не зря шутят: «Большой шкаф громко падает, а маленькие веники быстро шуршат».
За что представляли к государственным наградам? Подумав некоторое время, Александр Грищенко ответил:
— По–разному бывало. Представление для награждения командира группы орденом Красного Знамени могли подать за уничтожение группой каравана из пяти и более машин, орденом Красной Звезды — из трех машин. Много это или мало? Считайте сами — в каждой машине, перевозившей оружие, сидели по 10 — 15 человек, как правило, был установлен крупнокалиберный пулемет. И группе спецназа численностью до 10 человек необходимо было вступить в смертельную схватку с такой бандой. На чужой для нее территории. Подняться и рвануть на перехват каравана...
Мы никогда не знали, чем закончится наш бой, но всегда первыми вступали в него. И не ради наград.
Александр МАКАРОВ, фото автора и из личного архива А.П.Грищенко
