Возраст как предчувствие
Литературоведы считают «Короля Лира» наитрагичнейшей из трагедий: мол, даже страдания Гамлета или Ромео меркнут в сравнении с той бездной горя, в которую погружается старик, лишившийся иллюзий. Социологи ахают: надо же, Шекспир точно видел на столетия вперед, точно писал с натуры наш XXI век! Век, до такой степени не терпящий сантиментов, что как минимум у каждого третьего из тех, кто доживает сегодня остаток дней в казенных стенах домов–интернатов, по правде сказать, есть родной дом. Есть семья. Есть дети. Но нет пути назад. И все равно старики — лучшие адвокаты для своих близких! Когда несколько лет назад задумали снимать фильм о брошенных бабушках и дедушках, ни один не захотел говорить на камеру. Все гораздо, гораздо сложнее, чем во времена Шекспира.
Альтруизм? Звучит прагматично
«Подскажите, как к вам сдать человека?» — этот вопрос директору Минского дома–интерната пенсионеров и инвалидов Виктору Татуру всегда режет ухо: «Я сразу спрашиваю в ответ: человек — что, металлолом? Макулатура? На том конце провода фамилии в таких случаях никогда не называют, и можно только догадываться, что движет этими людьми. А, скажите, разве нормально, когда минчанин, определив к нам отца, навещает его с интервалом 2 — 3 месяца? Или если вообще объявляется один–единственный раз — когда тот уходит в мир иной?» Недавно в дом–интернат поступила бабушка «на платной основе». Это значит: у нее есть дети, которым здоровье и возраст позволяют работать. Причем одна дочь... смотрит чужих малышей. А родную мать (за которой–то и ухода, между прочим, не требуется) рациональнее, выходит, «отдать в чужие руки». И старушка, заметьте, слезы не льет. «Может быть, вернетесь домой?» — поначалу спрашивал Виктор Васильевич. «Ой, нет, что вы, тут так хорошо!» За полтора года лишь дважды «окончательное решение» было обжаловано, причем не детьми — внуками. Это они, возмужав и встав на ноги, забирали бабушек обратно. В смысле: к себе, в свой новый дом...
Заместитель директора РНПЦ психического здоровья Владимир Склема мог бы рассказать несколько десятков еще более горших историй. О том, как на 8 лет (!) одна бабушка, не нуждавшаяся в лечении, была «забыта» родственниками в больнице. О том, как в День пожилых людей к старикам из отделения инвалидов Великой Отечественной войны может не заглянуть ни один посетитель. О том, как люди с достатком и при возможностях не то что не торопятся забрать мать после лечения — отсиживаются за закрытыми дверями, когда медики сами ее привозят. Стучат в такие квартиры, звонят — на это в буквальном смысле слова ноль эмоций! А если и отопрут — не факт, что через 2 — 3 дня мать снова не окажется в клинике под маркой «буйная, не долечили!». Но с обобщающим выводом «ужасный век, ужасные сердца» ни в доме–интернате для пенсионеров и инвалидов, ни в РНПЦ психического здоровья не торопятся. «Мы живем в переходное время, когда идет перестройка не только в экономическом и социальном планах, но и в психологическом, нравственном. И у нового общества, увы, новые ориентиры, — философски замечает Владимир Склема. — Есть две главные позиции, которые определяют личность, — альтруизм, служение людям, и прагматизм, в основе которого лежит свой собственный интерес. Сейчас на первый план выходит второе. Но, поверьте, чаще всего это не голый прагматизм! Пациенты с хроническими расстройствами психики — особенные, требующие постоянного ухода и повышенного внимания. Во взрослом теле фактически живет 4 — 5–летний ребенок. Он может и чайник на плите оставить, и квартиру за собой не закрыть, и пригласить в дом первого встречного. Тогда перед обычным человеком со средним достатком возникает дилемма: пожертвовать во имя отца либо матери работой, а зачастую и личным счастьем или все же определить его в психоневрологический дом–интернат? Как справедливее, кто возьмется судить? Прагматизм это или альтруизм, ведь среди делающих этот выбор есть замечательные профессионалы — к примеру, учителя, врачи, которые еще много могут послужить обществу?» В доме–интернате для пенсионеров и инвалидов та же история: 370 его обитателей — лежачие. За ними тоже нужен глаз да глаз, уход, который не всякому по плечу или по карману. И здесь тоже большинство взрослых детей оформляют бумаги, глотая слезы. И так же плачут, ставя у постели своих дорогих стариков полные сумки гостинцев...
«Чужие руки»
Хотите — верьте, хотите — нет, но средняя продолжительность жизни в доме–интернате у Виктора Татура выше, чем в среднем по стране (читайте: чем в родном доме). У женщин — 80 лет, у мужчин — 75. В июне здесь умерла 103–летняя долгожительница. О местном инструкторе ЛФК ходят легенды: он умудряется даже после тяжелого инсульта на ноги ставить. Вот вам и «чужие руки». Но какие же они натруженные, смотреть больно! Штатное расписание предполагает, а жизнь располагает: скажем, у санитарочек зарплата и работа до того незавидные, что на стол директору регулярно ложатся заявления об уходе. Все, мол, не могу с людьми, уж лучше лес валить, уголь грузить. Лес, уголь — с этим как–то проще, чем с абсолютно беспомощным стариком весом 100, а то и 150 кг, которого по нескольку раз за день надо как минимум приподнять. Сиделки за такую работу с 8.00 до 17.00 с одним выходным в неделю запрашивают до 300 у.е. в месяц. Но в обычные дома–интернаты хотя бы очереди нет, а места в психоневрологические дожидаются в Беларуси 1.000 семей. Министерство труда и социальной защиты обещает «закрыть» эту очередь к 2010 году. Однако ключевое слово «эту». Один из героев «Короля Лира» бросает по ходу действия: «Он пожил — мой черед!» И сам не понимает, как прав с позиции дня сегодняшнего. Придет, придет и наш черед так или иначе расставаться с иллюзиями.
«Надо считаться с демографическими процессами, — убежден Владимир Склема. — Люди живут все дольше, и все больше будет вокруг нас немощных. Ведь доказано: чем больше в обществе пожилых, тем больше психических расстройств. Уже сейчас их количество увеличивается на 3 — 4 процента ежегодно. А что будет дальше, кто рассчитывал? Кто вообще знает, какой будет его старость? На мой взгляд, нужна целая проблемная комиссия. Надо искать разные выходы. Вопрос не упирается только в дома–интернаты. Знаю семью, где так рассудили: купили дедушке дом в деревне и наняли за символическую сумму соседок за ним присматривать. И всем хорошо!» Среди вариантов, которые предлагают неравнодушные, — коммуны, поселения для стариков на месте бывших военных городков, помощь волонтеров, добровольцев из числа бывших медиков или призывников, которые служат на альтернативной основе. А почему бы крупным предприятиям не содержать мини–интернаты для своих заслуженных работников? За рубежом в этой сфере работает множество частных структур, а у нас пока ни у одной благотворительной организации не дошли до нее руки! Что ж, так и будем сидеть, причитать и кивать друг на друга? Авось года через 2 китайские инженеры и выполнят свое обещание — заполнят рынок роботами для беспомощных стариков, которые будут подносить еду и лекарства, предупреждать об открытых газовых конфорках и играть в шахматы. Цена такого решения вопроса окажется никак не меньше, чем 4,5 тысячи у.е...
Можно, конечно, кивать на иной зарубежный опыт. На Абхазию, где гордятся тем, что для каждого старика последним пристанищем безоговорочно является его дом. На Японию, где культ старших — это святое. Ну другие у нас традиции, другое понимание прагматизма и альтруизма! Наверное, гордиться нечем. Но это — упрямый факт. Старикам, кстати, часто и не надо здесь ничего объяснять. Как написала «СБ» в письме (в одном из множества читательских писем на тему «Как я стал королем Лиром») 78–летняя Зинаида Жигунова: «Я вырастила двоих детей, и моя беда в том, что я воспитала двух эгоистов. Устала, жить не хочу, но приходится терпеть. Дочка сказала: не захотела идти в дом престарелых, пойдешь на тот свет!» Газета и милиция — теперь ее единственная надежда и опора...
