Мне было лет восемь, а моему двоюродному брату — одиннадцать. Лето, а с ним и школьные каникулы, заканчивалось. Брат сидел на скамейке, прислонившись спиной к бревнам сарая. Покачивалась и шумела береза.
У брата на коленях раскрытая книжка. Он просит меня не лезть к нему с разговорами, говорит, что в грибы если и пойдем, то вечером. Небо серое. Ему к школе надо выучить несколько стихотворений, и он монотонно бубнит, глядя на серый забор, на сад, колодец, крышу соседского дома, на небо и землю... Летают и пищат ласточки. У нас над головами, под крышей сарая, их гнездо. Я смотрю на его профиль, губы шевелятся, и я слышу:
Ад прадзедаў спакон вякоў
Мне засталася спадчына;
Памiж сваiх i чужакоў
Яна мне ласкай матчынай...
Брат не смотрит в книжку. Он специально ее закрыл и прижал к коленям. Эта строфа повторяется три раза. Я молча слушаю.
Аб ёй мне баюць казкi–сны
Вясеннiя праталiны,
I лесу шэлест верасны,
I ў полi дуб апалены...
Громко звучат еще четыре строки. Затем начинается монотонное повторение...
Вот что интересно. Каждое слово, произнесенное тихим голосом деревенского пацана, запоминается, словно это стихотворение написано специально для меня. Я оглядываюсь по сторонам, часто дышу. Удивительно, но все, что слышу, вижу вокруг. Я знаю, про какой такой дуб написал поэт. Знаю, где он растет, даже знаю, как на него залезть. С того дуба я видел деревню, дороги, лес, поля, болото... Даже не верится, что так точно можно написать, что словами можно так нарисовать. Да, еще и шелест травы и листьев слышится, и коровы далеко в поле мычат...
Аб ёй мне будзiць успамiн
На лiпе бусел клёкатам
I той стары амшалы тын,
Што лёг ля вёсак покатам...
У меня даже голова начинает кружиться от восторга. Я не замечаю, что вместе с братом повторяю и повторяю строчку за строчкой. Когда выучиваем третью строфу, там, где про ворон, кричащих над кладбищем, я встаю, чтобы увидеть темное — елки да березы, деревенский погост с дубовыми крестами, повязанными полотняными рушниками...
Ворон над ним нет. Улетели, наверное. Брат посылает меня за яблоками в сад. Я иду, возвращаюсь с полной кепкой белого налива. Едим яблоки и учим дальше.
Жыве з iм дум маiх сям’я
I снiць з iм сны нязводныя...
Завецца ж спадчына мая
ўсяго Старонкай Роднаю.
Некоторые слова я не понимаю, но так даже лучше, интереснее. Потом, пройдут годы, и песню услышу в гениальном исполнении «Песняров», и все слова пойму, но невероятная притягательность этого стихотворения и его тайна останутся. Они навсегда будут связаны с двоюродным братом и с тем августовским серым днем, с деревней, со вкусом белого налива, его коричневых косточек, с гнездом ласточек над нашими головами...
Мой двоюродный брат окончит техникум, институт, а потом решит, что это все не то... Поступит в семинарию, затем в академию и станет священником. Над его деревенской церковью будут кричать вороны, шуметь липы... У церкви мы вспомним Янку Купалу и то, как учили его «Спадчыну»...
Году в девяностом, когда я работал на телевидении, произойдет удивительный случай... Петрович в свое время был партийным начальником. Разбирал жалобы, анонимки, докладные, проводил собрания. Объявлял выговоры, взыскания, может, и из партии исключал. Никогда от него не слышал и слова по–белорусски. Говорил он подчеркнуто по–русски, писал без ошибок. Очень образованный партийный функционер. Но однажды суровый и жесткий Петрович заплакал. Он стоял у окна своего большущего кабинета, вслух наизусть читал стих и плакал. Я даже испугался, что стал невольным свидетелем человеческой слабости. А читал Петрович «Спадчыну». Слезы потекли, когда он выдохнул:
«...Памiж сваiх i чужакоў
Яна мне ласкай матчынай...»
Дальше он читал, не поднимая головы, глядя в пол. Когда закончил, вытер глаза, на меня не смотрел. За окном его кабинета был темный парк Челюскинцев. Над ним летали вороны...
Петрович меня отругал, сказал, что и он не хуже меня знает классику, что и он никогда не забывал, что он белорус. Потом помолчал и попросил «освободить кабинет».
Я и раньше знал, что этот стих для белорусов — больше, чем просто стих, а Янка Купала — больше, чем гениальный поэт. И что наверняка нет ни одного человека, кто не знает хоть один его стих, строфу, строку... Что сегодня и сам Янка Купала — наша «Спадчына».
Жыве з iм дум маiх сям’я
I снiць з iм сны нязводныя...
Завецца ж спадчына мая
ўсяго Старонкай Роднаю.
