(Продолжение. Начало в №№ за 5, 12, 19 января
Моя любимая привычка — составление плана. Любых своих действий. Занудно, зато грамотно. Сейчас для себя решил так: на первом этапе расследования должен окончательно определиться, является ли убийцей именно Клим Басаргин. Если да, то заниматься больше нечем. Если нет, то переходим ко второй части: ищем настоящего убийцу.
Первые косвенные подтверждения невиновности пациента клиники просматривались. Они в показаниях доктора Якова Сигизмундовича Аристова, знавшего психический склад личности Басаргина и исключавшего версию его виновности. Но этого было явно недостаточно для серьезных окончательных выводов.
И я вернулся к делу пятнадцатилетней давности. Стал рыться в архивах. Первое, с чем столкнулся, — профессиональная небрежность, с которой было проведено расследование. В элитном коттедже глухонемой работник зверски убивает в кухне жену хозяина, предпринимателя Лысова. Единственный свидетель — садовник, слышавший крик жертвы. Все… А где в это время были другие возможные участники трагедии?
И снова документы, бумаги, показания. Наконец в моих руках любопытная вещь… Узнаю, что три года спустя после убийства супруги Лысов наложил на себя руки. Его находят в ванне со вскрытыми венами. Заключение: самоубийство. Но еще любопытнее другое. За месяц до этого в автомобильной катастрофе погибает тот самый садовник, единственный свидетель по делу об убийстве Лысовой, по показаниям которого виновным в трагедии был признан Клим Басаргин. Тогда и закралась у меня мысль: а не был ли причастен к убийству жены сам Лысов? На то были некоторые основания…
Одна из возможных ниточек вела в столицу. Здесь жил и благоденствовал бывший партнер Лысова по бизнесу. Тогда оба они занимались контрабандой спирта, хотя, разумеется, официально работали в сфере перевозок.
Предстояло на несколько дней вернуться в Минск. Выйти на Бархатова помог знакомый депутат, с которым созвонился в дороге.
Была суббота, и я, похоже, попал на баньку. В загородной резиденции Бориса Феоктистовича Бархатова все дышало достатком. Приветлив был и сам хозяин.
— Какие люди! Хоть и без погон, — приветствовал меня бизнесмен. — Но о делах потом, а пока — милости прошу. Чем Бог одарил…
Одарен Бархатов был неслабо. Но сегодня таких особняков и их хозяев в окрестностях столицы уже немало.
Мы попарились и неплохо расположились.
— Ну так что, Марат Сергеевич, вас привело к скромному бизнесмену? — начал хозяин. — Информация нынче стоит дорого, но с вас чисто символическая плата.
— Покойный Лысов привел меня к вам, почтенный Борис Феоктистович…
Бархатов напрягся. Улыбка сошла с лица. Но, надо отдать должное, восстановил он себя быстро.
— Лысов, говорите… Выходит, докопались и под покойничка.
Я скромно пожал плечами.
— Знаете, это счастье, что его уже давно нет в живых. Псих. Конкретный. Мог натворить еще больше. У меня, не нервного, до сих пор в ушах его слова…
— Что же такое он сказал?
— Выпили мы как-то прилично. Потом заспорили. Вот он и говорит, дескать, разделаю и тебя на бифштекс, как Соню свою разделал на кухне… Я и тогда догадывался. Садовника того он тоже прикончил.
Мое молчание не нравилось Бархатову, и он расценил его по-своему:
— Думаете, что это я его полоснул бритвой в ванне? Испугался и полоснул. Ну нет! Я тоже не из хилых. Уже тогда мог за себя постоять. Но это он сам, скотина, всем нам подарочек устроил. Надрезал себя… Да псих он был, Марат Сергеевич! Повторяю: псих конкретный. Таким того глухонемого записали. А психом был сам Лысов. Ему бы пересидеть в психушке, да, думаю, что он и там кого-нибудь окочурил бы. Когда я это понял, нас уже деньги связывали. Немалые.
— Они и остались вам, Борис Феоктистович…
— Понял. Теперь все понял, почему ко мне заявились. Сто тысяч баксов отстегиваю. Больше не могу. Все в обороте.
И Бархатов направился к сейфу.
Я резко остановил его.
— Глупости. Не за этим я сюда приехал. Все, что хотел, уже услышал. Спасибо за угощение.
— Вольному воля, — обрадовался хозяин и сам проводил до железной калитки особняка. Сопровождала нас умная нелюбопытная овчарка.
Вновь выехал из Минска к месту своей нынешней работы. Весна стучалась с каждым днем настойчивее. Обогнал колонну фур, на спидометре сотка. На такой спокойной скорости в большой дороге думается легко и ясно. Итак, что имеем… Первая часть работы сделана. Невиновность глухонемого Басаргина в убийстве жены хозяина Лысого можно считать определенной. Есть конкретный свидетель, слышавший, как угрозу, конкретную фразу. Косвенно? Да. Но для меня достаточно. Тогда, выходит, убийство в клинике заведующей пищеблоком организовано по ложной кальке. Кто-то повторил описанную в истории болезни схему действий Басаргина, которой не было. Она существовала только на бумаге и описана в заключении, по которому и осудили Клима.
Это прокол. Серьезный прокол. Отсюда и будем плясать. Не так уж много людей, имеющих доступ к документу. Итак, где-то в клинике скрывается убийца. Умный и расчетливый. И это никак не глухонемой…
Подумалось вот о чем. Любое наше действие, а уж тем более преступление, всегда лежит в зоне риска. Всегда остается возможность недосмотреть, недорассчитать. Не предугадать. Я криво усмехнулся в зеркало, вспомнив, как тоже однажды недорассчитал…
…Та встреча со связным должна была состояться в Люксембурге. Прикрытие у меня было капитальным. Приехал в составе спортивной делегации представителем одной из федераций. Перемещались свободно, много бродили по городу, поэтому не составляло труда улизнуть от компании и заглянуть в нужный мне отель. Громко сказано. Отель-то на три номера. Всего-то! Да, есть там и такие. Заведение маленькое, чистое. Хозяин, веселый итальянец, сказал, что обед нам будет подавать его супруга. Связной находился здесь уже минут десять. Сейчас он спокойно потягивал пиво и курил. Я тоже сел за столик. И вот с подносом в руках появилась жена итальянца. На подносе и было-то пока всего два фужера с шампанским. Женщина взглянула на меня и… уронила поднос. Я тоже узнал Марину.
Тогда еще не был женат, и это была одна из первых моих подруг. В молодости. Вместе мы были не более полугода, но помню, что нам было хорошо. Затем отца ее перевели преподавать в военную академию, и она уехала с семьей в Москву. До меня доходила информация, что стала она известной в своих кругах балериной, но затем куда-то исчезла. Видно, познакомилась и вышла замуж за итальянца. Как жили и что делали они с мужем здесь, в Люксембурге, — не знаю. Но эта наша неожиданная встреча, вызвавшая такое замешательство у хозяйки отеля, явно не понравилась связному. Он извинился, спросил, где у них здесь туалетная комната, и больше не вернулся за стол.
Как профессионал он поступил верно, но я лишился крайне важной информации и не смог осуществить своей миссии.
Зато вечером оторвался. Марина заехала за мной в отель, где жила наша делегация, и всю ночь возила меня по злачным местам города. Когда проснулся, ее уже не было в номере. Так больше никогда и не виделись. Снаряд дважды в одну воронку не падает… Но где гарантия, что не нарвешься в этой жизни на новые неожиданности?
Перекусил в придорожном кафе и, не заезжая в гостиницу, отправился в клинику. По большому счету, никто и ничто меня здесь не ждало. Зато сам стал входить в азарт. Первая часть большого плана выполнена. Теперь точно знал, что убийца рядом. И это не глухонемой Клим Басаргин. Выходит, впереди самое интересное…
До вечера мне предстояло выполнить еще два пункта из намеченного плана. Покойная Нина Свиридова до нагрянувшей беды жила на окраине больничного городка в общежитии семейного типа. Мне выделили словоохотливого санитара, и тот отвел в небольшую комнатку, где раньше жила Нина. Я попросил своего спутника оставить меня одного и обещал через полчаса вернуть ключ. Странно себя было чувствовать здесь… Еще недавно тут все дышало энергией молодости, душевными переживаниями, надеждами и печалями. Сейчас все, казалось, осиротело: небольшой диванчик, столик у окна, коврик, простенький торшер. Я оглядел все, что можно. Ничего впечатляющего. Главная находка, однако, ожидала меня в узеньком туалете. На дне мусорного ведра валялись клочки исписанной бумаги. Собрал все до единого и поместил в целлофановый пакетик. Отдавая санитару ключ, поинтересовался, был ли кто-либо в комнате после смерти Свиридовой.
— Приезжал какой-то солидный мужчина, — сказал мне словоохотливый санитар. — Представился ее братом. Забрал все вещи из шкафа. Я еще подумал, зачем такому представительному дяденьке эта мелочь. Все в один чемодан поместилось. Может, так положено? Ну и я там недавно слегка убрал. Туда согласилась переехать наша новая лаборантка.
Я понял, что ничего нового для себя не услышу, и попрощался с санитаром.
Теперь меня ожидала не менее интересная встреча. Еще раньше, знакомясь с личными делами пациентов, наткнулся на любопытную личность.
На территории клиники в одном из корпусов проживали, как здесь выражается персонал, нормальные. Это одинокие старики и инвалиды. Их содержали здесь за их пенсии, выдавая лишь небольшую сумму на карманные расходы. За ними смотрели, лечили. Вместе такие люди не были столь одиноки, хотя у некоторых были родственники, в том числе и дети. Но, как правило, никто их не навещал.
Доживал здесь свой век и Лошак Борис Селиверстович. Когда-то значимая и авторитетная фигура в преступном мире. Ловкий карманник, были у него и статьи за мошенничество. Сейчас ему шел семьдесят четвертый год. Так вот, большую часть этой свой жизни он провел за тюремным забором, где и состарился. Сейчас, как и глухонемой Клим, он был едва ли не любимцем персонала. Тихий, интеллигентный на вид, как говорили о нем. Никого не донимал. Больше всего на свете сейчас любил ходить в соседний лес за грибами и ловить карасей в больничном пруду. Уважали его и острые, и хроники.
С ним я сейчас и встретился. Знаю, что такие люди наблюдательны и неглупы. Иначе бы не выжил столько лет на зоне, где нужен глаз да глаз.
С первых слов Бориса Селиверстовича понял, что это второй человек после завотделением Аристова, кто раскусил меня.
— Ну что, начальник? Как идет расследование?
— Хреновато, Леший…
— Да забыл я уже о своей кликухе, начальник.
— Меня Маратом Сергеевичем зовут, Борис Селиверстович, давай по душам поговорим, если не возражаешь.
— Да нет уже давно той души… Может, и не было вовсе, — философски затянул бывший зэк.
— Ну так помоги еще одной душе успокоиться. Я о Нине Свиридовой. Кто убил ее? Твой глаз — алмаз, не верю, что не знаешь…
— Ну, видел я кое-что в то утро, — начал после долгой паузы Лошак. — Аденома у меня, понимаешь… Надо бы операцию делать, да боюсь. Сколько мне осталось. Утром пописать не могу, пока пешочком не пройдусь. Вот и встаю пораньше. Один кружок, другой. Смотришь — и отпустит, в туалет схожу. Днем легче… Все время в движении.
Я не торопил тихого обитателя клиники. На фоне других Борис Селиверстович и впрямь казался интеллигентом. Аккуратный, сухонький старичок, с лисьей мордочкой и помятым галстуком, выглядел миролюбиво и степенно.
— На этот раз пошел дальше обычного, — продолжал Лошак. — Вижу: за оградой старенький «фольксваген» и к нему мужичок торопится. Кряжистый такой, мордастый. Явно не из здешних. Рассмотрел плохо. Только светать начало. Подумал, что ему тут надо?
— Ну хоть что-то приметное?
— Приметное говоришь… Ну, ноги при ходьбе он как-то в стороны раскидывает. Так обычно очень высокие ходят, а он, говорю, кряжистый был.
— Кому-нибудь рассказывали?
— Никто не спрашивал. А сам Леший на рожон никогда не лезет. Но тут особый случай. Нинка больно хорошенькой барышней была. Вот и говорю вам. Жалко мне ее.
Поблагодарил бывшего зэка и поторопился к себе в гостиницу. Купил в буфете с десяток пакетиков растворимого кофе, бутербродов и закрылся в номере. Предстояло хоть что-то извлечь из остатков дневника Нины Свиридовой.
(Продолжение в следующем субботнем номере)
