Мой приятель регулярно отправляется на «прием к психотерапевту». Самодостаточный, состоявшийся в жизни мужчина нуждается в таких, весьма своеобразных, сеансах. Они включают в себя беседы по душам, обсуждение свежих новостей и злободневных проблем. Порой и под рюмку-другую спиртного, чего уж греха таить. А в роли психотерапевта выступает коллега, который когда-то работал с ним в одном коллективе. Психотерапией назвать эти посиделки можно с большой долей условности, тем не менее они дают удивительный эффект. Психическое воздействие на моего приятеля словом, обстановкой настолько целебно, что не каждый дипломированный в этой области специалист, предполагаю, сумел бы добиться такого результата.
Порой и себя ловлю на мысли, что вольно-невольно превращаюсь в этакого вынужденного психотерапевта. Десятки читателей испытывают острую потребность в том, чтобы высказаться, излить свою боль, переживания и страдания. Так уж получается (возможно, потому, что сама жизнь стала более прагматичной, менее располагает к разговору по душам, отсюда и дефицит сопереживания), что мне приходится постоянно выслушивать чужие исповеди, сетования и обиды и с глазу на глаз, и по телефону, и ведя переписку. Порой проделаешь немалый кусок работы, а на выходе, на страницах газеты, как говорится, ноль с хвостиком. То проблема поднимается больная и актуальная для посетителя, но слишком мелкая для газеты. То мешает что-то (отсутствие точки в судебном споре, двойственность ситуации и т.п.) сесть за компьютер и посвятить в ту или иную историю читателей «Р». Находятся и другие причины для журналистского молчания. Порой приходится иметь дело с ситуациями и вовсе сюрреалистическими. Приведу один такой пример.
Несколько лет общаюсь с минчанкой-пенсионеркой, ведя журналистское расследование. Ныне она инвалид, с трудом передвигается по квартире, в которой проживает одна. Не проходит и дня без того, чтобы я не получил от нее новое письмо, не выслушал очередной телефонный звонок. Поводы для этого все находятся и находятся. Стоит только возразить, что какой-то факт, о котором она сообщает, не доказан или сомнителен, — все, считай, что пропал день. Все свои познания, эрудицию и напор читательница в ближайшие часы направит на то, чтобы доказать, что я ошибся в посыле или выводе. И напрасно ей доказывать, что нет свободного времени на многочасовые выяснения истины по телефону, что надо готовить материал в номер. Пока пенсионерка не выскажется сполна, не приведет все свои аргументы, она не успокоится. Терпеливо слушаешь и коришь себя, что невольно спровоцировал такую реакцию. В следующий раз стараешься быть с ней более тактичным, не столь категоричным.
Почему так поступаю? Потому что уяснил: доказательство своей правоты, наказание виновных в профессиональном огрехе для моей собеседницы превратились, без преувеличения, в смысл жизни. Предполагаю, что оборви я единственную ниточку, связывающую ее с миром, побуждающую цепляться за жизнь (а так сделали многочисленные инстанции, прекратившие переписку с автором многочисленных обращений), и это может закончиться для нее очень плачевно. Не хочу, не могу взять такой грех на душу. Потому и констатирую установление очередного рекорда: моя заявительница написала в редакцию тысячи страниц писем. Более наглядно это выглядит в других параметрах: высота стопки писем, написанных заявительницей, составила уже 92 сантиметра. И это, как говорится, не предел…
Не скажу, что я не способен на то, чтобы отказать человеку, необоснованно высказывающему свои претензии и обиды. Нередко отказываю правдолюбцам с полным отсутствием самокритики. Но в том-то и дело, что в данном случае претензии минчанки-пенсионерки не лишены резона, но все складывается не в ее пользу. Разве имею право, уподобляясь чиновникам с нервами-канатами, и в этом случае резать по живому? Вот и приходится быть психотерапевтом…
Думаю, не надо никого убеждать, что именно благодаря сопереживанию люди становятся ближе друг к другу, реализуют свое право зваться людьми. Невольно задумаешься над словами Михаила Жванецкого: «Пройдя путь эволюционного развития по спирали вниз, мы вернулись туда, откуда вышли». Начнем по-прежнему активно сопереживать (а мировой кризис подталкивает именно к таким действиям) не только близким, но и совсем незнакомым людям – будем по новой приобретать человеческую суть, возвращаться к истинному своему предназначению на Земле. Естественно, это тот случай, когда душа обязана неустанно трудиться.
Как мне представляется, сопереживание рождает длинную цепочку других понятий: сострадание, соучастие, созидание… Именно эти понятия постепенно вытеснят из нашей жизни надуманные, искусственные химеры, будь то ложные идеалы, погоня за золотым (долларовым) тельцом или иными материально-финансовыми ценностями нового века.
