Задушить гордость
Чтобы победить врага, ей предстояло сначала преодолеть себя. Сделать это разом не получилось, поэтому на войне с врагом внешним она каждый день воевала с “противником” внутренним. Нужно было стать другой, оставаясь собой.
Первый удар на себя приняла задиристость, потом пострадала гордость, и больно ранило нетерпимость к несправедливости.
До Великой Отечественной Соня Колас успела поработать воспитателем в детском доме в Пружанах и несколько раз сбегать на свидания к сержанту-красноармейцу Валентину. Он “погостил” в ее жизни только три-четыре дня, а оставил свет навсегда. Тот далекий Валя, навсегда ушедший в “лагеря”, и сейчас заставляет улыбнуться 85-летнюю женщину.
— Мы даже не успели поцеловаться, — говорит Софья Павловна.
Время резко сжалось для любви и растянулось для войны.
Стаи “железных коршунов” наполнили еще сонное предрассветное небо, не дали ему “одеться” в солнечный свет. Ревущие “птицы” норовили “проглотить” все живое на белорусской земле, которая внезапно проснулась от боли, чтобы тут же погрузиться в многолетний кошмар. Она стонала в каждом человеке, но ту мольбу забивали снаряды.
Они отсекали дороги в завтра, взрывали пути к миру и личному спасению.
С беженцами Софья добралась до Узды. Они шли месяц, то и дело падая в придорожные рвы, чтобы не стать мишенями мотопехоты, которая хозяйничала на слуцкой гравийке. По дороге девчата старели и седели.
Ремесленная Узда изменилась. Поселок стал тихим и кротким, заговорил по-немецки. Униженный, голодный, холодный, он не плакал и не улыбался. Любые эмоции людей могли разбудить фашистский автомат. Мастерские часовщиков, сапожников закрывались. Редкие врачи вели прием. Евреи жили в ожидании гетто.
Каждый день силой оружия людей “доставали” из своих домов, строили в колонну и три километра гнали за Узду.
— Евреи шли молча, только закрывали детям глаза, чтобы они не видели извергов-автоматчиков и их псов. Некоторые тихо плакали, но никакой истерики не было, — вспоминает Софья Павловна.
Поселком правили комендант Фишер и жандарм Рудольф. Не без помощи местного населения. На поклон режиму быстро прибежали босяки — те, кто ленился трудиться на благо своего народа и не уставал прислуживать новой власти, те, кто выживал на чужой крови.
В армию вермахта “призвалась” и Сонечка под именем Лиза. Она, выпускница Могилевского педагогического техникума, покорила коменданта Фишера своим немецким. Кроме того, у Елизаветы получалось очеловечить каменные лица фашистов. Ее акцент всегда вызывал у непрошеных гостей улыбку. Она блестяще справлялась со всеми поручениями.
Немцам Лизу представил ее дядя Иван Колас. Фишер знал Ивана как начальника пожарной службы Узденского района. Все его сослуживцы разбежались, а лейтенант остался в Узде, чтобы вести подпольную деятельность. Именно для этого он внедрил в комендатуру свою племянницу Софью. Но прежде девушку нужно было сломать. Ночами в темноте дядя давал племяннице уроки мужества и повиновения.
— Не драться, не задираться. Только покорность и исполнительность, — учил Иван Колас. — Ты должна войти к ним в доверие и передавать нам все их планы. Задуши свою гордость, если понадобится, но не смей взрываться. Никаких слез и обид. Терпи не ради себя, ради победы.
Строптивая Соня не могла принять саму теорию, не то чтобы применить ее на практике, но стать Лизой пришлось, чтобы остаться живой Софьей. Первый в своей жизни комплимент Соня получила в жандармерии. Она не услышала, а почувствовала щекой похвалу в свой адрес.
— Я стерпела пощечину от переводчицы жандарма красавицы гречанки за то, что самостоятельно обратилась к рыжему Рудольфу по-немецки. Мне страшно хотелось уцепиться ей в волосы. Но впервые в жизни я не ответила на обиду, сдержалась. Дядя похлопал в ладоши и сказал, что пощечина была комплиментом.
Выкрикивала ли Лиза “Хайль!”? Да, четко, до автоматизма, как положено. Не ради себя, а во имя победы. Носила ли немецкую форму? Носила и чувствовала себя в ней хорошо. Не оттого, что комфортно, а потому, что так надо. Ела ли из одного котла с немцами? Да, не брезговала. Только не еда то была, а объедки. Упитанный повар дразнил и ехидничал, когда девушка опускала свою тощую руку в кастрюлю, водила ложкой по почти пустому ее дну и собирала остатки оккупантского обеда. А как же гордость? Задушила. Не от жажды пищи, а от жажды жизни. Выдержать хотелось для подполья.
“Чертенок” против дьявола
В комендатуре служили молодые немцы, но никто не рисковал приставать к переводчице. Не Фишера боялись, Лизу остерегались.
— Они прозвали меня чертом. Я была резкой, неженственной, чтобы не привлекать к себе внимания.
В этом “теплом” местечке Лиза боролась с фашистами своей непосредственностью и хитростью. Силой слова и убеждения она спасала от расстрела целые деревни.
— Как-то под Борисовом взорвали железнодорожное полотно. К Фишеру пришел обер-лейтенант и кричит, что нужно уничтожить весь населенный пункт. Я тихонько перевожу шефу: “Вы лучше по-доброму с людьми, хлеба им дайте, они все и починят. Сами-то вы не восстановите все”. И он прислушался. Я с ним могла откровенно разговаривать, как с отцом. Он все прощал, только не ложь.
Немец учил свою переводчицу стрелять и даже не догадывался, что та прекрасно владела оружием. Он доверял ей свои самые дорогие воспоминания о жене, детях и не подозревал, что рядом с ним активистка белорусского подполья. В 42-м году фашист признал: “Гитлер проиграл, Россия не Париж”. Фишер подарил фюреру свой завод в Германии, который выпускал “Вальтеры”, а взамен получил личную неприкосновенность. Сделка с фашизмом состоялась. Но не с Богом. Высшая сила сильнее людской. Фишер сидел в тепле, когда его семья погибала от голода. Немцы тоже страдали, когда прозревали.
— Лиза, кругом ужасная нищета, голод, ваш народ уходит в лес, спит на елках, замерзает, а в полицию не идет, в армию вермахта не идет. Почему? — не понимал комендант.
— Их так воспитал комсомол, — отвечала Лиза и рассказывала ему про белорусский характер.
— Лиза, о чем ты думаешь, когда целишься? — поинтересовался как-то немец в тире.
— О том же, о чем и ты, — отрезала переводчица.
Весной 1942-го минское подполье пополнили тыловики из районов. В их ряды вступила и Лиза Колас. Друг коменданта попросил у Фишера отдать ему в Минск своего переводчика. Так Лиза уехала работать в железнодорожной канцелярии.
— Мы учились на ошибках предшественников, — вспоминает подпольщица. В свое время подполье никто не научил правильно действовать. Работали группами по пять человек. Если кто-то попадал в гестапо, не выдерживал, выдавал явочные квартиры всей команды.
Лиза жила в частном доме у врача. Домочадцы с ней не разговаривали. А она старалась прихватить для них с немецкой кухни кусочек хлеба. Соседи не оставались в долгу. Когда Лиза болела, молча “потчевали” ее красным стрептоцидом — лекарством от всех болезней.
Постовые в лагерях торговали военнопленными. Изможденных, голодных они выгоняли к “колючке”. Лиза внимательно рассматривала мужчин. Командиров она узнавала больше по нестриженой голове, нежели по возрасту. Истощенные узники все казались старыми.
Девушка примечала нужного “брата”, совала постовому пять яиц или варежки и уводила товарища с собой. Немцы не торговались. Отдавали человека за бесценок, потому что ценностью не считали. Так Елизавета пополняла ряды подпольщиков офицерским составом. Кроме того, активно участвовала в диверсиях в тылу врага. Не зря когда-то прошла профильные курсы. Ранним утром 3 июля встречала “тридцатьчетверки”, чтобы предупредить освободителей о заминированных зданиях.
А сердце болит...
Сталин наградил Софью наганом с дарственной надписью: “Отважному разведчику С.П.Колас”. Но в советской разведке Соня прослужила недолго. Она ночами переучивалась на красноармейское воинское приветствие, чтобы не дай Бог не вырвалось при обращении к разведчикам “Хайль!”. У нее получилось. Не справилась девушка только с переводом нецензурной брани на одном из допросов немецкого пленного. После освобождения Беларуси она пошла дальше за победой с войсками Красной Армии. Смерти никогда не боялась, думала только о жизни.
Многие и теперь удивляются, как такое маленькое хрупкое создание могло совершить столь большое дело для целого народа.
— Меня спасали мужество и вера в себя. Мне всегда казалось, что я выдержу любые трудности.
Она плачет редко. Но когда ее глаза глядят в прошлое, они не часто улыбаются. Там война, потеря любви. Женщина смеется только, когда возвращается в юность и детство.
— Как немецкие женщины могли нарожать этих извергов?! — и сегодня недоумевает она. — Я не была большой патриоткой, просто мстила им за сожженных дедушку и бабушку, за повешенного дядю и его замученную жену, за всех нас, — говорит Софья Хоружева.
В этой пожилой женщине еще угадывается озорная, сильная девчонка, горячая и взрывная. Ее не сломила война, просто приручила. Хочешь победить, научись в чем-то быть побежденным. Она всегда любила себя, свой народ. Выжила, воспитала замечательных детей и дала возможность сделать это другим.
День Победы для ее бунтарской натуры — непростой праздник. Война обостряется в сердце, болит. Она многое в себе поборола, но не разучилась обижаться и не научилась прощать без остатка.
