До войны это была прямая дорога с Запада на Восток. Проходила она по мосту через Березину, который соединял деревни Мурово и Чернявку. В начале войны, чтобы преградить путь немцам, мост партизаны сожгли. От него остались высокая песчаная дамба на нашем берегу, торчащий из воды бетонный «бык» и цепочка обгоревших свай на другом берегу. Переправу через реку обеспечивал лодочник Шведов. Ближе к вечеру мы, мальчишки, собирались на дамбе, ждали прибытия теплохода «Бойкий» из Борисова. Прячась за кустами лозняка и кронами дубов, «Бойкий» включал сирену, сообщая о скором прибытии. До того как «Бойкий» причалит к дебаркадеру, мы вытряхивали карманы, собирали всю мелочь, чтобы купить в буфете теплохода бутылку ситро и батон. Батон делился поровну, а бутылка ситро пускалась по кругу. Ничего более вкусного я не пробовал!
Неподалеку от дамбы в Березину впадал Бобр. В месте слияния рек проходил бон, который задерживал сплавляемые по Бобру стойки, собирал их в сплошной массив. Сплавщики ходили по бону, баграми направляли стойки к берегу, где женщины стругами снимали с них кору, грузили в баржи и отправляли вниз по течению в Украину в шахты. Ниже по течению плотогоны вязали большие бревна в плоты, составляли их в караваны и буксиром сплавляли в Березино, Бобруйск и далее по Днепру, до Черного моря. От большого скопления древесины, где вязали плоты и сортировали стойки, рыба кишела, как в ухе. Она собиралась под плотами, чтобы поживиться жучками, личинками, короедами, но никто ее здесь не ловил. Считалось зазорным сидеть с удочкой на виду у работающих мужиков и баб. Заядлые рыбаки ходили на рассвете к Лысой горе, откуда приносили увесистые вязанки лещей. Только одноногий Гриша Беркин барражировал на своей долбленке–челноке вдоль противоположного берега, держа в зубах бечевку дорожки, перекинув ее через ухо, чтобы не пропустить поклевку.
— Гриша, хватай ее за зебры! — со смехом кричали бабы, когда Гриша вытаскивал солидную щуку в свой утлый челнок. — Смотри, чтоб она тебе что–нибудь не откусила! — подтрунивали они.
Мы, мальчишки, ловили рыбу на Бобре. В глубоких омутах часто попадались горбатые окуни, которые упорно сопротивлялись и обрывали наши удочки. Особенно было жалко крючка, потому что его можно было добыть только у старьевщика Удалова за ворох тряпья, а он появлялся у нас в деревне не так часто. Однажды я чуть не утонул, ныряя за зацепившимся за корягу крючком. Я нырнул, нашел корягу, отцепил крючок, а когда оттолкнулся, чтобы всплыть, ноги увязли в иле. Я стал отчаянно барахтаться, и ребята догадались подать мне удилище. Я выбрался на берег. Спасенный крючок был крепко зажат в пальцах. Остальную оснастку мы делали сами. Удилище было из орешины или березы. Леску нам поставлял Толик, внук конюха деда Половника. Только он мог осмелиться вырвать из хвоста жеребца Тюленя клок длинных черных волос. Поплавки вырезали из коры сосны, а грузила добывали в гараже, где было много всяких железяк и свинца в том числе.
Поздно вечером по Бобру часто плавали на лодках наши мужики с острогой и «козой», — железной корзиной с горящими смоляками, висящей на носу лодки. «Коза» освещала участок реки, и, когда на мелководье попадались подходящие рыбины, в дело пускалась острога. Язи, голавли, щуки трепыхались на зубцах остроги, пытаясь сорваться в родную стихию. Что–то было первобытное, завораживающее в этом процессе. Ночь, тишина, отблески огня на воде и отчаянные всплески раненой рыбы.
Бабка Соболиха ловила рыбу черплом, или топтухой — небольшой сетью, натянутой на деревянный треугольный каркас. Она заходила в неглубокий заливчик у берега Бобра, опускала черпло на дно и ногой загоняла в него рыбу. Чаще всего ей попадались вьюны — небольшие, желтые в полоску рыбки. Бабка Соболиха доставала их из топтухи, складывала в холщовую торбочку, при этом вьюны попискивали и извивались, как змейки. Сердце у меня замирало. Я всегда боялся змей. Когда вьюнок попадался мне на удочку, я готов был бросить снасть и бежать домой без оглядки.
На берегу Бобра жил наш учитель Иосиф Иванович. У него не было одной руки по локоть, но он делал всю мужскую работу: косил, рубил дрова, чинил заборы. У некоторых наших двуруких мужиков не были так ухожены дворы, как у Иосифа Ивановича. А еще Иосиф Иванович ловко управлялся с веслом в лодке. Он ловил рыбу вентерями. Ставил он их на ночь в реке, разводя крылья вентеря против течения, и рыба сама заплывала внутрь.
Степан Гордеев ловил переметами, наживляя крючки пескоройками, и выволакивал на берег увесистых голавлей и язей.
Никто никогда не хвастал, сколько и какую рыбину он поймал. Но один случай взбудоражил всю деревню. Из Борисова пришла баржа с мукой. Бросив сходни на берег, мужики разгружали муку. Вдруг один из грузчиков, Федя Бричкин, заглянув за борт, стал жестами подзывать товарищей. Уткнувшись тупой мордой в борт, возле баржи стояла огромная рыбина. Сом! — определили мужики. Все бросили работу. Сом стоял у борта, слегка пошевеливая плавниками и хвостом. Быстро сбегали за острогой. Сом стоял на месте, как будто дремал.
— Да не шумите вы, уплывет, — сказал Федя, взяв острогу.
— В карок ему, в карок, — подсказывал стоящий рядом мужик.
— Не мешай! — прошипел Федя и... вонзил острые зубья в рыбину.
Сом встрепенулся, и на поверхности воды образовались буруны.
— Дави его ко дну, дави, а то уйдет! — в азарте кричали мужики, напирая на ходивший ходуном шест остроги.
Два мужика прыгнули в воду, стараясь ухватить сома.
— Скользкий, падла! — отфыркивались мужики в воде.
— Хватайте за нижнюю губу, за губу и волоките на берег! — подсказывали мужики с баржи.
— Сам попробуй! — переведя дыхание, ответил мужик в воде.
Изрядно повозившись, мужики, наконец, вытащили сома на берег. Сплюснутая голова с ведро, маленькие глазки, огромная пасть со щеткой мелких загнутых внутрь зубов — такого мы никогда не видели.
— Вот это зверюга! — оценил улов подошедший начальник сплавконторы Каган. — Пуда четыре, не меньше!
Два мужика продели шест остроги в жабру сома, взвалили на плечи и понесли в ближайшую хату. Хвост рыбины волочился по земле.
Советская Белоруссия №40 (24423). Суббота, 1 марта 2014 года.
