Как-то так получается, что очень часто мы рассматриваем себя и свое место в мире исключительно сквозь призму реалий общественно-политической борьбы в России. Причем это происходит не день и не два, а продолжается уже более двух столетий. Почему?Мы читаем и осмысливаем российскую историю, как свою. Да не только историю. Воспитанные интернациональной советской литературой, мы на себе ощутили реальность такой внешне абстрактной категории, как "советский народ". Может, у нас не было иного выхода или мы просто не подозревали, что такой выход возможен. Но реальность такова: проблема национальной самоидентификации у нас не теряет остроты и актуальности по сей день.
Крупнейший русский мыслитель Н.Я.Данилевский в свое время написал библию славянофильства, которую озаглавил не в бровь, что называется, а в глаз: "Россия и Европа". Пафос книги прост: есть Россия, а есть Европа. И цацки поровну. Конечно, с Данилевским спорили, его более или менее удачно опровергали, но сам вопрос как дамоклов меч веками висел над головами россиян.
Если же задуматься о чем-то похожем применительно к нам самим, то поневоле палец потянется к носу: "Россия, Беларусь и Европа"? Или "Европа и Азия"? "Беларусь и Европа"? А может, все надо писать отдельно? Или же придумать некий симбиоз вроде "Соединенных Губерний Европы"?
Понятное дело, что поставленный вопрос далек от привычных абстракций штатных философов. Он возвращает нас от удобных идеологических клише, формой и содержанием напоминающих домашние тапочки, к спорам и неудобице непричесанных мыслей, к чересполосице идей, к попыткам продраться через заскорузлые заросли годами затверженных истин к каким-то новым постановкам проблем и попыткам их решения.
Вот проблема первая, которую украинский президент Леонид Кучма обозначил на презентации одной из своих книг в виде формулы "украинцы не русские". Почему необходимо и нам ставить вопрос в похожей плоскости? Да просто-напросто потому, что данная формула является истинной. Мы действительно другие. У нас свои, особые характеристики и качества. Плохие или хорошие, но они наши. Ведь только у нас толерантность ставят на первое место в перечне важнейших национальных характеристик. Эта вековая терпимость может вызывать неприязнь у нас самих, но это то, что в генах и от чего отказаться нельзя. Только через нас катились мировые войны с таким ожесточением, что, казалось, на этой земле не выживет никто и ничто. Только здесь люди страдают молча, как камни, а камни лежат на полях с обреченностью скошенной травы.
Или язык. Ведь так, как говорят в Каменецком или Пинском районе на Брестчине, не говорят больше нигде. Банальная констатация, что и говорить. Но это тот существенный признак, благодаря которому одно явление, предмет отличается от другого явления или предмета.
А возьмем конфессиональный аспект. Безусловно, православие является объединяющей силой для всех славянских народов. Но разве знала, скажем, архангельская земля реформационный период, жесточайшую борьбу униатства и православия, наших еретиков и наших же ортодоксов? Конечно, мы, в свою очередь, не знали староверческого ухода в леса, нам только по книгам знаком огненный протопоп Аввакум, но это еще раз подчеркивает то же самое: вера у нас одна, а вот исторические судьбы этой веры могут существенно отличаться.
Когда мы говорим, что "белорусы не русские", то мы тем самым подтверждаем нашу национальную состоятельность. И ничего более. То есть это не признак ксенофобии, не националистические изыски в духе известных постулатов пламенного Зенона Позняка. Речь идет о применении принципов формальной логики к такой деликатной материи, каковой всегда являлись национальные отношения. То есть как в учебнике: "дерево не есть дом", "голландец не есть немец", ну и так далее. Конечно, есть категории, объединяющие названные дефиниции. Скажем, "человек". И тогда понятны общечеловеческие парадигмы. Но прежде чем мы придем к общечеловеческому, хорошо бы пройти национальный класс.
Повторимся: подчеркивая свою неидентичность в первую очередь с самым близким нам русским народом, мы отстаиваем свое право на национальное существование. И, к слову сказать, это замечание нисколько не снижает ни уровня братских чувств народов друг к другу, ни возможностей политического союза, ни гуманитарных и иных контактов.
Второй момент связан с нашей "европейскостью" или отсутствием оной. Конечно, можно признать справедливой аргументацию, основывающуюся на подчеркивании отличий: здесь, за Брестом и Гродно, пролегает граница не только межгосударственная, но и конфессиональная, геополитическая. Здесь на протяжении веков смыкались миры: "римский" и "византийский", например. Об этом сказано достаточно много. Но, как представляется, акцент должен быть другим. Дело в том, что старое противопоставление "Европы" и "Азии", рассматриваемых зачастую только в географическом аспекте, во многом устарело. Устарела не география, а противопоставление. Глобальный, единый мир требует новых категорий и новых попыток прочтения старых проблем. Другими словами, мы сегодня смело можем выдвигать лозунг не "Соединенных Губерний Европы", а мирового сотрудничества.
Звучит, понятное дело, несколько идеалистично, но посудите сами. Наши дети получают образование в американских вузах. Выпускники наших школ едут в Японию и становятся известными знатоками хайку (четверостиший) и "Тойот". Не будем говорить о сети Интернет и соответствующей идеологии. Программисты объединяют мир с помощью подлинно нового мышления. А спорт? Только и слышишь, как наши выдающиеся гимнасты открывают гимнастические школы на всех континентах - достаточно назвать имена О.Корбут и В.Щербо.
Собственно, примеров не счесть. А суть одна: время, когда противопоставлялись "Россия" и "Европа", а это в основном XIX век, безвозвратно ушло. И нам нет никакой необходимости вновь повторять мировоззренческие азы славянской философской, культурологической традиции. То, о чем спорили А.Хомяков и А.Герцен, братья Аксаковы и Грановский, Чаадаев и Вл.Соловьев, важно и интересно, но оставим их спор историкам и философам, упорно пытающимся обогатить всех нас "историческими уроками". Элементы иронии здесь присутствуют постольку, поскольку любая нация, как и любой конкретный человек, свои "уроки" формирует и переживает сама. И любые максимы, самые мудрые и актуальные, не стоят и ломаного гроша тогда, когда место социальной практики занимает абстрактное теоретизирование.
Вот почему, кстати, столь важен для нас первый реальный опыт национального государственного строительства. То есть тот опыт, когда выдвигаются и ломаются концепции, когда кадры привыкают к ответственности, когда формируется политическая система общества.
Таким образом, говорить о нашей "европейскости" можно исключительно в категориях XXI века. В этом смысле мы европейцы, что называется, по определению. Молодое и динамично развивающееся государство столь же естественно вписывается в европейский политический ландшафт, как Бельгия и Голландия, Польша и Украина. Но, возможно, не стоит так уж педалировать проблему пресловутой "европейскости"? То есть это данность, это реальность, но вовсе не некий социальный идеал. Время заставляет выдвигать новые подходы и акцентировать внимание на новых особенностях современного геополитического мышления.
Отсюда третий аспект нашей темы: практический. Здесь масса оттенков и нюансов, остановимся на одном, психолого-идеологическом. Мне кажется, необходимо срочно избавляться от психологии человека, живущего в великой державе, империи. Привыкать к мысли, что твоя страна - небольшая по размерам, не огорожена частоколом ракет, открыта всем мировым ветрам, что по ней в разных направлениях маршируют не воинские подразделения, а коммивояжеры с пылесосами и стиральными машинами.
Опять-таки: Беларусь не Россия. Но суть вопроса в том, что мы, прожив национально сознательные годы в рамках крупнейшего мирового государства, привыкли отождествлять себя с признаками этого государства. То есть с его размерами. Степенью влияния на мировую политику. Лидерством во многих технологических и культурных областях. Причем мы несем на своих плечах не только "родимые пятна" этого недавнего прошлого, но и последствия удаления этих пятен. Мы иногда страшимся социального одиночества. У нас может развиваться комплекс неполноценности: как же я так, один, в этом огромном мире да без старшего брата? Мы привыкли опираться на культурную традицию советского общества. Словом, речь идет о том, что важно брать некий груз на свои собственные плечи и тащить его так, как можется, насколько позволяют силенки-возможности, пока держат ноги и спина не стала ватной.
Нация, как штангист, может взять лишь определенный "вес". Мы уже пережили - в начале 90-х - период самолюбования. На нас накатывал и вал критицизма. Судя по всему, мы накануне реалистической оценки своих сил и возможностей. Если сравнить социальную эволюцию человеческой цивилизации с некими абстрактными степенями, то мы явно не на вершине. Но и не на дне. Мы начали восхождение. И от того, что впереди длительный путь, становится не тревожнее, а спокойнее. Жизнь впереди - что может быть лучше?
фото Артура ПРУПАСА.
