План по наведению порядка на земле имеется у каждого исполкома. Едва ли не самый большой кусок работы — это брошенные дома и земельные участки. Землеустроители нынче планомерно и интенсивно прочесывают территории сельсоветов и садовые товарищества в поисках таких «забросов». Ищут хозяев, тысячами рассылают предписания: навести порядок. О том, насколько успешно они исполняются, лучше всего видно на местности...
Чья земля?
Начальник сектора государственного контроля за использованием и охраной земель Гомельской областной землеустроительной службы Сергей Карпушенко ситуацию понимает однозначно: ничейной земли не бывает, у любого кусочка есть хозяин. Если он никак не проявляет себя, следует убедить его это сделать либо сменить собственника. Белых пятен быть не должно.
Но землеустроители не скрывают, что не все так просто.
— Вот смотрите, — Карпушенко разворачивает план деревни. На карте изображено что–то похожее на гребенку с выломанными зубьями. Вдоль дороги частные домовладения. Среди них — прорехи, помеченные маркером. Это бесхозные участки. Точнее, бывшие бесхозные. Хозяева умерли, наследники не объявились. Участки удалось передать местному сельскохозяйственному предприятию.
— В данном случае это оказалось возможно, потому что огороды прилегают к угодьям хозяйства и туда может пройти техника. Сложнее, когда участок находится, к примеру, посреди частной застройки...
В то же время в неформальной беседе «не для печати» некоторые руководители делились «откровением»: вовлечение в оборот конкретного участка, оставшегося после умершей хозяйки, может стоить в десятки раз дороже, чем возможная прибыль от использования такой земли. Иными словами, порой хозяйству, и без того закредитованному и погрязшему в проблемах, этот земельный довесок даром не нужен.
Сотка гектар бережет
Землеустроители Гомельщины нынче не вылезают из «полей». В нынешнем году по их инициативе в хозяйственный оборот вовлечено 2.168 гектаров неиспользуемых земель. Это — размер крупного сельскохозяйственного предприятия.
Помимо деревень, один из проблемных «ресурсов» по части брошенных земель — садовые товарищества. В начале 90–х они возникали сотнями. Участки зачастую брали ради того, чтобы был. Впоследствии многие к ним охладели. Теперь с этими сотками тоже надо что–то делать...
Карпушенко показал график: с начала года после сноса домов освободилось 354 гектара, из них вовлечено в оборот 202. В остатке — 150.
Призрак наследника
Деревню Грабовка в Гомельском районе я выбрал методом тыка. Она не хуже прочих. Но картина показательна: среди ухоженных построек там и сям попадаются нежилые дома, заросшие огороды.
Вот крепкий с виду бревенчатый сруб. Покосившаяся калитка заперта на щепку. Рамы вынуты, забор подгнил, двор зарос. Владельцы не–то умерли, не–то переехали в город, детям–внукам хозяйство не пригодилось. Вот остатки другого дома. Крыши нет. Через оконные проемы видно, что внутри кто–то уже приноровился складывать мусор...
Председатель сельского исполкома Михаил Ануфриев заверил: все по плану, в ближайшее время намерены сносить 12 ветхих домов и 2 фундамента, обкашивать, культивировать. Техникой обещало помочь местное предприятие.
Под рукой у председателя стопка картонных папок. В каждой данные о конкретном брошенном участке: когда умер хозяин, что удалось узнать о наследниках, их намерения, телефоны, ответы государственных организаций, снимки, море пометок...
— Вот тут хозяин лечится, недееспособен. И ничего мы с этим домом сделать не имеем права. Будем обкашивать, пока жив человек... А вот у этого дома наследник нашелся в Минске. По телефону сказал, что в нынешней экономической ситуации будет думать о вступлении в наследство. Уже много лет думает. А мы все обкашиваем... Вот тут человек умер, наследников нет — сносим...
Из очередной папки глава исполкома достает документ, получить который считается большой удачей. Это — заявление, написанное формальным наследником конкретных 10 соток «джунглей», живущим где–то в Гомеле: «Прошу снести постройки по адресу такому–то, так как не располагаю средствами на то, чтобы сделать это самостоятельно». Легко догадаться, что выбить такое заявление — задача непростая. Зато теперь у сельсовета развязаны руки — можно убрать хлам, распорядиться землей.
Председатель с гордостью показал магазин на перекрестке. Это пример удачного «вовлечения в оборот». Тут тоже когда–то был дом. Сгорел, образовался заросший пустырь. Три года назад, возглавив сельсовет, Ануфриев поинтересовался собственником участка. Выяснилось, что это некий предприниматель. Позвонил ему, сообщил о простаивающих площадях. Очень скоро после этого и возник павильон с клумбами да узорами. Оказывается, надо было просто напомнить.
Сегодня страшный сон председателя сельсовета (видимо, не только Грабовского) — это внезапное появление наследников у развалины, которая считалась брошенной и была снесена. Срока давности нет, в любой момент может объявиться кто–то (в Москве или Париже — все равно), в силу жизненных обстоятельств испытавший внезапный приступ тоски по малой родине.
— И что тогда? — мне все еще непонятно, в чем проблема.
— Ну и беда тогда... Наследник имеет право обратиться в суд и претендовать на собственность, о которой не вспоминал лет 20.
Ануфриев, живущий среди своих реалий, уверен, что ситуация может и должна быть урегулирована законодательно:
— Хозяин умер, никто в течение, допустим, пяти лет в наследство не вступил, не поинтересовался — значит, дом никому не нужен. И должен перейти исполкому. Это будет справедливо и выгодно всем. Пока постройка не развалилась, я могу на законных основаниях ее продать. И новый хозяин обзаведется домом в хорошем месте, и территория будет ухожена, и сельсовет получит деньги, которые можно потратить на то же благоустройство.
Фото автора.
