Смена караулов

В 1920 году половина сотрудников минского Губрозыска имела дореволюционный полицейский стаж

Отмеченный вчера День милиции —уникальный для современной Беларуси профессиональный праздник. Он единственный ведет свою историю от Февральской революции 1917 года, которую у нас подчеркнуто именовали «буржуазно–демократической».

То было время, когда вздыбившаяся чернь устроила чудовищный погром старого МВД. Уголовники целенаправленно жгли полицейские учреждения с архивами и картотеками. На улицах забивали насмерть городовых. И пришлось непрофессионалам — ремесленникам, студентам, лавочникам — стихийно вооружаться и объединяться, чтобы защитить свой подъезд, дом, квартал. «Вестник Минского губернского комиссариата» писал:

«В связи с частыми грабежами и кражами в городе растет озлобление против преступных элементов. В разных частях Минска возникают общества самообороны для охраны своих жилищ от преступников. Общества объединяются по районам и улицам, причем члены общества должны нести ночные дежурства на своей улице приблизительно 2 — 3 раза в месяц. Вооруженные члены самообороны несут дежурства группами по 3 — 4 человека. Вместе с тем на многих улицах домовладельцы и квартиранты 2 — 3 соседних домов объединяются для совместного найма ночного сторожа. Оплата такого сторожа сравнительно высокая. Нанимаются большей частью солдаты, уволенные от военной службы по болезням и ранениям».

Вот момент истины! Если некая группа людей берется за вознаграждение охранять всех прочих, то она, считай, квазиполиция — «вместо»–полиция. А для новой власти важно взять этих «силовиков» под контроль, провести их структуризацию. Читаем документ начала марта 1917–го:

«К организации милиции. Выделенная из состава Минского городского исполнительного комитета комиссия под председательством В.Ф.Янчевского по вопросу об организации городской милиции приступила уже к своим обязанностям. Согласно проекту милиция должна быть постоянная (кадровая) и резервная. Штаты предполагаются следующие: начальник и два его помощника, пять районных комиссаров (участковый пристав), по два помощника комиссара на район и 300 кадровых милиционеров.

Функции милиции, по проекту, сводятся к охране порядка, причем арестованные за нарушение порядка (пьянство, скандал, подстрекательство к грабежу, стрельба в воздух и т.д.) должны не позже 24 часов с момента задержания быть переданы судебно–следственным властям...»

Если быть точным, то милиция весны 1917 года полностью называлась так: «Милиция Всероссийского земского союза по охране порядка». Происходила «замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным местным органам самоуправления».

Естественно, что вся эта «народность» и «выборность» в силовом ведомстве приводила к нелепицам. Мартовская революционная романтика довела до того, что из Минской губернской тюрьмы (здание современного следственного изолятора на улице Володарского) была убрана охрана. Вообще! Потому как она — «царская». В обществе поначалу умилялись сему факту («Минская газета»):

«Караулы несут сами арестанты. В настоящее время в тюрьме царит полный порядок. Волнения уголовных под влиянием слухов о предстоящем смягчении их участи вполне улеглись. Порядок в тюрьме поддерживается образцово. Внутренние караулы несут также сами арестанты.

Насколько в тюрьме установился порядок, может служить тот факт, что на днях прибывшему в час ночи в тюрьму помощнику начальника милиции Ереневу открывал все двери, не исключая наружной, арестант, осужденный к 10–летней каторге.

В связи с бегством 8 марта некоторого числа уголовных у многих минчан явилось опасение, что в городе участятся кражи и другие преступления. Однако оказывается, что опасения эти напрасны. Большинство бежавших добровольно вернулось в тюрьму или задержаны милиционерами при содействии солдат и городских жителей».

Однако почему–то очень скоро либеральные деятели начали получать кастетом по темечку, и соответственно изменилось содержание газетных сообщений:

«Ограбление. 3 апреля в 2 часа ночи неизвестными грабителями совершено нападение на гласного Минской городской Думы И.И.Свентицкого, возвращавшегося из клуба к себе на квартиру по Захарьевской улице, в доме Шапиро. Нападение совершено было в наружном коридоре квартиры, где грабителями была, по–видимому, устроена засада. Грабители схватили Свентицкого сзади за горло и закрыли лицо платком, пропитанным хлороформом, отчего он впал в беспамятство. Очнулся Свентицкий лишь в 5 часов утра в том же коридоре. Все лицо и шея его оказались исцарапанными. Свентицкий обнаружил у себя пропажу золотых часов, ценных колец с бриллиантами, а также бумажника с 800 рублями и двумя чеками на 8000 рублей...»

Вот загадка истории: кто именно приказал разогнать в Минске полицейские караулы?..

Конечно, проще всего ткнуть пальцем в видного советского партийного, государственного и военного деятеля Михаила Васильевича Фрунзе. Действительно, в те месяцы в Минске действовал он — бежавший в 1915 году из ссылки большевик.

В апреле 1916 года Фрунзе по заданию своей партии поступил под фамилией Михайлов на службу в комитет Западного фронта Всероссийского земского союза (была такая тыловая организация — преимущественно снабженческая). И вот случилось, что 4 марта 1917 года канцелярией минского гражданского коменданта был издан приказ, согласно которому временным начальником городской милиции назначался «земгусар» Михайлов.

Как отмечено в коммунистических «апокрифах», «в ночь с 4 на 5 марта 1917 года руководимые М.В.Фрунзе отряды боевых дружин рабочих вместе с солдатами приданных частей минского гарнизона разоружили полицию города, захватили городское полицейское управление, а также архивное и сыскное отделения и взяли под охрану важнейшие государственные учреждения».

Но тут мы зададимся одним совсем не праздным вопросом. Кто все–таки руководил минской милицией в марте 1917 года?

Реальный гражданин Фрунзе или нелегал Михайлов?

Настаиваем в нашем сугубо личном мнении, что то был Михайлов. А отсюда вывод о штирлице в неприятельском стане — силовых органах Временного правительства князя Львова и затем Керенского.

Кто знает, какие задания насчет развития революционной ситуации он получал из ЦК своей партии?..

И насколько реально мог потом заниматься чисто милицейскими делами, если к лету 1917 года имел вдобавок следующие посты: председатель исполкома Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, редактор «Крестьянской газеты», один из редакторов большевистской «Звезды», член Минского городского комитета РСДРП, член солдатского комитета Западного фронта, член исполкома Минского совета?..

В Минске Фрунзе–Михайлов прослужил до сентября 1917–го, а затем партия перебросила его в город Шую. И нет у нас ни малейшего сомнения в том, что если бы на его месте начальника «мартовской» милиции оказался какой–нибудь эсер, кадет или бундовец, то дата 4 марта 1917 года оказалась бы «невостребованной».

Говорить о белорусской милиции по–настоящему советского строя можно лишь после 11 июля 1920 года, когда Красная Армия выбила из Минска поляков и готовилось так называемое Второе провозглашение БССР (в ту пору ССРБ).

Держу в руках бесценный документ из фондов Национального архива — каллиграфически исполненный «Список сотрудников Управления Главмилиции ССРБ». Сегодня это кажется невероятным, но в начале осени 1920 года весь аппарат тогдашнего МВД — от начальника Г.В.Гудзенко до уборщицы Позняк — насчитывал лишь 59 человек.

Частота рядов и... чистота рядов. Из прилагаемых анкетных данных сотрудников Главмилиции явствует, что семеро из них были членами РКП, двое — «сочувствующими», один — комсомольцем. Остальные представляли собой аморфную беспартийную массу.

Нам до сих пор непонятно, почему в центральном аппарате белорусской милиции конторщики Лейбсон и Родштейн «сочувствовали Делу коммунистической партии», а вот завскладом оружия Зеликман, каптенармус Фельдман и милиционер–кучер Арейнич имели совершенно неопределенное политическое лицо!

Аналогичная ситуация с кадрами была практически всюду на освобожденных территориях. Начальник милиции Пинска т. Ругер отправил в столицу рапорт, в котором описывал формирование местной милиции на второй день после восстановления Советов: «Персонально подбор сотрудников производился начальником добровольной пожарной дружины т. Черкашиным из первых попавшихся лиц, изъявивших поступить в милицию, в каковую влилось почти 50% бывшей польской полиции...»

В Минске кампания чистки началась с составления развернутого «Списка служащих, служивших в польской полиции, жандармерии, а равно и полиции при царизме». В пяти милицейских частях, адресном столе и штабе гормилиции таковых подозрительных лиц было выявлено 153 — почти треть личного состава. Губернский угрозыск насчитывал тридцать одного «бывшего» — почти половина сыщиков.

Ну, допустим, делопроизводитель 1–й части Владимир Адарич мог получить прощение, поскольку в примечаниях к списку о нем было сказано, что «в польской полиции служил полтора месяца, после чего был уволен как сочувствующий большевикам». А как поступить, например, с сыщиком Иваном Будаем, который «20 лет служит на своем месте»?..

10 сентября заместитель начальника Главмилиции В.В.Порецкий наложил на список «бывших» резолюцию:

«Немедленно приступить к чистке полицейских следующим путем:

1) всех лиц призывного возраста отправить в распоряжение уездвоенревкома;

2) составить анкеты на лиц непризывного возраста, разобрать их, отправить в Губчека».

Выбор, как видим, был невелик: или на фронт под пули, или в подвалы «чрезвычайки». Сурово? В духе времени...