К 120-летию Анны Ахматовой
Сама Анна Андреевна Ахматова не признавала слово «поэтесса» (как и Марина Цветаева). Только – поэт. Так впервые и повелось по гордой воле, отсюда поэтессы упорно видят себя именно поэтами. Не случайно Ахматова остроумно обронила экспромт: «Я научила женщин говорить.Но Боже, как их замолчать заставить?» Эту поэтическую реплику Ахматовой с радостью признали прежде всего мужчины-литераторы. Да и женщины тоже порой попрекали ею друг друга.
Поэтический авторитет Ахматовой, ее высочайшее, незаменимое место в литературной иерархии признавали лучшие писатели, литературоведы, академики. Единственный венчанный муж ее, знаменитый поэт Николай Гумилев, русский офицер, георгиевский кавалер, на кровавых фронтах Первой мировой слышал «Ахматовой свирельный стих». Кстати, она была единственной героиней его любовной лирики. Других женщин в его стихах нет. Правда, звание почетного доктора, профессора Оксфорда знаменитая подвижница словесности получила лишь в конце жизни. В шестидесятые докторскую мантию лично (а не заочно, как случалось с советскими лауреатами иностранных премий) на плечи невыездной до того (в юности, конечно, она бывала в Европе, в Париже ее силуэтный портрет написал Модильяни) Ахматовой накинули в Оксфорде, куда ее вызвали те, кому советские власти не могли отказать. Когда же в 1948 году Жданов оскорбительно отзывался о ее творчестве (известное политическое дело о журналах «Звезда» и «Ленинград», отлучении от официального писательского статуса Зощенко и Ахматовой), ему невдомек было, что он покушается на святую, божественную энергетику слова поэзии, носителем которой была эта земная женщина с житейски жестокой судьбой.
Восторг и преклонение вызывали и не перестают вызывать в ее лаконичных, афористично метких строках широчайший круг мировых исторических, культурных ассоциаций, сложнейшая, поражающая воображение, слитная, как звездная пыль в планеты, звездно блистающая метафорика – и одновременно доступная всем простота, домашность, интимность в обрисовке чувства, окружающей житейской обстановки, нехитрых примет пейзажа. Полное отсутствие у поэта Ахматовой мужеподобности как в лирическом облике, так и в переживаниях. «Так беспомощно грудь холодела…» – и следом легкое, а будто вычеканенное на века: «Я на правую руку наделаПерчатку с левой руки». Любовное потрясение светской дамы, декадентки, живущей в атмосфере изысканных встреч в шикарных городских садах, где подают устриц во льду, где в театрах играют Золушку-Синдереллу, где для богемы открыты модные кафе, в том числе «Бродячая собака». И не чуждающаяся крестьянских работ жизнелюбивая россиянка: «Я на солнечном восходе про любовь пою,На коленях в огороде лебеду полю». И – своя в морской стихии южанка с древними корнями, родственная трагизму бытия: «Ты Данту диктовала страницы ада?»Отвечает: «Я». В каждом ахматовском лирическом облике проступает образец того, какова настоящая женщина в любви, поступках, человеческом общении… И каков, кстати, настоящий мужчина. Одной чертой воссоздан человеческий тип: «Задыхаясь, я крикнула: – Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру! Улыбнулся спокойно и жуткоИ сказал мне: – Не стой на ветру». А не сказал герой стихотворения всего того, что сегодня с легкостью нам представляется, да еще и с возможными физическими действиями… Перед нами сжатая в миг подлинная драма… Женщина в подобной ситуации столь же высока духом: «Я у Бога вымолю прощеньеИ тебе, и всем, кого ты любишь». Вообще разнообразие судьбоносных драм у Ахматовой неисчерпаемо. И всюду развязка подводится ею к достойной человека норме, даже в трагичности события: «Родня, как водится, два квартала,Соседи, как водится, до ворот. А тот, чью руку я держала,До самой ямы меня доведет». Трагичность в основе бытия, художественно чувствуемая, была ведома великой поэтессе.
Воспитующая эталонность ахматовской лирики требует поднятия до этого, впрочем, недостижимого уровня. Чтение ее – обретение личной культуры, ее глубинной тонкости и силы. Обретение не только женщинами, это общечеловеческий эталон. Рядом с Ахматовой гламурность выскочек, претендующих на элитарность, «избранность», «супер», не просто не выдерживает никакого сравнения, но жалка и убога. Ахматова – это русская интеллигенция в ее истинном историческом понимании. Буквально все в поэте продиктовано жертвенной чистотой, понятием гражданственности, независимостью ума, готовностью отказа от личного ради высших идеалов, словом, жизненными принципами интеллигенции. Читать Ахматову – значит приобщаться к слою, составлявшему гордость государства Российского, – служилому, чиновному (но не бюрократическому), научному, художественному.
Анна Ахматова воспринимается читателями прежде всего как автор любовной лирики. Поэт любви. Но любовь в ее стихах свершается во вселенском объеме, немыслима без постижения тайн человеческой сущности, самого явления человека. Любовь – это нравственная мощь, красота данного Богом и созданного, построенного людьми, это Петербург и Царскосельский лицей, это море, вспыхнувший «на воротах газ», достижение цивилизации, и вековечные национальные устои. Приобщение к духовному миру Анны Ахматовой, интересное всем, все же прежде всего дорого именно женщинам, для которых она в жизненных бурях надежная скала, прибежище духа, возможность и выстоять, и выйти из испытаний прекрасными, сильными, благородными душой. Любое разрешение жизненных проблем у нее как-то по-особенному бесконфликтно, вроде бы потаенно, замкнуто – и художнически выковано с изящной, мастерской прочностью. А женская победа – в замкнутом на себя терпении, сдержанности переживаний и поведения, не просто заученных манер, а глубокого внутреннего поведения. Волны женских сердец и умов уже не одно десятилетие – столетие! – стремятся к надежному, обогащающему кладу воли и красоты на этой вершине. «Так сказала Анна Ахматова» – вот истинная реальность признания поэта.
Не случайно, что среди исследователей поэзии, жизни и образа Ахматовой немалое число женщин, критиков, литературоведов. Известны увлекательные труды Эммы Герштейн, Софьи Абрамович, Аллы Марченко, чья недавно вышедшая книга «Ахматова: жизнь» ломает устоявшиеся стереотипы восприятия дорогого ей имени. Ее труд, в свою очередь, доказывает, что как бы ни менялось во времени представление о знаменитой русской поэтессе, оно неизменно отливалось в некие, впрочем, меняющиеся стереотипы.
Но что-то о ней осталось в воображении и реальном видении навсегда: красавица с гордым профилем, внешне неприступная, рисуемая художниками в стилях модерна, автор любовной лирики, акмеистка, украшение декадентских салонов. Идеал множества мужчин, окруженная преданными поклонниками. (Увы, преданность многих и многих не выдержала проверки бурями и кровавой подлостью века.)
Деятельница культуры, отказавшаяся покинуть советскую Россию, «замкнувшая слух» для речей, искушающих европейской свободой. Патриотка родной земли: «Но ложимся в нее и становимся ею.Оттого и зовем ее просто – своею». А еще вдова расстрелянного в 1921 году мужа (пусть уже и разведенная вдова), мать сына, долгие годы сидевшего в лагерях по политической статье, знавшая лишь редкие встречи. В ее недавно напечатанном «Реквиеме» – стояние в тюремных очередях: «Я была тогда с моим народом,Там, где мой народ, к несчастью, был». Ее новый облик – «совершенно неухоженная женщина», по отзыву ее доброй приятельницы, скитающаяся по чужим углам Петербурга, из мужской милости. (Бурный ее роман с официально признанным властями, благополучным по тем, послереволюционным, временам ученым Пуниным доставил ей много житейских унижений.) Но и находясь под неусыпной слежкой, в постоянном ожидании ареста, нищенствуя, Ахматова оставалась все той же чудо-личностью, ничем не поступившись ни нравственно, ни творчески.
Писавшие о ней, бывало, задавались вопросом, почему сама Анна Андреевна не была арестована. Среди множества версий есть одна фантастическая: рассказ современной поэтессы Ларисы Васильевой. В далекие дореволюционные годы, еще до Первой мировой войны, на берегу Черного моря встретились совсем юная девушка и юноша, уже охваченный революционными страстями. Красота Ани Горенко (девичья фамилия Ахматовой) пленила юношу и, как оказалось, надолго. Служение революции помешало ему посвятить жизнь любви к прекрасной незнакомке. Но он не забыл ее, мало того, постоянно следил за ее судьбой. Можно сказать, тайно поклонялся ей, пылал, ревновал. Его коварная воля – воля всесильного вождя – вмешалась в ее жизнь, в ее окружение. Немало таинственного в расстреле Николая Гумилева, безвинно пострадал Лев Николаевич Гумилев, после смерти Сталина прославившийся как знаменитый ученый-народовед, специалист по этногенезу, автор термина «пассионарность». Известно, что жизнь ему в лагерях спасли стихи родителей, особенно, конечно, отца, бешено популярного в уголовной среде. Знала ли сама Ахматова о страшном «покровительстве» вождя? Л. Васильева утверждает, что да.
Казалось бы, редко публикуемая, забытая, «отодвинутая» другими женщинами-поэтессами, политически грамотными, Ахматова померкла, утратила славу, признание, поклонение. Но война, обнажившая много правды в стране, мгновенно показала, чье слово веско. Ее вывезли из блокадного Ленинграда наряду с особо ценными для России людьми. Ее военные стихи вселяли мужество и веру в победу. Редко так громко звучали ахматовские строки:
Мы знаем, что ныне лежит
на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших
часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями
мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская
речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя
пронесем,
И внукам дадим, и от плена
спасем
Навеки.
И вот новый облик – вернувшаяся из эвакуации в Ленинград, творчески «реабилитированная» и сразу же окруженная не перестававшими любить ее почитателями, печатающаяся в журналах, худая, с глуховатым голосом, бедно одетая, но все та же Анна Ахматова. Ей даже разрешили собственный поэтический вечер в Москве (организаторы искали, что бы ей надеть). В зале все встали перед царицей дум и чувств. Известно, что Сталин спросил: «Кто организовал овации?» И вдруг, хотя для Ахматовой всегда ожидаемо, – постановление правительства о журналах «Звезда» и «Ленинград», полный запрет на творчество. Снова одиночество, ожидание сына из лагерей, безденежье и почти полная невозможность зарабатывать. Удавалось как-то жить анонимными переводами иностранных поэтов как с их языков, так и с подстрочников. Впоследствии эти переводы вошли в классический культурный фонд. И еще штрих к облику Ахматовой этого периода. Ее посетила группа иностранцев, студентов, корреспондентов. Был в этом привкус погони за сенсацией. Сидя с ними в комнате с побеленным потолком, Ахматова постоянно держала в уме место, где потолок чуть осыпался. Прослушка! Иностранцы ушли, ничего не поняв, разочарованные отсутствием у именитой хозяйки жалоб на жизнь. На эту же дырочку в потолке Ахматова указывала пальцем и своей приятельнице. Страхи эпохи не обошли ее быт. Но стихов на эту тему у Ахматовой нет.
И вновь для многих неожиданный образ – ученой-пушкинистки, оснащенной богатейшим литературоведческим багажом и буквально вбрасывающей в пушкинистику яркие ошеломительные идеи, догадки, расшифровки. Начав как помощница знакомых пушкинистов, в том числе маститого Щеголева, она увидела в этой работе возможность сказать свое, не замеченное другими – все из-за тех же стереотипов мышления. Открытия Анны Андреевны Ахматовой прочно вписались в науку о Пушкине, о путях его творческих поисков, став питательной почвой для эпигонов от науки. Была защищена не одна диссертация. А сколько увлекательного именно как поэт внесла Ахматова в приближение к нам живой личности Пушкина!
И наконец, последний период – мирового признания, скромного, но верного благополучия, радости от научных успехов сына, с которым она говорила на равных, что называется, на одном языке. Чуть располневшая, даже кокетливая, не возгордившаяся от почетного мирового признания, счастливая от поездки в давно знаемую Европу. Выразительное впечатление от увиденной Ахматовой на квартире ее давнего знакомого Виктора Ардова в Москве оставил поэт и редактор журнала Николай Старшинов, не нашедший в ее внешности ничего от красавицы-декадентки, о которой грезил. Старшинова разочаровала ее полнота, розовость ее кожи, ее «обыкновенность». Он скромно попросил ее прочесть стихи и услышал голос на пластинке. Попросил стихи для печати. Но тогда стихи просили у нее многие редакции.
И самый трогательно-величественный лик поэта Ахматовой последних лет ее жизни. Крошечная дачка в Комарове под Петербургом. Вереница молодых поэтов и поэтесс к ней с жаждой показать свои опыты. Признание таланта Иосифа Бродского – той, прежней, юной, что после выхода первой книжки стихов «проснулась знаменитой». От случившегося в судьбе Ахматовой и пошло данное выражение…
Творчество Анны Ахматовой давно, широко и прочно известно не одному поколению. Знаемо наизусть. Воздержимся здесь от наслаждения цитировать ее стихи снова и снова. Столетие назад зазвучал голос дивного поэта. А сколько еще столетий впереди. Вспомним с любовью лишь то, что сто двадцать лет назад из волн бытия поднялась волшебная скала, ставшая дивной опорой душам людским.
